Происхождение обычая
Публикации о гробницах Северной Осетии и Чечено-Ингушетии обычно сопровождаются попыткой ответить на вопросы: почему возник у кавказских горцев такой странный обряд захоронения и как появилась столь необычная форма погребального сооружения?
Высказывались мнения о том, что обычай помещать покойников в коллективных усыпальницах был вызван малоземельем [52б, 83м] или возник в результате эпидемии, когда было много умерших, а живые готовились к близкой смерти и стремились к упокоению с родичами.
По поводу первого суждения археолог И.М.Мизиев остроумно замечает: "Если бы гробницы были вызваны малоземельем, то богатые и знатные роды прежде всего страдали от малоземелья, ибо в первую очередь они строили склепы" [80к]. Малоземелье в горах Дагестана было не менее острым, чем в Осетии и Чечено-Ингушетии, но здесь хоронили в одиночных могилах. Острейшее малоземелье в горном Азербайджане иллюстрируется таким случаем. "Было предложено уступить участок земли для постройки дома на следующих условиях: за целое стадо овец требовалось столько земли, сколько окажется под стадом; но хозяин земли не согласился" [100]. Тем не менее, в Азербайджане находилось место для кладбищ, в склепах здесь не хоронили. Не был принят обряд захоронения в склепах также на части территории Чечни и Осетии.
Кстати, некрополь с домиками-усыпальницами занимает места не меньше, чем обычное кладбище. При размещении гробниц не заботились об экономии места: постройки установлены вразброс, со значительными промежутками между ними. Некоторые некрополи "занимают больше места, чем сами аулы" [118а].
Далее, в горах всегда можно найти участок, который непригоден для земледелия, но может быть использован в качестве кладбища. И даже если нужно было отдать для погребения умерших хорошую землю, горцы перед этим не останавливались. Например, при острейшей земельной нужде в Мамисонском ущелье Осетии, кладбище у селения Лисри занимает обширный участок земли, весьма пригодный для обработки. "В Балкарии подземные и полуподземные склепы нередко располагаются на удобных для обработки участках, которые и сейчас используются для посевов и покоса” [80и]. Мертвые пользовались вниманием по крайней мере не меньшим, чем живые. В Осетии на поминки умерших расходовали (и теперь расходуют) огромные средства, ничего не жалея.
Не мог возникнуть обычай устройства семейных гробниц и в связи с массовой смертностью, потому что обстановка такого бедствия вряд ли способствует возникновению идеи не погребать умерших в земле, а строить для них каменные дома, более капитальные чем жилые. Необоснованно и суждение о том, что будто бы покойников клали в склепы с целью естественной мумификации трупов [37]: они в склепах не мумифицируются, а лишь замедленно разлагаются. Нет никаких оснований также предполагать, что этот обычай возник под влиянием верований типа зороастризма.
Некоторые авторы приводят данные о том, что в тех случаях, когда на одном и том же могильнике представлены разные типы захоронений - одиночные в земле и коллективные в гробницах - первые представляют беднейшую часть населения, а вторые - более состоятельную [110, 122б]. Но это не объясняет того, почему в одних районах хоронили только в могилах, а в других - только в гробницах.
По поводу происхождения самого типа гробниц как построек тоже высказывались разного рода необоснованные суждения: например, что они происходят от дольменов, от христианских храмов, от мусульманских мавзолеев, даже от камбоджийских пагод. Эти суждения основываются на чисто внешнем, причем приблизительном сходстве построек, имеющих различную структуру (не говоря уже о функции).
Археолог В.А.Кузнецов, считающий (вслед за В.Н.Худадовым [127]), что гробницы Карачая происходят от причерноморских дольменов, приводит соответствующую таблицу, но в том месте ее, где должна фигурировать промежуточная форма, ставит вопросительный знак [54ж]. Это не удивительно, потому что промежуточной формы между средневековыми гробницами и древними дольменами, наверное, не существовало. Эти типы сооружений не только разделены значительным хронологическим промежутком, но и расположены на разных территориях, а также различаются по форме и конструкциям. "В бассейне верховьев Кубани дольменов не встречается. Для этих районов характерны гробницы, несколько напоминающие дольмены, но отличающиеся от них тем, что их стены сложены не из одной плиты, а из большого числа разномерных камней. Крыша сложена не из одной, а несколькими плитами, представляющими большей частью пирамиду. Последние из отмеченных гробниц составляют иную область, хорошо отделяемую от области дольменов" [109]. Наконец, если наземные гробницы произошли от дольменов, то возникает вопрос о происхождении предшествующих им подземных и полуподземных гробниц.
Не могли северокавказские наземные гробницы-склепы произойти и от мусульманских гробниц-мавзолеев. На всей территории Чечено-Ингушетии и Северной Осетии есть одна постройка, сооруженная по типу мусульманского мавзолея и действительно являвшаяся им [104в, 135г]. Но она лишь одна, принадлежала не горцам, возведена была уже в ХVI веке и расположена вне ареала склепов. В Балкарии гробницы-мавзолеи окружены домусульманскими могилами [80е], следовательно, и сами относятся к домусульманскому периоду. Равным образом и в горной Чечне гробницы-мавзолеи возводились тогда, когда в этот район еще не проникал ислам. Гробницы-мавзолеи Балкарии и Чечни - это сооружения того же типа, что и Нузальская "часовня” в Осетии, и происходят они (так же, как мавзолеи, строившиеся в странах ислама еще до возникновения самого ислама) от обычая возводить на могиле Уподобление жилого дома.
Высказывалось также суждение о том, что форма северо-кавказских наземных гробниц-склепов "воспроизводит вид христианских часовен" [34, 47в]. Но от трех-четырех христианских храмов, построенных в обособленных горных местностях в Х1-ХП вв., наземные гробницы, возникшие в Х1У в. и распространенные на обширной территории, произойти не могли хотя бы вследствие различия функций этих сооружений, не говоря уже о несопоставимости архитектурных форм северо-кавказских гробниц и грузинских церквей.
У древних племен Ирана, Индии и других стран Центральной Азии существовало представление о том, что труп не следует погребать в земле, ибо в покойника вселился злой дух, оскверняющий ее. У других народов древности, обитавших на территории Юго-Восточной Европы, Восточного Средиземноморья, Кавказа были на этот счет взгляды прямо противоположные: умершего не следует засыпать землей, потому что она оскверняет его. Именно это (а не первое) представление объясняет возникновение у некоторых народов (в том числе у кавказских горцев) обряда камерного погребения; оно было высказано местным жителем приезжему как объяснение того, почему осетины хоронят в склепах: "Лежать в сырой земле - не дай бог! сказал мне старшина одного из селений" [24б]. Местные жители смотрели на гробницы как на "жилища" покойников [83д].
