Крупнов Е.И. Средневековая материальная культура ингушей // Средневековая Ингушетия. М., 1971. С. 58 - 113.
Каждому, кто впервые побывал в горных районах Центрального Кавказа, прежде всего бросается в глаза множество своеобразных надземных монументальных сооружений. Они совершенно разнотипны и различны по своему назначению. Вызванные к жизни определенными историческими условиями распада первобытнородовых отношений (не без влияния и географического фактора), все эти сооружения составляют наиболее интересный комплекс материальных исторических источников, непосредственно связанных со средневековой историей многих современных народов Кавказа. В силу тех же исторических событий прошлого эти монументальные башенные и склеповые объекты на территории Северного Кавказа сохранились лучше, чем в Закавказье, а в районах центральной части края лучше, чем, скажем, в Черкессии или Адыгее.
В этом отношении горная зона Ингушетии не составляет исключения. Больше того, из всех горных районов Северного Кавказа современная Ингушетия отличается, пожалуй, наибольшим количеством этих памятников и лучшей их сохранностью. Это объясняется прежде всего тем, что Ингушетия не была ареной боевых действий во время русско-кавказской войны в XIX в., и потому здесь лучше сохранились и башни, и надземные склепы, придающие горному аулу и даже ущелью своеобразие и красоту великолепными архитектурными ансамблями (рис. 11 —13).
Исторические свидетельства о наличии этих объектов в горных ущельях Северного Кавказа, в частности на территории Ингушетии, вплоть до XVIII в. очень редки 1. Грузинские послы и участники русских посольств в Грузию XVI — XVII вв., иногда пересекавшие и районы Ингушетии, редко упоминают об этих памятниках. Приведем один из редких примеров такого далеко не ясного свидетельства XVII в. — выдержку из рапорта посла князя Федора Волконского московскому царю Михаилу Федоровичу: «И того же дни послы перешли кабаки горских владельцев. А те кабаки стоят по обе стороны того ручья. Дворы у них в горах каменные. А ходят мужики по-черкаски, а жонки носят на головах… что роги вверх в поларшина» 2 (рис. 9. 1).
Башенный комплекс с. Таргим. Фото И. П. Щеблыкина, 1929 г.
В работах ученых и путешественников начиная со второй половины XVIII в. содержится немало сведений об основных видах архитектурных памятников, увиденных ими в горах Северного Кавказа, в том числе в ингушских горах и предгорьях 3. В последующий период, вплоть до Великой Октябрьской революции, ряд местных работников (за небольшим исключением) бегло упоминают об этих памятниках, основное внимание концентрируя на насущных вопросах горского быта, экономики и права.
Боевая и жилые башни в с. Озми. Фото И. П. Щеблыкина, 1928 г.
Только в послеоктябрьскую эпоху, когда началось комплексное историко-культурное изучение ингушского народа, было уделено должное внимание и архитектурным памятникам края.
Общий вид с. Лежг. Фото В. А. Дерябина, 1963 г.
Огромная заслуга в этом начинании принадлежит проф. Л. II. Семенову. Вместе с художником-архитектором И. П. Щеблыкиным им осуществлено и предварительное научное описание материалов, добытых возглавляемыми им экспедициями за период с 1925 по 1932 г. 4 По богатству, своеобразию и значимости как новых исторических источников первое место, конечно, принадлежит монументальным средневековым памятникам материальной культуры. Тогда же Л. П. Семенову удалось разработать типологию этих объектов и наметить их относительную периодизацию, сохранившую свое значение до наших дней.
Жилые башни в с. Эгикал (1) и боевая и жилые башни в с. Салги (2). Фото И. П. Щеблыкина, 1929 г.
Следуя за Л. П. Семеновым, в основу типологии этих памятников мы также положим принцип их функционального назначения. В соответствии с этим все надземные и подземные памятники Ингушетии можно разделить на три основные группы:
1. Монументальные жилые и оборонительные сооружения. Это — жилые башни, высокие боевые башни 5, укрепленные замки, городища и остатки заградительных стен. Все эти сооружения, кроме городищ, сложены из грубо отесанных камней на известковом растворе (рис. 14-16).
