Принадлежащее Михаилу Гуцериеву ЗАО "ФортеИнвест" в декабре 2014 года стало основным владельцем Орского НПЗ. Это один из немногих активов в российской нефтепереработке, который не вошел в состав крупных вертикально интегрированных холдингов. О том, почему "ФортеИнвест" пока не будет включен в состав объединенной нефтекомпании, которую создает Михаил Гуцериев вместе с Glencore, о влиянии налогового маневра на НПЗ и об активах, к которым присматривается компания, "Ъ" рассказал гендиректор "ФортеИнвеста" и сын владельца компании САИД ГУЦЕРИЕВ.

— Вы возглавили "ФортеИнвест" — компанию, которая владеет Орским НПЗ. Кому она сейчас принадлежит и как вы стали ее руководителем?

— Предложение возглавить компанию я получил в декабре прошлого года. Я давно занимаюсь нефтегазовым делом. Это моя профессия, которую я изучал в университете. Сфера деятельности, которая по-настоящему близка мне в силу интеллектуальных, творческих интересов и, если хотите, семейных традиций.

За этой компанией я наблюдал давно, считаю, что она обладает потенциалом роста, в ней есть молодая амбициозная команда в сочетании с опытными профессионалами нефтепереработки. Возглавить "ФортеИнвест" предложил мой отец Михаил Гуцериев. После того как я окончил университет в Англии, встал выбор: либо сразу вернуться в Россию, либо поработать. Я выбрал второе — вышел на работу в Glencore, сначала в финансовое подразделение, потом перешел в управление активами. Я хотел посмотреть, как устроен западный бизнес, как там ведут дела, набраться еще опыта. Буквально полгода назад вернулся в Россию.

— Сколько зарабатывали в Glencore? Почему решили вернуться?

— Около £40 тыс. в год без бонусов. А решил вернуться, потому что всегда хотел работать вместе с семьей.

— Ваши коллеги по Glencore знали, из какой вы семьи? Не просили забрать на работу в Россию?

— Наверное, знали, все-таки они из мира бизнеса. Но таких разговоров не было.

— Где вы учились? Вы сказали, что изучали нефтегазовое дело...

— Я учился в школе Харроу (одна из престижных частных школ Великобритании.— "Ъ"). Общался с самыми разными ребятами более чем из 50 стран мира, россиян было очень мало. Мои оценки и знание трех языков позволили поступить в Оксфордский университет. Говоря русским языком, я был круглым отличником. В Оксфорде обучался на факультете археологии и геологии, имею степени бакалавра и магистра. Позже получил степень магистра Плимутского университета по специальности "менеджмент нефтегазовой отрасли".

Работал в нефтяном отделе Glencore, где занимался финансами, менеджментом и управлением активами. Это был серьезный практический опыт. Одновременно окончил финансовые бизнес-курсы для руководителей (Executive education for financial), в дальнейшем хочу получить степень MBA Лондонской бизнес-школы. Уверен, что каждый должен постоянно учиться и стремиться к личностному и профессиональному росту. А классическое бизнес-образование — отличная возможность получить необходимые квалификации, практический опыт и базис для развития в сфере делового администрирования.

— Но у вашего отца много видов бизнеса, вы могли бы заняться недвижимостью, медиа, углем. Почему выбрали нефтепереработку?

— Мне гораздо интереснее ТЭК, я всегда хотел работать именно в нефтегазе. "ФортеИнвест" — отличная площадка для реализации моих планов: в периметр холдинга входит Орский НПЗ, два добывающих актива.

— Когда вы после лондонского офиса Glencore приехали на завод, какие были впечатления?

— Завод достаточно старый — ему больше 80 лет. Конечно, это совсем другая работа. Тут у тебя коллектив более двух тысяч человек, управляешь целым холдингом, у тебя большая ответственность. Но я стремился и готов к такой работе, такой нагрузке. Наверное, это неизбежно.

— Почему неизбежно?

— Потому что получать удовольствие от сумасшедшего ритма ежедневной работы — это семейная черта. А я хочу работать со своей семьей, со своими родственниками.