Обряд камерного погребения был весьма распространен в древности. Например, у племен северо-западного Кавказа III тыс. до н.э., носителей так называемой майкопской культуры, существовал следующий обычай: покойника клали на полу камеры, возведенной на поверхности земли и засыпанной курганом. Такой обычай существовал в эпоху бронзы и в Закавказье. Скифы (от Поднепровья [35] до Алтая [1]) хоронили знатных покойников в наземных камерах, над которыми насыпался курган. Судя по устройству погребальных камер в некоторых скифских курганах, они имитируют тип квадратного в плане дома с пирамидальной крышей [90а], что, наряду с данными о жилищах на Кавказе, в Передней Азии и странах Средиземноморья, свидетельствует о широкой распространенности построек такой формы в древности. Древние славяне хоронили умершего в наземной постройке, над которой насыпали курган, или в просторной подземной камере; существовали у славян также постройки» куда помещали кости сожженных покойников [101]. У финно-угорских и балтийских племен тоже были "домики мертвых", куда помещали останки умерших [За]. Сарматы помещали умерших в вырытых в грунте камерах (катакомбах), а горцы Кавказа - в так называемых "каменных ящиках", сложенных из больших каменных плит.
Пять тысяч лет тому назад в районе восточного побережья Средиземного моря возник обычай устройства семейных или родовых усыпальниц. Он распространился у многих древних племен Передней Азии, на Крите, в Древней Греции. В этих районах встречаются гробницы, в которых находятся останки десятков и даже сотен покойников. Обычай захоронения в родовых склепах существовал, например, у этрусков, затем у древних римлян и бытовал в Италии еще в средние века.
У разных народов существовали гробницы-склепы, в ряде случаев сходные с северокавказскими. Гробницы, круглые в плане и перекрытые ложным куполом (толосы), в конце эпохи бронзы были распространены по всему Средиземноморью от Португалии до Греции, а в конце I тыс. до н.э. в Боспорском царстве [42]. Пещерные гробницы с лежанками для покойников и нишами для приношений были в античное время обычны в Древней Греции [16] (в том числе в греческих колониях Северного Причерноморья [116]), в Малой Азии [145], в Аравии [153]. Отметим кстати, что пещерные гробницы имеются в Чечено-Ингушетии и Северной Осетии (они устраивались здесь в период ХII-ХIV вв.) .
При раскопках древнего Пенджикента была обнаружена гробница в виде наземной постройки с лазом в торцевой стене, внутри с нишей для приношений и с завалинкой, на которую ставились оссуарии [26].
Не менее поразительны, в смысле сходства с северокавказскими, гробницы Хорезма, использовавшиеся местным населением вплоть до начала XX века. Характерно, что в постройках хорезмских гробниц запечатлена древняя форма жилища, ныне исчезнувшая в этих местах (рис. 117). Этнограф Г.Н.Снесарев пишет о них: "Это настоящие дома для умерших.
В них можно свободно стоять, не наклоняя головы... Каждая гробница является местом захоронения умерших определенной группы родственных семей... Предать тело земле, несмотря на все мусульманские установления, считалось проявлением неуважения к покойному. В старину там, где преобладал наземный способ захоронений, в землю клали .лишь безродных и бедняков" [IIIа] .
Показательно, что в хорезмских гробницах устраивались нары для покойников (см.рис. 117). Это тоже - деталь жилого дома; нары устраивают в Дагестане до сих пор. Аналогичным образом лежанки для покойников в древнегреческих и этрусских гробницах соответствуют обычаю устройства лежанок в древних жилищах Средиземноморья (вспомним обычай древних греков и римлян не сидеть, а возлежать на пирах). С этой древней формой, несомненно, следует связать и устройство полок в северокавказских склепах.
Автор публикации о хорезмских гробницах сравнивает практиковавшийся в них погребальный обряд открытого трупо-положения с вайнахо-осетинским, причем, считая, что если у кавказских горцев он восходит к аланским обычаям, то у жителей Хорезма - к зороастрийским верованиям. Между тем, в странах, где исповедовался зороастризм, погребальные обряды были совершенно иные (основанные на представлениях о том, что труп оскверняет землю), а аланы, кстати, обитали не только на Северном Кавказе, но и в Средней Азии; район Хорезма был одним из аланских центров.
На Северном Кавказе коллективные гробницы впервые появились во II тыс. до н.э. Некоторые археологи считают, что захоронение покойников в гробницах-склепах, применявшееся у осетин и вайнахов в средние века, является прямым продолжением обычая, существовавшего здесь еще в эпоху бронзы [52б, 54г]» Другие же полагают, что средневековье гробницы в горах Северного Кавказа появились под влиянием алан, у которых существовал обычай камерного погребения [89].
Первое утверждение остается гипотетичным, поскольку между древними и средневековыми гробницами на Северном Кавказе существует значительный хронологический разрыв в полторы-две тысяча лет или как минимум семьсот-восемьсот лет [2,114]. Правда, пока нет определенных данных о захоронениях периода с III в. до н.э. (датировка последних гробниц эпохи древности) до конца IV в. н.э. (время появления первых средневековых гробниц) [54е]. Может быть, еще будут обнаружены погребальные сооружения, которые окажутся связующим звеном между древними и средневековыми, но пока они не обнаружены.
Исходя из тлеющихся на сегодня данных, можно считать, что коллективные усыпальницы б горах Северного Кавказа, характерные для древнейшей эпоха, снова появились здесь в период миграции в горы алан.
Аланская гробница представляла собой подземную камеру, вырубленную в материковом грунте (рис. 118). В ней вдоль стен (с трех сторон, кроме входной) имелось возвышение для укладывания покойников, а в стенах были ниша. Доступ в погребальную камеру осуществлялся через траншею-дромос (первые каменные подземные гробницы в горах тоже иногда имели дромос в виде крутого спуска, см.рис. 84б). Проем входа из траншеи в погребальную камеру аланской гробницы закрывался деревянным щитом или мельничным жерновом (отголоска последнего обычая известны у осетин). В дромосе находят керамические сосуды (в Осетии иногда керамический сосуд вделан в фасадную стену гробницы). Аланские катакомбы использовались как семейные усыпальницы в течение длительного времени и периодически отковались для совершения новых захоронений [55].