2. Погребальные сооружения — подземные, полуподземные и надземные каменные склепы («каши»), пещерные и грунтовые захоронения,, каменные ящики и курганы (рис. 17—20, 2).
3. Это — древние христианские храмы, разного рода языческие святилища и придорожные стелы («чурты») (рис. 20, 1; 21).
Перечисленные категории археолого-архитектурных памятников разно-временны и далеко не все связаны с историей ингушей. Распределяются они на территории Ингушетии неравномерно. В равнинной части они более однородны и представляют собой остатки древних селищ и городищ, курганы, грунтовые могильники и довольно редкие катакомбные захоронения. В западных районах Ингушетии близ селения Назран, Базоркино, Алхасте, Бамут и других исследованы так называемые кабардинские курганы XIV—XVI вв. 6 Здесь же известны развалины одной башни в с. Гамурзиеве, по преданию выстроенной 230—240 лет назад 7, и хорошо сохранившийся мавзолей «Боргакаш» золотоордынского времени (1405 — 1406 гг.) близ с. Плиева 8. В горной зоне памятники более разнообразны и многочисленны, особенно надземные каменные сооружения.
Оставляя за рамками нашего обзора памятники более раннего времени, рассмотрим объекты начиная с периода, прямо предшествовавшего татаро-монгольскому нашествию на Кавказ (примерно с XI — XII вв.).
Наиболее древними из первой группы архитектурных памятников горной Ингушетии нужно считать жилые башни — «гала». «Гала» являются непременной принадлежностью каждого горного аула. По форме основания они делятся на две группы: квадратные и прямоугольные — продолговатые. Они обычно невысоки, в два-три этажа. Стены их постепенно суживаются кверху. Крыша плоская, прикрытая слоем земли и хорошо обмазанная глиной. Кладка стен из необработанных и грубообработанных плит и камней более примитивна по сравнению с кладкой боевых башен. Первый этаж башни использовался для содержания скота, второй и третий — для жилья. Иногда во втором этаже содержался мелкий рогатый скот, а в первом — крупный 9. Первоначально «гала» имели и оборонное значение 10. Полезная площадь «гала» приближалась к 60—80 кв. м (рис. 14, 1).
Руины башен близ с. Нижний Алкун. Фото И. Ф. Мутовина, 1951 г.
«Замок» Евлоевых в с. Пялинг (1) и боевая и жилые башни в с. Пуй (2). Фото И. П. Щеблыкина, 1929 г.
Надземный склеп близ с. Лежг. Фото В. А. Дерябина, 1963 г.
Надземный склеп у с. Харпе. Рисунок В. И. Марковина, 1966 г.
Ингушские круглые надземные склепы XV—XVII вв
близ с. Эрзи. Фото В. Б. Бжания, 1966 г.
Фасад святилища «Долте» у с. Карт (1) и надземные склепы у с. Фалхан (2). Фото И. П. Щеблыкина, 1929—1930 гг.
Небольшие святилища близ с. Эрзи (1) и общеингушское святилпше «Мятцели» на Столовой горе (2). Фото В. И. Марковина 1966 г.
Как архитектурные памятники такие постройки являются наиболее простым типом полужилых, полубашенных сооружений, широко распространенных как на северных, так и на южных склонах Кавказского хребта. Весьма вероятно, что их происхождение нужно вести с очень древних времен, со времени бытования на Центральном Кавказе кобанской культуры (I тысячелетие до н. э.). Возможность обитания древнего населения горного Кавказа именно в таких «каменных домах» допускается почти всеми исследователями. И это логично. Меняющееся население, разумеется, использовало строительный материал от старых разрушающихся зданий для новых сооружений. Очевидно, в этом и кроется основная причина того, что за долгий период весьма продуктивной работы по исследованию многочисленных могильников в высокогорной зоне Кавказа ни одному исследователю пока не удалось отыскать и изучить ни поселения древних кобанцев, ни горный аланский поселок. Все исследованные кобанские поселки открыты в предгорной зоне 11.А если учесть некоторые результаты наших разведочных работ, которые доказывают последовательное использование меняющимся населением в качестве поселка одного и того же пункта, начиная с эпохи Кобана и вплоть до современности (например, с. Камунта в Дигории, Северо-Осетинская АССР), то мы должны будем признать, что эта задача вообще трудноразрешимая. Но ведь жили же кобанцы и в высокогорной зоне края! И жили, очевидно, в каменных постройках типа «гала», удобных для жилья и для обороны.