— Когда, как и за сколько ваши структуры приобрели Орский НПЗ? На рынке считали, что активом владеет сын министра энергетики Казахстана Владимира Школьника Игорь, но сам он это опровергал. Так владел ли он заводом?

— Еще в 2011 году "ФортеИнвест" стал генеральным партнером завода, чтобы реализовать программу модернизации. Мы хотим сделать завод с 80-летним стажем современным, мощным перерабатывающим центром, который обеспечит конкурентной продукцией отечественных потребителей. В декабре 2014 года "ФортеИнвест" приобрел долю в Орском НПЗ и сейчас является мажоритарным акционером завода (85% голосующих акций). Семья Школьников не имеет к этому никакого отношения. Информация о стоимости сделки конфиденциальна. Могу лишь сказать, что ее величина превышает несколько сотен миллионов долларов.

— Какие задачи поставил акционер? Как часто вы советуетесь с отцом?

— Конечно же, задача была продолжать текущую деятельность завода. Ведь сейчас достаточно тяжелая ситуация на фоне экономического кризиса, мы активно работаем над максимальным сокращением затрат там, где это возможно. Но основная цель — успешное проведение модернизации, которая идет с 2011 года. Ближайшие два года очень важные для нас, предстоит завершить строительство крупных объектов на предприятии. Сама программа рассчитана до 2025 года. Итогом должен стать выпуск максимально легких высококлассных моторных топлив и сокращение производства темных нефтепродуктов.

Мой опыт работы в Glencore помогает внедрять новые идеи. Отец сказал: "Делай то, что считаешь правильным, во всем, что касается кадров и стратегии". В отношении финансов стараюсь с ним советоваться — у меня неограниченный доступ. У него колоссальный опыт в нефти, и я могу пользоваться этим максимально.

— Можете раскрыть детали плана модернизации?

— Одна из главных задач — увеличение глубины переработки нефти, чтобы получающегося мазута было как можно меньше. В данный момент выход светлых нефтепродуктов на заводе составляет 52%, глубина переработки — 65%. Мы выпускаем авиакеросин, дизельное топливо — частично третьего класса, а также четвертого и пятого. Третий класс, который запрещен для реализации в России, идет на ближнее зарубежье — в Киргизию, Узбекистан, Казахстан и другие страны. Все обязательства по четырехстороннему соглашению с правительством у нас выполняются.

Сам план модернизации Орского НПЗ разделен на три этапа. Сейчас мы реализуем первый этап, он включает модернизацию четвертого и восьмого предусмотренных пусковых комплексов. Его итогом станет выпуск топлив пятого класса, снижение производства мазута до 807 тыс. тонн в год, что составит 14% от общей продукции завода. Уже проведена двухэтапная реконструкция установки гидроочистки дизельного топлива, благодаря которой мы можем выпускать топливо марки "Евро-5". Завершено строительство установки изомеризации. Также на НПЗ ведутся работы по строительству установки висбрекинга, которая будет запущена этим летом совместно с модернизацией вакуумных колонн, заканчивается строительство установки гидрокрекинга. Большая работа предстоит по модернизации объектов общезаводского хозяйства и строительству установки коксования.

Первый этап завершится в 2017 году, объем инвестиций в него оценивается в $1,5 млрд. По его окончании мы выйдем на второй этап модернизации с 2018 года (шестой и седьмой пусковые комплексы), что поднимет выход светлых нефтепродуктов до 68%, в том числе путем увеличения выпуска дизтоплива. После этого будет третий этап: выпуск светлых нефтепродуктов достигнет 85% при глубине переработки 96%, индекс Нельсона — 9,06 (в настоящее время — 4%).

— Во сколько в целом обойдется модернизация?

— Пока сказать сложно, думаю, около $5 млрд. Из них 70% — средства банка, 30% — из собственных средств и за счет прибыли.

— Сейчас идет конвертация части долга перед Glencore в акции "Русснефти". В объединенной компании 46% получит Glencore. Почему "ФортеИнвест" остался за периметром сделки?

— Думаю, до окончания модернизации и возврата средств банку это преждевременно.

— В правительстве обсуждался перенос ввода техрегламентов, но пока планируется, что с 2016 года все же будет введен запрет на топливо ниже пятого класса. Как это отразится на вашем НПЗ?