В конце IV в. аланы, до того господствовавшие в степях Северного Кавказа, были разгромлены гуннами. Часть их отошла в горы верховьев р.Кубань. Подземные гробницы здесь появились тогда и бытовали до ХII в. [54б], т.е. до того времена, когда аланское население в этом районе было ассимилировано новыми пришельцами - тюрками.
В VII в. другая часть алан, остававшихся в степях, отступала, теснимая хазарами, в горы Осетии. Здесь обнаружены катакомбные аланские захоронения того времени. Они сосуществуют на одних некрополях с "каменными ящиками" (которые до этого на территории Северной Осетии являлись единственным типом погребальных сооружений и преобладали до ХII в.) и с каменными подземными гробницами (которые в Северной Осетии появились около VIII в. [54д]. Катакомбные погребения в горах Осетии прекращаются в X в., когда аланы слились с аборигенами, образовав новую народность, осетин (в предгорьях и на равнине аланские катакомбы бытуют до ХIII в., т.е. до монгольского нашествия).
Аланский обычай хоронить умерших людей, принадлежавших к одной семье, в общей гробнице, совпадал с представлениями горцев о единстве кровно-родственной группы, противопоставленной остальному обществу. Аланский обычай хоронить умерших путем укладывания их в склепе был понятен кавказским горцам до самой идее хоронить покойника не засыпая его землей. Ведь каменный ящик был, в сущности, тоже склепом, только не коллективным, но одиночным, и помещался он не как гроб, навсегда зарытый в могиле, а у поверхности земли (благодаря чему в нем иногда совершалось повторное захоронение).
Таким образом, появление (или возобновление) в средние века на Северном Кавказе обряда погребений в семейных склепах следует, очевидно, связать с аланским влиянием. В пользу этого говорят такие обстоятельства, Как совпадение времени появления здесь средневековых коллективных усыпальниц с периодами миграций алан в горы, небольшие размеры каменных гробниц раннего периода (что свойственно для аланских катакомб), наличие в них аланского инвентаря и специфичных для алан деформированных черепов [84а].
Но если в Северной Осетии и Карачае появление коллективных усыпальниц можно связать с массовыми миграциями в эти места алан, то в глубинном горном районе Чечено-Ингушетии алан как будто не было или было мало.
Аланы в VII-IХ вв., судя по обнаруженным катакомбным погребениям, занимали предгорья Чечено-Ингушетии, а в некоторых местах проникли довольно далеко в горы (примерно до места слияния рек Шаро-Аргун и Чанты-Аргун); считается, что часть алан со временем включилась в местную этническую среду [91]. Возможно, аланы занимали ущелье р.Армхи, которое выходит к Осетии: у ингушей этой местности существовали предания, что до них там жили осетины [10За]. О том, что в этногенезе ингушей .имела место, вероятно, аланская струя, свидетельствует такой, например, обычай: "По рассказам стариков, в Ингушетии в прошлом каждый год был день, когда женщины одевались во все мужское и целиком отдавались чисто мужским занятиям - стрельбе, джигитовке, скачкам и пр." [13]. А ведь аланы - потомки сарматов, у которых женщины занимались подобными "чисто мужскими" делами (откуда и возник у греков миф об амазонках).
Согласно свидетельству, зафиксированному в прошлом веке, ингуши ущелья р.Армхи "говорят, кроме своего родного языка, и на иноплеменном, осетинском", но что еще более примечательно, "деревни их носят двойное, кистинское (т.е. вайнахское - А.Г.) и осетинское название" [31].
У вайнахов еще в прошлом веке существовали предания о том, что когда-то в их местности жил народ "джелты" [18]. П.А.Головинский, который опубликовал эти сведения, поясняет, что джелты это греки, однако, такое толкование было подвергнуто другими авторами критике как фантастическое. Джелты - наверное аланы, судя по названию главного аланского города Джулат, а аланы исповедовали христианство греко-византийского толка, почему вайнахи и могли считать их "греками".
В горной Осетии тоже существовала легенда о том, что там до осетин якобы жали греки [47].
Не углублялись ли аланы в горы Чечено-Ингушетии -дальше, чем принято сейчас считать? Ведь горные.районы Чечено-Ингушетии пока еще археологически мало исследованы.
Впрочем, камерный обряд погребения мог привиться в средние века у вайнахов и без того, чтобы в числе их предков были аланы. Он мог быть воспринят ими у соседей - осетин ила у тех же алан.
Дело в том, что погребальный обряд отнюдь не является бесспорным этническим признаком. Одни осетины (или чеченцы) хоронили покойников в земле, другие - в склепах. В то же время у разных народностей - осетин и ингушей - установился идентичный погребальный обряд. "Обряд погребения, подобно другим элементам культуры и быта, часто заимствовался у соседей... Известно много примеров сосуществования у одного и того же народа разных обрядов погребения... Все это вместе взятое свидетельствует о неустойчивости обряда погребения у населения, которое придерживалось примитивных народных верований (язычества). Дело в том, что в отличие от христианства, ислама и других мировых религий классового общества примитивные народные верования не знали строгих догм, не допускающих отклонений... Роль догм играли там мнения стариков и других уважаемых лиц, авторитет которых ограничивался в большинстве случаев кругом родственников или последователей. В этих условиях создавалась почва не только для значительного варьирования религиозных представлений и обрядов у одного и того же народа, но и для заимствования обрядов у соседних народов" [60].
Обычай хоронить умерших в склепах, вероятно, распространился в Чечне из Ингушетии (он появился в Чечне позже, был распространен не повсеместно и носил менее ортодоксальные формы), а ингушами он мог быть заимствован у осетин.
В традиционном быту и обрядах осетин и ингушей много общего.. Это может быть объяснено и наличием алано-осетинского пласта в этногенезе ингушей, и соседским влиянием. Если распространение одинаковых обычаев имело место между родственными народностями, ингушами и чеченцами, то оно могло происходить в средние века и между неродственными но соседними народностями, ингушами и осетинами.