По наблюдениям почти всех исследователей, жилые башни по площади, конструктивным особенностям, кладке следует считать более древними по сравнению с боевыми. И хотя их площадь обширнее боевых, по существу жилые башни являются цоколями и первыми этажами боевых башен. То, что жилые башни на Кавказе предшествовали появлению боевых, подтверждается всеми горными жителями, в том числе и ингушами. Все они согласно свидетельствуют, что «вначале строились жилые башни, а позднее — боевые». Об этом нам приходилось не раз слышать и в Чечне, и в Ингушетии, и в Осетии, и в других районах Кавказа.
Местные предания об основании аулов тоже содержат указания на то, что первыми возведенными зданиями были жилые башни 12. По тем же ингушским преданиям, основание ряда древнейших горных аулов приурочивается к эпохе грузинской царицы Тамары. Генеалогия любой ингушской фамилии насчитывает 10—15 имен, которые хорошо помнит каждый ингуш. С именем одного из первых лиц, положивших начало какой-либо ингушской фамилии, связываются обычно основание определенного горного селения и постройка жилых башен.
Так, по словам жителя с. Ольгите старика Магомета Екурова, в сооружении башни участвовали «все члены данной фамилии, они помогали и живой силой и средствами… Построение башни должно было свидетельствовать о родовой сплоченности и мощи»13. Это свидетельство ценно тем, что оно содержит указания на сооружение башни в довольно ранний период развития родовой организации. Имеющиеся данные позволяют считать жилые башни «гала» древнейшими ингушскими монументальными памятниками, а время сооружения наиболее архаичных «гала» из сохранившихся до сих пор определять XII — XIV вв. н. э. 14
Ингушские боевые башни «воув» являются в подлинном смысле вершиной архитектурного и строительного мастерства древнего населения края. Они поражают простотой формы, монументальностью и строгим изяществом. Боевые башни Чечено-Ингушетии — высокие образцы техники и строительного искусства того времени. Несколько перефразируя Константина Симонова, высоко оценившего сванские башни, можно сказать, что ингушские башни для своего времени были подлинным чудом человеческого гения, как для нашего столетия новые шаги человека в небо 15. Особенно величественны башни с пирамидально-ступенчатой крышей. Соотношением высоты и основания (10 : 1) ингушские башни резко отличаются от других кавказских башен 16 (рис. 23).
Как правило, боевые башни пятиэтажные, но встречаются и в четыре и даже шесть этажей. Первый этаж нередко служил тюрьмой для пленников, обычно же он являлся закромом для хранения зерна в особом угловом каменном мешке. На втором этаже находились защитники и стража во время осады, так как вход в «воув» был только здесь. На втором этаже находилось имущество осажденных. Третий этаж занимали защитники и их семьи и, наконец, все верхние этажи — защитники и наблюдатели.
В основании все башни квадратные, площадью 20—25 кв. м. Кверху стены сильно суживаются и достигают общей высоты 20—26 м. Крыши башен бывают нескольких видов: 1) плоская, с барьером; 2) плоская, с зубцами на углах, увенчанными камнями конической формы; 3) пирамидальная, ступенчатая, с коническим замковым камнем 17 (рис. 24, 25).
Обработка камней и кладка боевых башен производились тщательнее, нежели кладка жилых. Почти на всех боевых башнях сохранилась еще известковая облицовка, что указывает на относительно близкую дату их постройки; особенно свежий вид имеют башни третьего типа, с пирамидальной ступенчатой крышей: например, башня в с. Джерах, которая, кстати, является одной из наиболее крупных в Ингушетии. Площадь первого этажа равна 7×7 м; второго — 6×6, третьего — 5,3×5,3, четвертого 5×4 и пятого 4×4 м18 (рис. 26).