— На сегодняшний день мы идем с опережением — выпускаем топливо класса "Евро-4", "Евро-5". Производим бензины высоких экологических стандартов, у нас есть запас качества, который сегодня не полностью востребован потребителем. Но и третий, и четвертый класс продолжим выпускать, у нас же есть и другие рынки сбыта.

— "ФортеИнвест" является единственным покупателем нефтепродуктов Орского НПЗ?

— Да, ежегодно мы продаем все 6 млн тонн. Общий оборот "ФортеИнвеста" — $3,5 млрд.

— Кто основной потребитель?

— Разные. Их много: кто больше платит, тот и покупает. Завод расположен в 20 км от границы с Казахстаном. Большая часть нашей продукции, конечно, идет на внутренний рынок — в Сибирь, Москву. Работаем с Оренбургской областью, на нашем керосине работает оренбургский аэропорт. На экспорт мы отправляем примерно 20-25% от общего объема — в Казахстан и страны Средней Азии (Киргизия, Таджикистан). Есть поставки в дальнее зарубежье — по Черному морю через Новороссийский порт.

— И кому продаете?

— На этом направлении покупатель — Glencore.

— Как на ваш бизнес влияет ситуация с Казахстаном? Страна время от времени вводит запреты на импорт российских нефтепродуктов.

— Мы спокойно продаем весь год светлые нефтепродукты в этой стране (запрет касается их поставок железнодорожным транспортом). Орский НПЗ долго был основным поставщиком битума на казахстанский рынок. Большое количество современных автодорог и даже взлетно-посадочные полосы некоторых аэропортов построены с использованием битума, произведенного на нашем предприятии. Однако в течение последних лет поставки битума в Казахстан невозможны из-за запрета Астаны. Мы были вынуждены скорректировать нашу программу реализации и перенаправить битум в другие регионы.

— А как на бизнес вашей компании повлиял налоговый маневр в нефтяной отрасли?

— На данный момент сложно дать полную оценку, налоговый маневр действует только чуть больше полугода. Тем более так совпало, что новая система начала работать одновременно с экономическим кризисом в стране. Основные три фактора, негативно влияющие на бизнес компании,— колебание курса доллара, снижение нефтяных котировок и повышение цен на внутреннем рынке. Например, нефть у нас не своя, мы ее покупаем — наши активы дают в год только около 250 тыс. тонн, а завод перерабатывает 6 млн тонн.

Конечно, понятно, что цены растут на те продукты, которые идут на экспорт. Но внутренний рынок не всегда движется в ту же сторону, что и международный. После введения маневра цены на нефть стали на 40% выше, в то же время стоимость нефтепродуктов выросла не так резко. Поэтому пока можно сказать, что налоговый маневр отрицательно влияет на маржу переработки и на деятельность нашей компании.

Сейчас активно обсуждается вопрос ослабления налоговой нагрузки на нефтяников — введение налога на финансовый результат. Конечно, в среднесрочной перспективе есть риск снижения уровня добычи, что не в интересах государства, но компании смогут увеличивать инвестиции в освоение новых месторождений. На мой взгляд, система налогообложения должна стимулировать развитие отрасли.

— Какова в целом стратегия "ФортеИнвеста"?

— Как я уже говорил: нам надо провести модернизацию. Мы работаем над сокращением издержек. В этом году завод отмечает свое 80-летие, и мне, как менеджеру, хочется добиться, чтобы старейший НПЗ стал современным, технологически инновационным и соответствовал уровню международных стандартов.

— Вы можете купить новые добывающие активы?

— Мы всегда рассматриваем новые активы, постоянно мониторим рынок. В большей степени интересны новые активы, которые могут дать нам дополнительное сырье для переработки. Сейчас мы добываем 250 тыс. тонн и постоянно растем. Запасы компании пока небольшие — 23 млн тонн. Но это уже начало.

— На ваш взгляд, сейчас время для покупки или нет? В свое время "Русснефть" тоже создавалась при относительно низких ценах...