Понятия "народность" и "родственные народности" принадлежат современному мировосприятию, и нельзя экстраполировать их на прошлое. В средние века у горцев Северного Кавказа не было представления о национальной общности, подобного нынешнему-. Тогда не было осетин, чеченцев, ингушей. Вплоть до конца XIX - начала XX вв. люди причисляли себя не к той или иной национальности, а к тому или иному "обществу" (союзной группе селений) или даже к более узкой кровнородственной группе. Теперь хевсур из селения Шатили называет себя грузином. А тогда он и хевсуром себя не считал; он был "шатильцем". Для чеченца общества Малхиста чеченцы соседнего общества Майста, говорящие на том же языке, что и они, были столь же чужим народом, как и ингуши, как и хевсуры, осетины, аланы или кто угодно. Отношения с соседями в весьма малой степени определялись тем, что мы сейчас назвали бы чувством национальной общности. В силу этих обстоятельств и погребальный обряд и архитектура погребальных сооружений у осетин и ингушей, живущих по соседству, оказались одинаковыми, а у восточных, и западных чеченцев, разделенных горами и долами - разными.
В конечном счете дело историков и археологов установить, при каких обстоятельствах обряд камерного погребения, выработавшийся у осетин (по-видимому, вследствие их аланского или полуаланского происхождения), почти одновременно, если не одновременно, возник и у ингушей - народности, этногенез которой с аланами связан все же, вероятно, мало.
У ингушского селения Шуан (в ущелье р.Арки, которое выходит к Тарской равнине в Осетии) находится крупнейший могильник с подземными и полуподземными гробницами IХ-ХII вв. [10Зв]; в ХII в. такие гробницы появились в центральной Ингушетии (в районе храма Тхаба-Ерды) [54в]. Погребения в каменных ящиках в Ингушетии прекращаются в ХII в., и здесь всецело утверждается обряд погребения в склепах. В эту же эпоху полуподземные гробницы распространяются на примыкающих в Ингушетии территориях Чечни, где они, однако, не вытеснили обычай захоронения в земле.
Но если обряд погребения в коллективных усыпальницах установился в IХ-ХII вв. в Ингушетии в силу, очевидно, связей с Осетией, то в последующий период, в ХIV-ХVII вв., происходило обратное влияние архитектурно-строительной культуры Ингушетии на Осетию, что выразилось в совершенно аналогичных, вплоть до деталей, типах и формах гробниц.
Сравнение подземных, полуподземных и наземных гробниц, их датировка, расположение на одних некрополях, а также их инвентарь, принадлежащий одной преемственной культуре, свидетельствуют, что эти три типа сооружений представляют стадии последовательного развития.
Например, на могильнике в окрестностях ингушского с.Шуан, содержащем около сотни подземных и полуподземных гробниц, имеются сооружения этого рода, по которым виден процесс их эволюции: совершенно погруженные в землю и с плоским покрытием, заметные снаружи лишь по невысокой насыпи; с явственной выпуклостью грунта, образованной примитивным плоским сводом под ней и с едва выступающей над поверхностью земли передней стеной с лазом; со ступенчатым сводом, плоская крыша которого наполовину выступает из земли [10Зв].
Полуподземные гробницы по своему устройству не очень от-отличаются от подземных: верхняя часть стены с входным отверстием поднимается над землей; становятся обычными полки для покойников; чаще встречается ложно-сводчатое покрытие, появляется (вероятно, около ХII в.) известковый раствор.
Но "если подземные и полуподземные склепы прошли длительный путь своего развития, то наземные гробницы появляются как-то сразу, буквально в несколько десятков лет", - пишет исследователь ингушских гробниц археолог М.Б.Мужухоев [86д]. "Не до конца выяснены время и причины зарождения и развития этих сооружений", - замечает исследователь чеченских гробниц археолог С.Ц.Умаров [122г]. Археолог В.Х.Тменов, участвовавший в исследовании осетинских гробниц на некрополе у селения Даргавс, сообщает: "Наземные склепы четко отличаются от полуподземных, во-первых, тем, что они полностью вынесены на поверхность земли, во-вторых, конструкцией крыши, более сложной, чем плоская снаружи крыша полуподземных склепов" [115а]. На этом некрополе полуподземных гробниц 61, наземных 33, - и ни одной, которая представляла бы промежуточную форму, хотя могильник функционировал непрерывно. Ни одного сооружения, которое демонстрировало бы такую промежуточную форму, не известно вообще на всем Северном Кавказе. Наверное, их и не было. В таком случае, закономерен вопрос: почему наземные гробницы появились сразу? Почему отсутствуют сооружения, на примере которых можно было бы проследить переход от примитивных перекрытий, образованных напуском двух-трех верхних рядов кладки продольных стен а укладкой сверху больших плоских плит, к безукоризненно выведенным сводам наземных гробниц с их совершенными архитектурными формами?
В связи с этим возникает предположение о возможней внешнем факторе, оказавшем где-то около ХII-ХIII вв. дополнительное воздействие на процесс развития монументального зодчества этой территории.
Б.Плечке, посетивший в 1920-х гг. Чечню, в поисках разгадки странной формы ступенчато-гребенчатых крыш местных святилищ и гробниц, обратил внимание на сходный с их профилем узор на керамике из Ирана (рис. 119). Это может быть и случайным совпадением. Но в Сирии есть гробницы, похожие на северокавказские (рис. 120). Традиция устройства таких гробниц в Передней Азии весьма древняя, о чем может свидетельствовать известный мавзолей в Галикарнасе, столице Карии (восточное побережье Средиземного моря), построенный в IV в. до н.э. Гробница Мавзола была грандиозна по размерам и пышно украшена. Но в принципе она, как и северокавказские наземные гробницы, представляла собой кубический объем с пирамидальной крышей (рис. 121).
В прибрежных средиземноморских местностях Западной Европы есть старинные ложно-купольные постройки, по конструкции и формам сходные с северокавказскими (рис. 122).
Среди северокавказских гробниц есть круглые в плане, с крышей в форме сфероидного конуса или полусферы (рис. 123). Круглые гробницы на Северном Кавказе относятся к числу наиболее старых. Об этом свидетельствуют и небольшое их количество, дошедшее до нас, и их особенности, например: "лаз имеет треугольную форму... Поверхность стен внутри неровная... Все погребения внутри склепа совершенно опустошены" [105г]. В ряде случаев круглые в плане погребальные сооружения не имеют помещения внутри, но представляют собой глухие массивы, возведенные над одиночным захоронением: они появились, как готовая форма, в те времена, когда еще не утвердился обряд захоронения в склепах. Между формами круглых в плане гробниц и структурой полуподземных гробниц отсутствуют какие-либо промежуточные звенья, поясняющие переход от одних к другим, если бы таковой переход имел место. Круглые гробницы появились сразу, непонятно почему, и, как семя, попавшее на неподходящую почву, не привились на земле Северного Кавказа.