Боевая башня в с. Джерах. Фото В. В. БЖАНИЯ, 1966 г.
Сторожевая башня между селами Шуан и Нижний Хули. Фото В. И. Марковина, 1966 г.
Отличительными признаками многих чечено-ингушских боевых башен, особенно последнего тина, являются «машикули», т. е. маленькие защитные балкончики на верхнем этаже, которые вместе с бойницами на всех этажах служат целям эффективной обороны. Другую особенность этих башен составляют сквозные крупные кресты, сложенные почти на всех сторонах верхней части башен; на них давно уже было обращено внимание исследователей. В. Ф. Миллер отчасти в этих крестах видел влияние христианства, а строительство боевых башен связывал с прошлым грузинским культурным влиянием па ингушей 19. Ниже мы познакомимся с другими ингушскими памятниками XII — XIV вв., которые блестяще подтверждают это положение видного кавказоведа. Влияние Грузии на пароды Северного Кавказа, в том числе и на вайнахов, не заглохло и в более позднее время. Грузинские хроники повествуют о том, что в царствование Георгия V Блистательного (1318—1346 гг.) грузинский католикос Евфимий совершил «инспекторскую» поездку по окраинам и посетил храмы в различных местностях, в том числе и у «народов нахче» (т. е. чеченцев.— Е. К.); по его распоряжению, по всем церквам и монастырям были разосланы списки Евангелия 20. О еще более поздних связях ингушей с христианской Грузией свидетельствуют грузинские надписи на сосудах из храма «Гали-Ерды» в Ингушетии (XVII — XVIII вв., по определению проф. А. Г. Шапидзе) 21. В связи с этими данными сами по себе изображения крестов на боевых башнях приобретают уже некоторую значимость, являясь косвенными аргументами при суждении о дате их постройки. Ведь эти кресты конструктивно связаны с башнями. Но более важными признаками в этом отношении являются некоторые детали, указывающие на технику обороны боевых башен. В довольно толстых стенах всех этажей, особенно второго (толщиною более 0,5 м), устроен ряд узких сквозных отверстий — щелей, сделанных часто в специальных нишах. Если ширина проема этих бойниц внутри равнялась около 0,5 м, то выходное отверстие не превышало 0,10—0,15 м. В такие отверстия мог пройти только ствол ружья. Сами отверстия так расположены, что должны были защищать подступы к башне со всех сторон. Такие бойницы устроены на высоте выше половины человеческого роста. Стрелять из лука через эти отверстия невозможно. Они очень малы, в проем не втиснется человеческое плечо, по вполне пригодны для стрельбы из ружей. Следовательно, время сооружения боевых башен, где имеются эти ниши и отверстия, не может быть датировано раньше времени применения на Северном Кавказе огнестрельного оружия, как это делает X. Д. Ошаев, относя боевые башни к XIII —XIV вв.22
Если у большинства европейских народов, в том числе и у русских, огнестрельное оружие появилось в XIV—XV вв. и стало повсеместно распространяться в XVI в.23, то в XV-XVI вв., можно полагать, оно могло быть известно и в глухих ущельях Кавказа. Тем более что и в Грузии, по последним исследованиям П. П. Закарая, влияние появления огнестрельного оружия на башенное строительство заметно уже с XVI в.24 Во всяком случае в начале XVII в. русские послы, направлявшиеся в Грузию через Ингушетию, видели уже «у горских и турских людей пищали и луки, и сабли, и копье» 25.
Разрез «классической» ингушской борной башни (по И. П. Щеблыкину)
Характерно, что сооружение боевых башен местное население определяет приблизительно тем же временем. В работах В. Ф. Миллера 26, П. С. Уваровой 27 и других содержатся сведения, указывающие, что те или иные боевые башни были выстроены предками местного населения лет 150—200 тому назад. За время многолетних экспедиционных работ в горной Чечне, Ингушетии и Северной Осетии нам приходилось слышать от стариков и более глубокие даты. Иногда же время сооружения боевых, наиболее хорошо сохранившихся башен определяется эпохой царствования грузинского царя Ираклия (имя довольно популярное среди ингушей) 28.