— С одной стороны, да, стоимость, действительно, падает. Хотя на самом деле я бы не назвал цену нефтедобывающих активов очень низкой. Их владельцы ждут, видимо, определенного роста цены на нефть. С другой стороны, на рынке сейчас очень мало ликвидности, все-таки мы лишены доступа к западным рынкам. Все компании стали зарабатывать меньше. С этой точки зрения у нас, как инвесторов, не такой уж большой выбор. Новые активы — это хорошо, но для нас самое главное сосредоточиться на текущей деятельности, повысить рентабельность перерабатывающего бизнеса.

— Как на вашей компании в целом отразился кризис?

— К сожалению, высокая девальвация рубля, падение цен на нефть на мировых рынках и в то же время 60-процентный рост цен внутреннего рынка существенно снизили рентабельность нашего производства. Возросла стоимость кредитов, взятых на модернизацию в валюте, при этом текущие рублевые цены на конечную продукцию остались практически на прежнем уровне.

— Каковы, на ваш взгляд, сейчас основные риски в нефтяном секторе?

— Нынешние рыночные условия плохо сказываются на нефтяной промышленности. Скачки курса валют увеличивают наши кредитные обязательства. Необходимо отметить высокие ставки налогов. Нерешенность проблем утилизации и использования попутного газа влечет за собой высокие экологические сборы.

Отрасли необходима модернизация на всех уровнях. Ряд предприятий используют полностью устаревшие технологии, высока степень износа основных фондов. Все это в итоге неизбежно приводит к низкой экономической эффективности. И если до сих пор переработчики держались за счет высокой маржи, то сегодня ужесточившиеся условия рынка ставят перед нами вопрос выживания отрасли.

— Вы долгое время жили в Англии. Что вы сейчас чувствуете, когда против России ввели санкции? Как относятся к России ваши иностранные друзья и коллеги?

— Человеческие отношения — прежние, хорошие. Это, скорее всего, экономические проблемы — у нас нет доступа к финансовым рынкам. Непосредственного влияния на "ФортеИнвест" нет. Хотя, например, мне будет очень сложно взять кредит, он будет дорогой. Да и то, скорее всего, на российские активы деньги мне не дадут — только на активы в третьих странах.

— У российских банков получается привлекать средства? Кто вас кредитует?

— Кредитором "ФортеИнвеста" является Сбербанк. Нам открыта кредитная линия на модернизацию на $1,2 млрд еще в 2011 году. Погасить долг рассчитываем к 2018 году. Тогда будет закончен первый этап модернизации, мы начнем больше зарабатывать.

— Вам понадобятся еще кредиты для завершения модернизации?

— Думаю, что частично банковские средства нам понадобятся. Конечно, мы будем больше зарабатывать, но львиная доля этого кредита будет также идти на его погашение. Для завершения второго и третьего этапов нам нужно будет прибегать к кредитам.

— Новые нефтеперерабатывающие активы не рассматриваете?

— Все-таки сейчас не самое лучшее время для покупки активов, технически они должны падать в цене. Хотя на то, что нам интересно, цены не опускаются. В целом для создания интегрированной компании нужна розница.

— В итоге вы планируете сделать из "ФортеИнвеста" вертикально интегрированную нефтекомпанию?

— Да, я, как менеджер, изучаю все возможные варианты.

— А газовый бизнес интересует?

— Нет, его мы не рассматриваем.

— Получила ли компания в 2014 году чистую прибыль?

— Прибыль получили, но за счет курсовой разницы сработали практически в ноль.

— Вы прожили 17 лет в Англии, но видели, какие проблемы были у бизнесменов в России, в том числе у вашего отца из-за претензий властей. И тем не менее готовы работать в России?

— Это наша страна, это наша родина. Здесь все наши основные активы, основной бизнес. Здесь могилы наших предков. Я всегда хотел работать именно в России.

— Высокие должности в других компаниях не рассматривали, например, в той же Glencore?

— Лучше трудиться в своих структурах. Пример трудолюбивых людей лучше слов, а таких людей много. Я не знаю свою судьбу, но я готов много трудиться, много учиться. Уверен, что мой опыт работы в западной компании в сочетании с практическим опытом в России и есть формула успеха.