Можно было бы счесть круглые гробницы творческими вариациями, не получившими развития: какому-то мастеру вздумалось делать гробницы такой формы, но заказчики и другие мастера его не поддержали. Однако такого рода явления, свойственные профессиональной архитектуре, чужды народному зодчеству. Кроме того, эта форма погребального сооружения не носит локального характера: она известна почти на всей рассматриваемой территории, от Чечни до Балкарии.
Круглые гробницы, единичные в горах Северного Кавказа, были распространены в районе Передней Азии, примыкающей к Закавказью, например, в Сирии и Финикии (рис. 124). Подобные этим гробницам круглые в плане и со сферическим куполом жилые башни существовали на Ближнем Востоке, судя по сохранившимся изображениям, еще в эпоху бронзы.
В Аравии есть древние гробницы, которые описаны следующим образом: "маленькие, кругленькие домики от 2 до 4 м в диаметре, высотой от 1,5 до 2,5 м. Внутри в полу небольшая яма" [36б]. В горных районах Передней Азии есть остатки построек, которые местное население называет "жилищами огнепоклонников". Но они слишком малы, чтобы могли быть жилыми домами. Их размеры в плане 1,5x3,5м, а круглые имеют диаметр 2 м. Габариты дверей: высота 50-60см, ширина 40см. Толщина стен более метра. "Сооружения эти особенно знаменательны тем, что при постройке совершенно не было употреблено дерево" [36а]. У древнего г.Петра (нынешний Вади-Муса в Иордании) отмечены подобные гробницы, "в которых помещались целые десятки трупов" [28].
В связи с этим интересно обратить внимание на следующее. У вайнахов гробница называется мэлх-каш (или малхара-каш). Мэлх (или малх) значит "солнце”. Но это слово семитского происхождения (Мелех - бог солнца у древних евреев и финикийцев). Святилище у ингушей называется эл-гац. Но эл - значит "бог" у древних семитов. Все это можно сопоставить с чеченскими преданиями о том, что какая-то часть их предков мигрировала из района, находящегося к югу от западного Закавказья [108] и с другими данными о древних связях вайнахов с Ближним Востоком [106].
Во второй половине XI в. происходила ожесточенная борьба между сельджуками и Византией за обладание Малой Азией, в результате которой Византия Малую Азию потеряла. Главным театром военных действий при этом была территория, прилегающая к западному Закавказью. Население этих мест оказалось меж двух огней; его положение усугублялось тем, что сельджукские завоевания сопровождались разорением покоренных земель. Очень может быть, что в этой обстановке одно из местных племен ушло отсюда на север, двигаясь вдоль Черноморского побережья, а затем на восток, достигнув через несколько поколений территории нынешней Чечено-Ингушетии. История этой миграции, если таковая имела место, выглядит правдоподобной в легенде, запись которой опубликована Н.С.Семеновым [108].
Нужно, однако, признать, что вышеизложенной гипотезе противоречит одно существенное обстоятельство: если наземные гробницы в горах Северного Кавказа возникли в результате переднеазиатского влияния, имевшего место в связи с предполагаемой миграцией, то не понятно, почему таких гробниц нет на пути этой миграции. Но если отклонить эту гипотезу, остаются пока без удовлетворительного объяснения два факта: наземные гробницы в известных нам формах появились в горах Чечено-Ингушетии и Северной Осетии сразу; некоторые из этих форм сходны с переднеазиатскими.
То же относится и к башенному жилищу на данной территории. Внезапный переход от полуподземных к наземным гробницам на северо-восточном Кавказе произошел в ту эпоху, когда здесь - токе вдруг - стали строить жилые башни, которые, по своему характеру, представляются инородным включением в местную среду, характеризующуюся вокруг этого района совершенно иной архитектурой, но в то же время сопоставимы с древней традицией возведения жилых башен в Передней Азии. До этого жилая архитектура Чечено-Ингушетии и Северной Осетии была совсем иной; это были либо сакли, распространенные по всему горному Кавказу, либо домики с высокими скатными крышами, характерные для Грузии. Обратим внимание также на явную деформацию характера общественна структуры, происшедшую в то время в вайнахской среде: тогда как в Дагестане, отнюдь не отстававшем от Чечено-Ингушетии по уровню и темпам социальной и культурной эволюции, население жило родовыми общинами, у вайнахов обозначилась тенденция к выделению семей.
Какие-то культурные, а может быть и этнические сдвиги, вероятно, обусловили все эти явления»
Таким образом, как видим, история средневековых гробниц Северного Кавказа довольно сложна и представляется в сплетении элементов как конвергентного развития, так и внешних влияний.
Заключение
Северокавказские горцы в ХII-ХVIII вв. создали оригинальную архитектуру, во многом сходную на обширной территории, но во многом и своеобразную в различных ее частях. Сложную картину образует разнообразие традиционных местных жилищ и приемов планировки поселений.
Особый характер имела, в различные периоды своей истории, архитектура жилища в горной Чечено-Ингушетии. Судя по формам средневековых культовых построек, жилые дома здесь в свое время должны были быть сходны с тогдашними жилищами центральной Грузии: они имели двускатные крыши, вход с торца, и в ряде случаев были двухярусными, причем для верхнего яруса использовалось обычно пространство чердака. 3 средние же века здесь появился и вскоре стал преобладающим тип жилого дома в виде трехэтажной жилой башни.
Жилище в виде жилой башни было распространено также в Северной Осетии и в северных горных районах Грузии - Хевсу-регии, Тушетии, Хеви. Однако центром распространения в горах Кавказа этого архитектурного типа было явно Чечено-Ингушетия Но каким образом он появился в Чечено-Ингушетии, не совсем ясно. Причина столь радикального изменения зодчества (и характера быта), как переход от незащищенных домиков к массивным замкнутым башням, каждая из которых представляла собой своеобразную крепость, не может заключаться в поступательной эволюции, и условия его вряд ли могут быть сведены к автохтонному развитию. Условия Чечено-Ингушетии мало отличались от условий ее соседей. Не совсем ясен также процесс формирования здесь башенного жилища, особенно если учесть, что оно к тому времени уже было известно, поскольку издревле бытовало в районе Передней Азии, сопредельном с Кавказом. Остается непонятным, в силу каких обстоятельств предки вайнахов перешли на такой до этого совершенно необычный здесь, непохожий на прежние, тип жилого дома.