Проф. Г. А. Кокиев в своей работе «Склеповые сооружения Северной Осетии» 29 датирует осетинские боевые башни XIV в., временем обострившихся взаимоотношений между осетинами и кабардинцами. Эта датировка серьезно обоснована. Она подтверждается и датой (XIV—XV вв.) множественных кабардинских курганов в предгорной зоне Северного Кавказа. Кроме того, осетинский тип боевых башен без пирамидальных перекрытий, как у ингушей, более архаичен. Все башни этого типа, имеющиеся в Ингушетии, худшей сохранности, нежели башни с пирамидальной крышей. И если время возникновения этого наиболее законченного и совершенного типа ингушских башен определять XVI — XVII вв., то башни с плоским перекрытием должны быть отнесены к более раннему периоду. Время сооружения сванских боевых башен также определяется XV—XVI вв.30 Башни и оборонительные комплексы в соседних, северных районах Грузии датируются XVI и началом XVII в.31 Косвенным аргументом для датировки ингушских боевых башен служит наличие в Ананурском замке на Военно-Грузинской дороге одной боевой башни специфически ингушского типа; она могла быть сооружена только после постройки рядом стоящего большого купольного собора, воздвигнутого в 1689 г.32 Уже в наше время П. П. Закарая попытался уточнить датировку этой башни, объявив ее грузинской 33. Но с его датировкой — не позднее XVI в.— никак нельзя согласиться, тем более приписывать ей грузинское происхождение. Индивидуальность именно ингушских башен признают С. И. Макалатия, А. И. Робакидзе, В. И. Марковин. Последний в 1961 г. имел возможность описать такую же небольшую башню-минарет в с. Эткали (в Чечне) и доказать ее позднее и местное происхождение 34.
Весьма важным основанием для датировки боевых башен Ингушетии являются надземные склепы с пирамидальной крышей, с абсолютной точностью воспроизводящие верхние этажи боевых башен 35. Могильный инвентарь этих склепов с остатками шелковых иранских тканей датируется XV—XVI вв. и позднее, вплоть до XVIII в.
Все данные указывают на то, что строительство наиболее ранних типов ингушских боевых башен, как и у других горцев Северного Кавказа, могло возникнуть не ранее XIV— XV вв. и продолжаться вплоть до XVIII в., что не раз подтверждалось свидетельствами стариков, упоминавших конкретных лиц из своих предков, при ком была сооружена та или иная башня.
Приблизительно к этому же периоду относится и появление на ингушской территории замковых сооружений и разного рода заградительных стен. Эти оборонительные комплексы возникли в тех же исторических условиях, что и боевые башни.
«Замки» являются комбинированными сооружениями, состоящими из нескольких жилых, а нередко и двух-трех боевых башен. Уникальным объектом такого рода является башенный комплекс в с. Эрзи, еще в 20-х годах нашего столетия состоявший из 10 боевых башен (рис. 27) 36. Естественно, они сохраняют в себе характерные особенности как жилых, так и боевых башен. Исключением является один «замок» в с.Эгикал, состоящий почти из одних жилых, но хорошо укрепленных башен. Своеобразная бесплановость, как будто наблюдающаяся во внутреннем расположении замковых построек, имеет свое преимущество. Многочисленные углы, тупики, выступающие за общую линию, отдельные выступы стен, обусловленные особенностями рельефа местности,— все это улучшало систему обороны осажденных.
Воздвигались «замки» по заранее обдуманному плану. Обыкновенно они сооружались на площадках, имеющих стратегическое значение. Это были или утесы, круто обрывающиеся с трех сторон, к которым можно пробраться только по узкой тропе по хребту утеса (как в с. Горак), или оконечности небольших горных кряжей (как в с. Фалхан), где подступы к воздвигнутому «замку» прикрывались двумя боевыми башнями.
Нередко «замки» занимали огромную по местным, масштабам площадь. Так, например, «замок» Точиевых в с. Мецхал расположен на площади, равной 795 кв. м.