Интервью взял Кирилл Мельников
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/2773492

Миллиардер, основной владелец группы БИН и поэт Михаил Гуцериев рассказал в интервью РБК, как заработал на обвале нефтяных цен, во что нужно инвестировать и почему мир меняется к лучшему

— Недавно было объявлено о планах принадлежащей вам нефтяной компании «РуссНефть» провести IPO. Вы уже определились с параметрами размещения? Сколько денег планируете привлечь?

— Мы хотели сначала консолидировать свои нефтяные активы, а затем выйти на IPO. Потом мы приняли более правильное решение — протестировать рынок. Речь идет о возможности размещения до 10% акций «РуссНефти» на Московской бирже. Запасы компании составляют почти 540 млн. т. по С1, С2, С3, объем добычи — 8 млн т., и она растет. «РуссНефть» — один из наших наиболее эффективных активов. EBITDA компании по итогам прошлого года, когда нефть торговалась по $37 за баррель, составила 25 млрд рублей. В этом году мы ждем роста этого показателя.

Мы оцениваем компанию в $4–5 млрд. После того как выйдем на рынок, получим реальные цифры ее стоимости. На следующем этапе можно рассмотреть вопросы присоединения [к «РуссНефти»] «Нефтисы» и уменьшения долга. Мы снизили долг «РуссНефти» до $1,27 млрд — это небольшой долг по сравнению с тем, что было, — и довели его соотношение к EBITDA до 1 к 2,5. Ожидаем, что средства от размещения помогут нам еще больше сократить долг. Совокупный объем добычи наших нефтяных активов — и зарубежных, и российских — на сегодня составляет около 17 млн тонн.

— То есть после 10% вы через какое-то время готовы будете снизить свою долю вовсе до 51%?

— Да, 10% — это первый шаг. Если все получится, можно перейти к вопросу слияния, а затем опять выйти на рынок. Конечно, мы все это обозначим в плане для инвесторов, и инвесторы будут понимать, что компания будет расти. Общие запасы у нас где-то 850 млн т. — это очень большие запасы. Половина из них — извлекаемые. Остается только бурить и добывать. При хорошей цене на нефть инвесторы получат большую отдачу.

— Вы ждете рост цен на нефть или нынешний уровень вас устраивает?

— Сегодняшняя цена — $50 за баррель — нас абсолютно устраивает. Планируем свой бюджет, исходя из того, что цена нефть будет именно такой, а цена доллара — 60 руб. Мы сегодня эффективно развиваемся, у нас есть прибыль, мы обслуживаем долг в $1,3 млрд и гасим его по $100 млн в год. С оптимизмом смотрим в будущее, будем начинать бурение нескольких полей с запасами до 100 млн т.

— Какова у вас себестоимость добычи?

— Себестоимость низкая. Нам удавалась зарабатывать в условиях, когда нефть стоила $37 за баррель, т.е. мы свели себестоимость к минимуму. Думаю, наша себестоимость — самая низкая в отрасли.

— Ниже, чем у «Роснефти»?

— Я не знаю, какая у «Роснефти». Не хотел бы сравнивать нас с такой крупной компанией. Мы частная компания, залог нашей прибыли — в нашей эффективности. У нас очень низкие траты. С учетом ситуации, которая была на рынке в прошлом году, мы отказались от премий руководству, и оно с пониманием к этому относится. Платим премии только рабочим и линейному персоналу. Занимаемся строительством и пытаемся снизить затраты, используя тендеры. То есть мы достаточно эффективны и обходимся минимальными затратами при решении задач. Я не хотел бы раскрывать себестоимость, чтобы никого не смущать. У каждого своя программа, свои инвестиционные затраты.

— Вы сказали, что с оптимизмом смотрите в будущее в отношении цены на нефть. Почему? Баланс спроса и предложения найден?

— Я всегда говорил и говорю, что цена любого продукта, относящегося к невозобновляемым запасам, — в краткосрочной, среднесрочной и долгосрочной перспективе вплоть до десяти лет — может держаться какое-то время на одном уровне, но не может в итоге не вырасти. Ежегодно из недр извлекается до 3 млрд т. нефти. Вдумайтесь в эти цифры — это 30 млрд т. за десять лет. Запасы нефти — это не лес, не рыбные ресурсы, которые можно восстановить за три-четыре года. Они не восстанавливаются, а новые запасы — это Арктика, трудноизвлекаемые запасы и сланцевая нефть, которая очень дорогая не только в финансовом выражении, но и в физическом, так как у нее сложная транспортировка. Поэтому дешевой нефти не будет.