Изучение истории горско-кавказских народностей, по существу, началось лишь в годы Советской власти. У этих народностей в прошлом не было своей письменности, а сведения о них в письменных источниках их соседей весьма скудны. Поэтому в их истории, не только древней, но и средневековой, есть неясности. Что же касается архитектуры, то мало что можно сказать о том, какой она была, например, пятьсот лет тому назад. Если отвлечься от монументальных средневековых сооружений, то немногочисленные дошедшие до нас жилые постройки полутора-двухсотлетней давности в горах Кавказа свидетельствуют, что даже в столь близкое к нам время архитектура в этом крае представляла картину отличную от конца XIX - начала XX вв.
В целях выяснения эволюционно-генетических архитектурных процессов автор сосредоточил свое внимание не только на фактологическом исследовании материала, но и в значительной степени на его сравнительном анализе. Самобытное зодчество кавказских горцев можно лучше понять, если попытаться сравнивать его с архитектурой на других территориях; такие сравнения могут в какой-то мере пролить свет и на историческое прошлое здешних народов. Наряду с этим, сравнительный анализ архитектурных фора позволяет проследить их эволюцию и их происхождение от других, более древних местных форм. В частности, анализ показывает, что своеобразный архитектурный 'стиль средневековых монументальных сооружений Чечено-Ингушетии и Северной Осетии генетически связан с архитектурно-строительными приемами, применявшимися при возведении более скромных и менее капитальных жилых домов давно исчезнувших видов, форм и типов.
Пытаясь выявить генезис архитектурных типов и архитектурных форм средневекового зодчества Чечено-Ингушетии и Северной Осетии, автор выдвигает ряд гипотез. Иного выхода нет, потому что недостаточность данных, которые могли бы объяснить происхождение того ели иного явления, заставляет строить догадки, экстраполировать, опираясь на отдельные факты. При этом, естественно, формулируются положения, уязвимые для критики. Автора, кстати, можно упрекнуть в том, что он, отклоняя предположения других исследователей (например, возможность происхождения языческих гробниц от мусульманских мавзолеев или ингушских святилищ от грузинских церквей), сам делает как будто нечто подобное (например, сравнивая элементы деревянного зодчества Осетии и России или формы гробниц Северного Кавказа и Ближнего Востока). Но в этом нет непоследовательности. В истории архитектуры, как и во всякой науке, есть вещи несопоставимые по своей сути и сопоставимые. Ведь в архитектуре (так же, как и в живой природе) бывают явления внешне сходные, но различные по происхождению. Например, мусульманский мавзолей в Дагестане, перекрытый сомкнутым сводом, но являющийся местной модификацией переднеазиатских построек со сферически-купольннм покрытием [64б], имеет такой же вид, как и языческий склеп в Ингушетии и Осетии (см.рис. 94), генезис которого никак не может быть таким же.
Автор понимает, что многие его рассуждения и выводы не бесспорны. Нужно надеяться, что дальнейшие изыскания позволят выявить новые факты из истории зодчества кавказских горцев, в которой еще очень много неясного.
За годы советской власти в зодчестве народов Северного Кавказа, как и во всех областях жизни и культуры, произошли коренные перемены. В то же время памятники архитектуры прошлого, в том числе средневековые постройки, находящиеся в горных районах Чечено-Ингушетии и Северной Осетии, представляют немалый интерес для науки. На нынешнем этапе эволюции мировой архитектурной мысли архитекторы и исследователи с особым интересом обращаются к народному зодчеству, ибо изучение прошлого служит решению проблем, выдвинутых современностью.
Эти сооружения, кроме того, имеют значение памятников истории и культуры. Эта величественная и суровая архитектура т впечатляющее свидетельство трудной и героической жизни предков. В памятниках культуры прошлых времен запечатлен творческий гений создавшего их народа; поэтому они могут и должны войти обогащающим компонентом в современную культуру.
Цитированная литература
1.А к и ш е в К.А. Шестой Бесшатырский курган. КСИА, вып. 91. М.-Л., 1962, стр. 61-65.
2.Алексеева Е. П. Поздне-кобанская куль¬тура Центрального Кавказа. УЗЛГУ, серия историческая, вш. 13. Л., 1949, стр. 191.
3.Археологические открытия 1966 года. М., 1967 (а - стр.34-36 и 94-95); 1971 года. М., 1972
(б - стр.160).
4.А х р и е в Ч. Заметки об ингушах. СОТО, т.1. Вл., 1878, стр. 289.
5.Б а й е р н Ф. О древних сооружениях на Кавказе. ССК, т.1, Тф., 1871, стр. 302.
6.Бакланов Н.Б. Архитектурные памятники Дагестана. Л., 1935, стр. 22,23.
7.Бакланов Н.Б. Художественная культура Дагестана. "Новый Восток", 1924, № 5, стр. 264.
8.Б а с и л о в В. Н., К о б ы ч е в В. П.,Галгай - страна башен. СЭ, 1971, J6 I; стр.: а - 124,б - 126.
9.Бернштейн Э. Б. Народная архитектура балкарского жилища. В кн.: ”О происхождении балкарцев и карачаевцев". Нальчик, I960, стр. 191.
10.Бороздин И. В горной Ингушетии. "Новый Восток", 1928, кн. 20-21, стр. 318.
11.Бретани.цкий Л. С. Зодчество Азер¬байджана ХП-ХУ вв. М., 1966; стр.: а - 77, б - 232.
12.Виноградов В. Б. Тайны минувших вре¬мен. М., 1966, стр. 133.
13. Виноградов В. Б., Чокаев К. 3. Древние свидетельства о названиях и размещении нахских племен. ИЧИНИИ, т. УП, вып. I. Гр., 1966, стр. 70.
14. Всеобщая история архитектуры в 12 темах. М., 1966-1975. Стр.: том I: а - 30, б - 30, 88, 243, 436; том 1У: в - 212.
15. Гагошидзе В. С. Древнейшие типы хилых домов Западной и Восточной Грузии. "Мацне (Вестник)". Тб., 1965, J6 I (22): а - стр. 282, б - табл. УШ.
16. Гайдукевич В. Ф. Боспорский город Илурат. СА, сб.ХШ, 1950, стр. 202.
17. Гараканидзе М. К. Грузинское деревянное зодчество. М., 1959; а - стр.28, б - табл. 146.
18. Головинский П. А. Заметки о Чечне и чеченцах. CCT0, т. I. Вл., 1878, стр. 247.
19. Гольдштейн А. Ф. Башенные сооружения горного Дагестана. АрхН, сб. 21. М., 1973; стр.: а - 175-177, б ^180, в - 176-180.
20. Гребенец Ф. С. Могильники в Куртатин-ском ущелье. СМ0МПК, вып. 44, отд. 3-й. Тф., 1915, стр. 67.
21. Д а л г а т Б. Первобытная религия чеченцев. "Терский сборник", вып. 3, кн. 2. Вл., 1893, стр. 106.
22. Джадтиев Р. Г. Склепы верховьев р.Лиах-вы. СА, 1968, № 3; стр. 244, 248.
23. Джандиери М. И., Л еж а в а Г. И. Архитектура горных районов Грузии. М., 1940; стр.: а - 10, 6-23, в - 61, г - 68.
24. Д и р .р А. М. В Тагаурской и Куртатинской Осетии. ИКОРГО, T.XXI, № 3. Тф., 1912; стр.: а - 271,б - 273.
25. Д-о л и д з е В. 0. Хозита-Майрам - документ культурных связей Грузии с народами Северного Кавказа. САНГ, т. ХУ, № 2. Тб., 1954; стр.: а - 121, б - 122, в - 126,г - рис. 2.
26. Дьякон, ов М. М. У истоков древней культуры Таджикистана. Душанбе, 1956, стр. 128-129.
27. Евдокимова Е. Н. Архитектура народного жилища-в классической Греции. Кандидатская диссертация. М., 1948. (Рукопись, Московский архитектурный институт), табл. 2.
28.Елисеева А. Обитатели Каменистой Аравш. СПб.| 18831 стр• 40*
29. За карая П. П. Древние крепости Грузил.Тб., 1969, табл. ХVII.
30. 3 а к а р а я П. П. О некоторых оборонно-жилых постройках ХУП-ХУШ вв. САНГ, т.ХХIII, № 3. Тб., 1959; стр.:а - 128, б - 370-372.
31. 3 е й д л и ц Н. К. Поездка в Галгаевское и Дкераховское ущелья. Поездка в Чечню. ИКОРГО, т. П., № 4. Тф, 1873, стр. 147.
32.3иссерман А. Л. Двадцать пять лет на Кавказе. СПб., 1879. Стр.: часть I: а- 211, б - 370; часть П: в - 373.
33. И.в а н е н к о в Н. С. Карачаевцы. ИОЛИКО, Т. У. Екатеринодар, 1912, стр. 26.
34.Иессен А. А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии. МИА, т.З. М.-Л., 1941, стр. 30.
35. Ильинская В. А. Скифские курганы около г.Борисполя. СА, 1966, № 3, стр. 153, 154.
36. Иностранцев К. А. О древне-иранских погребальных обычаях и постройках. СПб., 1909. (Оттиск аз ШМНП); стр.: а - 117, б - 119.
37. Иосифов И. М. Мумификация в горах Кавказа. ИЮОНИИК, т.З. Вл., 1928.
38. Исаков М. И. Археологические памятники Дагестана. Мк., 1966, стр. 81.
39. Исламов А.А. К вопросу о средневековых погребальных сооружениях в верховьях реки Чанты-Аргун. ИЧИНИИ, т.Ш, вып. I. Гр., 1963; стр.: а - 146, б - 150, в -151.
40. История Дагестана, т. I. М., 1967, стр. 167.
41. История Северо-Осетинской АССР. М., 1959, стр. 32, 33.
42. Кауфман С. А. Об уступчатых склепах Бос-пора. СИИТА, вып. 6. М., 1947, стр. 28.
43. Кобнчев В. П. Жилище народов Восточного Закавказья в XIX в. СЭ, 1957, Й 3, стр. 26.
44. Ковалевский М. Кавказ, т.1. СПб., 1914, стр. 91.
45. К о х и н Н. А., Сидоров А. А. Архитектура - средневековья. М., 1940, стр. 54.
46. К о к и е. в Г. А. Боевые башни и заградительные стены горной Осетии. ИЮОНИИК, вып. 2. Цхинвали,. 1935, стр. 219.
47. Ко к и е в Г.А. Склеповые сооружения горной Осетии. Вл., 1928, Стр.: а - 21, б - 27, в - 37. Рис.: г - 16, д - 17.
48.Кокиев С. Записки о быте осетин. СМЭ, вып. I, М., 1885, стр. 71.
49 Л р а ч к о в с к а я В. А. Хилшце в Хадрамауте. СЭ, 1947, №2.
50.Кригер С.. Архитектура горных селений Северной Осетии. АрхН, сб.З. М., 1953, стр. 148-153.
51. Крупнов Е.И. Грузинский храм Тхаба-Ерды на Северном Кавказе. КСИИМК, т.ХУ. М.-Л., 1947, стр.118.
52. Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971; стр.: а - 75, б - 82, в - 112.
53. Ксенофонт . Анабасис. М.-Л., 1951.
54. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1962 (МИА, т.106). Стр.: а - 44-47, б - 48-52, в - 105, г .- 108, д - 102-118, е - 121. Рис.: ж - 21.
55. Кузнецов В. А. Исследования Змейского катакомбного могильника в 1958 г. МИА, т. 114. М., 1963, стр. 38.
56. Кузнецов В. А. Путешествие в древний Иристон. М., 1974; стр.: а - 67, б - 91.
57. Кузнецов В. А. Раскопки аланских городов Северного Кавказа в 1962 г. КСИА, вып. 98. М., 1964, стр.III.
58. Лавров Л. И. Башня Адиюх в Черкесии. КСИИМК, т. УП. М.-Л., 1940; стр.: а - 98, б - 101.
59. Лавров Л. И. Из поездки в Балкаршо. СЭ, сб.П. Л.-М., 1939, стр. 179.
60. Лавров Л. И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в. КЭСМ, т. 1У. М., 1969, стр. 67.
61. Лавров Л. И. О времени постройки кабардинской башни на реке Малом Зеленчуке. УЗКНИИ, т. 1У. Нальчик, 1948, стр. 279.
62. Л е в и н а В. А., Овезов Д. М., П у -гаченкова Г. А. Архитектура туркменского народного жилища. М., 1953; стр.: а - 55, б - 74.
63. Л е ж а в а Г. И., Джандиери М. И. Архитектура Сванетии. М., 1938; стр.: а - 57, <5-66.