— И какая будет цена?

— Я считаю, что в ближайшие годы будет $50–60 за баррель. Эта цена устроит отрасль при эффективном управлении, минимальных затратах, бурении наиболее продуктивных месторождений, хороших отношениях со строителями, минимальных дивидендах акционерам. Такие цены дают возможность неплохо заработать.

— Вы один из немногих, кто смог заработать на обвале нефтяных цен. Звучала цифра $700 млн. На что вы потратили эти деньги? Сейчас хеджируетесь?

— $700 млн — это обычное хеджирование. Западные банки предложили мне сыграть в такую рулетку и захеджироваться на четыре года. Я согласился на два года. Согласился бы на четыре, заработал бы $1,5 млрд. Но ничего страшного. Если бы я согласился на четыре года, а цена бы пошла в другую сторону, я бы проиграл $1,5 млрд. Диапазон хеджа был от $80 до $120. То есть, если цена ниже $80, они мне доплачивают до $80, если выше $120, то я им плачу. Я понимал: цены в $120 быть не может. Она была короткий период в 2007 году — я тогда тоже заработал много денег. И я решил захеджироваться на два года. Спустя три месяца цена упала до $37, а мы заработали $700 млн. Из этой суммы мы заплатили налогов более чем на $240 млн, что отвечает интересам государства. Оставшиеся деньги мы направили на погашение кредита «Сбербанку». Кстати, именно «Сбербанк» мне посоветовал захеджировать риски. Они выступили организаторами сделки и заработали $50 млн. Почему я не согласился на четыре года? Я решил исключить риски. Чудес не бывает. Слава богу, мы заработали, погасили долг и остались в выигрыше.

— Сейчас не хеджируетесь?

— Сейчас мы будем хеджироваться и хеджируемся. Но вопрос хеджирования — это не какая-то блажь, а расчет. Когда я соглашался на два года вместо четырех, это, конечно, был расчет. Я поставил против цен прошлого столетия. Сейчас же нужно взвешивать цены этого столетия, учитывать колебания рынка, какие поля будут разбуриваться, в каких странах идет нефтяной бум, какая ситуация в Африке, какие даются прогнозы. Необходимо учитывать экономические, финансовые и политические факторы, политические процессы, которые происходят в мире, в арабских странах. На самом деле, это искусство.

— Скажите самое главное — на что ставите все-таки? На рост цены или на ее падение?

— Сегодня можно ставить на небольшое повышение на короткий срок, до шести месяцев. Как только политическая ситуация — Украина, Евросоюз, санкции — начнет стабилизироваться, то надо ставить вдлинную в рост, без сомнения.

— Вы очень разносторонний инвестор, чем вы только ни занимаетесь. На ваш взгляд, во что необходимо инвестировать сейчас, чтобы быть успешным через 5–10 или 20 лет?

— В любое промышленное производство, ориентированное на экспорт. Производство сорочек, воды, IT-технологии — не важно, что это будет. Но все, что производится и продается за твердую валюту. Тот, кто сможет это организовать, тот очень много заработает в долгосрочной перспективе.

Нам надо не импортировать из Китая, а экспортировать туда. Следует создавать производства в Китае, на границе с Китаем и извлекать выгоду за счет короткого транспортного плеча. Надо использовать дешевое рублевое российское сырье, дешевую рабочую силу. Надо привлекать китайцев на свои промышленные производства на территории России, в 500–300 км от границы. Нужно открывать производства в Калининграде и, опять же, использовать короткое транспортное плечо. Вот это мы сейчас делаем и будем делать в ближайшие десять лет. Необходимо совершенствовать IT-технологии. Сегодня каждое мгновение, секунда, дает возможность зарабатывать. И соответствующие технологии уже работают. Нужно заниматься всем, что интересно людям.

— Вы в IT инвестируете? Нашли достойный стартап?

— Да. Мы уже вложились в три-четыре проекта. Причем, есть небольшие инвестиции — до $3–5 млн — а есть и до $35, и $40 млн. Я ожидаю, что мы заработаем в ближайшей перспективе для вложений в строительство и недвижимость, а также сможем создать финансовую подушку безопасности. Мы и многие другие не смогли заранее оценить риски нынешнего кризиса. В итоге оказались в достаточно сложной финансовой ситуации. Конечно, она стабильна и у нас есть запас финансовой прочности. Мы понимаем, что делаем, у нас есть воля, есть команда. Кризисы случаются, и надо помогать друг другу. Но мы также вкладываем и в Белоруссию и в Европу — всюду, где работают умные ребята, молодежь. IT — лишь малая часть экономики. Как бы ни развивались IT-технологии, новые программы, Facebook, но утром каждый человек встает, берет булочку, разрезает ее, намазывает ее джемом или маслом, пьет чай, ест бутерброд, яичницу, потом одевается, выходит из дома, садится в машину, заправляет ее бензином и едет на работу. На мой взгляд, в отношении IT-технологий сложился определенный миф. Поверьте мне, если вы в Китае откроете десяь пекарен и продадите миллиард булочек, вы заработаете больше, чем на IT. Просто сейчас это модно. Неважно, чем вы занимаетесь — продаете булочки или производите зубные щетки — главное — сколько вы их производите.

— Во что вы инвестировали? Хотя бы один пример.

— В финансовые операции.

— Финансовые технологии?

— Я не хочу раскрывать название. Компания серьезная, 160 человек, у нас там более 50%. Мы вложились, там сидят гениальные ребята, которые уже заработали много денег. Мы усилили эту команду белорусами, украинцами и россиянами. Я думаю, эта команда принесет нам прибыль. Мы верим в это, вкладываем свои деньги. Если все получится — мы заработаем, нет — значит, не суждено.

— На Петербургском форуме мы говорили с бизнесменами, экономистами, учеными о рисках глобального прогресса. Какими вы видите эти риски?

— Я очень хорошо знаю историю. Знаю от Александра Македонского и далее, каждый день ее изучаю. Конечно, мир стал другим. Он стал более разумным, прагматичным, милосердным. Еще 50 лет назад та конфронтация, которая сегодня сводится к санкциям, вылилась бы в глобальную войну, и это показал прошлый век. Сегодня я увидел очень позитивный фактор в предложении бывшего президента Франции Николя Саркози. Он сказал: «Может быть, стоит снять санкции». И это правильный посыл, который позволяет говорить о том, что конфликты можно разрешать мирным путем.

Поэтому мир, без сомнения, будет развиваться. Он станет более технологичным, у людей будет больше времени на личную жизнь. Медицина идет вперед, и развивается все, что связано с жизнеобеспечением. Численность населения будет расти, средняя продолжительность жизни увеличиваться. Число конфликтов будет уменьшаться, а если они и возникнут, то это будут региональные конфликты. Мировые конфликты уже невозможны. Зарождается новая энергетика: позапрошлый век был угольный, сейчас нефтяной, а придет другой век.

Я очень позитивно настроен. И всем советую того же. Не надо ничего бояться, надо идти вперед.

— Вы единственный из бизнесменов дали такой позитивный ответ. Остальные говорят о кибербезопасности, о том, что будут проблемы с выплатами пенсий и так далее.

— Перестаньте! Мир идет вперед, он не может регрессировать. Развивается техника, сто лет назад не было самолетов — спасибо братьям Райт. 130 лет назад не было машин — спасибо Генри Форду, который в сарае собрал автомобиль и показал, как можно ездить. В 1980-м году, когда учился в Джамбульском технологическом институте, я заказывал звонок, чтобы поговорить с мамой, за трое суток, и потом два часа ждал у переговорной, чтобы моя мать вышла на связь. Когда я в 1996 году приехал в Джамбул и с мобильного набрал Нью-Йорк или Лондон, то понял, что я в другом мире. А прошло всего лишь 16 лет. Посылка, которая шла шесть месяцев, — это было всего лишь 20 лет назад.

Все меняется, не надо ничего бояться. Нет ничего страшнее, чем смерть, когда умирают близкие люди. Все остальное проходит. Страх — это всего лишь иллюзия наказания или страдания. Не надо бояться иллюзий.