64. I ю б имова Г. Н., Хан-Магомедов С. 0. Народная архитектура Южного Дагестана. Табасаранская архитектура. М., 1956; стр.: а - 68, 82, б - 96
65. Магометов А. X. Реком, УЗСОИШ, т. 28, вып. 2. Ордж., 1968; стр.: а - 371, б - 389, в - 394.
66.Макалатия С. И. Боевые и оборонительные постройки в нагорной Грузии. Тб., 1945. (На груз, яз.): а - стр. 40, б - рис. 15.
67. М а к а л а т и я С. И. Мтиулети.Тб., 1930. (На груз, яз.), стр. 94.
68. Макалатия С. И. Пшави. Тб., 1934. (На груз, яз.), стр. 179.
69. Макалатия С. И. Тушети. Тб,, 1933.
(На груз, яз.); стр.: а - 105, б - 121.
70. М а к а л а т и я С. И. Хеви. Тб., 1934. (На груз, яз.); стр.: а - 140, б - 178, в - 251.
71. М а к а л а т и я С. И. Хевсурети. Тб., 1940; стр.: а - 97, б - 197, 200.
72. II 8 и и е в И.А. Новые исследования архитектуры Северной Осетии. "Архитектура и строительство", 1949, # I, стр. 23-24.
73. Мамиконов Л. Г. К изучению средневековых оборонительных сооружений Апшерона. "Памятники архитектуры Азербайджана", сб. 2. Баку, 1950, стр. 47 и сл.
74. Марков Е. Очерки Кавказа. Изд. 3-е, СПб. М., 1887, стр. 498.
75. Марковин В. И. В ущельях Аргуна и Фор-танги. М., 1965; стр.: а - 75, б - 83, в - 103, г - 106, Д - 119.
76. Марковин В. И. Исследование памятников средневековья в высокорной Чечне. КСИА, вып. 90. М., 1962; стр.: а - 46, 6 - 53.
77. Марковин В. И. Некоторые особенности средневековой ингушской архитектуры. АрхН, сб. 23. М., 1975 стр.: а - 119, б - 120, в - 122, г - 122-125.
78. Марковин В. И. Новые материалы по археологии Северной Осетии и Чечни. КСИА, вып. 98. М., 1964, стр. 83.
79. Марковин В. И. Чеченские средневековые памятники в верховьях р.Чанты-Аргуна. "Древности Чечено-Ингушетии". М., 1963; стр.: а - 250, б - 259.
80. 11 и з г е в И.М. Средневековые башни и склепы Балкарии и Карачая. Нальчик, 1970; стр.: а - 12, 13, 6-45, в - 55-69, 73, г - 58, д - 65, е - 69, к - 71, з - 74, 88, и - 83, к - 85.
81. Миллер А. А. Краткий отчет о работах Северокавказской экспедиции. ИРАИМК, т. 1У. Л., 1925, стр. 38.
82.Миллер В. Ф. В горах Осетии. "Русская мысль". М., 1881, № 9, стр. 100.
83. Миллер В..Ф. Терская область. Археологические экскурсии. МАК, т. I. М., 1883. Стр.: а - 5, б - 13, в - 22, г - 24, д - 26, е - 27, ж - 28, з - 30, и - 34,к - 40, л - 88, м - 112. Табл.: н - УП, п - ХУШ (2).
84.Минаева Т.М. Поселение в устье р.Узун-Кол (верховья Кубани). СА, 1960, № 2; стр.: а - 195, б - 205, 207; в - 207.
85. М о в ч а н Г. Я. Древняя архитектура Аварии (горный Дагестан). В 2-х томах. Докторская диссертация. М., 1970. (Рукопись, Московский архитектурный институт).
86.Мужухоев М. Б. Средневековая материальная культура горной Ингушетии ХШ-ХУП вв. Кандидатская диссертация. М., 1972. (Рукопись, Институт археологии АН СССР). Стр.: а - 39-44, б - 60, в - 66, г - 157, д - 160. Рис.: е - 65, ж - 68.
87.Мужухоев М. Б. Средневековая материальная культура горной Ингушетии ХШ-ХУП вв. Автореферат диссертации. М., 1972; стр.: а - 6, б - II.
88. Народы Кавказа, I. Народы Северного Кавказа. М., 1960, стр. 252.
89. Н е ч а е в а Л. Г. Происхождение осетинских погребальных склепов и этногенез осетин. В кн.: "Тезисы докладов годичной научной сессии. Май 1967 г." (Ленинградское отделение Института этнографии АН СССР). Л., 1968, стр.67-69.
90. 0 т ч е т археологической комиссии за 1897 год. СПб., 1900; стр.: а - 52, в - 136, г - 138.
91. О ч е р к и истории Чечено-Ингушской АССР, т.1. Гр., 1967, стр. 31-40.
92. О ч и а у р и Т.А. Новые жилые постройки в Онском районе. МЭГ, т.IX. Тб., 1957, табл. 71, ХШ-Х17.
9З.Ошаев М.Х. Рекогносцировочное описание памятников средневековья реки Терлой-Ахк (горная Чечня). ИЧИНИИ, т.ТП, вы. I. Гр., 1966; стр.: а - 154, б - 160.
94. О ш а е в X. Д. Некоторые вопросы использования нахских башен.в бою. КЭСТ, т.П. Тб., 1968; стр.: а - 120, б - 121.
95. Л ф а ф В. Б. Материалы для истории осетин. ССКГ, вып. 7. Тб., 1871, стр.ЗЗ.
96.Пчелина Е. Г. Дом и усадьба нагорной полосы Юго-Осетии. 73ИЭНКНВ, Т.П. М., 1930, стр. 21, 22.
97. Радде Г. Хевсурия и хевсуры, ЗК0РГ0, т.Х1, вып. 2. Тф., 1880, стр. 235.
98. Р о б а к и д з е А. И. Жилище и поселения горных ингушей. КЭСТ, т. П. Тб., 1968; стр.: а - 43, б - 49, 53, в - 73, 74.
99. Ростомов И. П. Ахалналакский уезд в археологическом отношении. СМОМПК, вып. ХХ7, отд. 1-Й. Тф., 1898.
100. Рустамов Я. А. О поселении и крестьянском жилище азербайджанцев Карабахской зоны. АЭС, вып. 2. Баку, 1965, стр. 114.
101. Рыбаков Б. А. Искусство древних славян. В кн.: "История русского искусства”, т.1. М., 1953, стр. 82, 83.
102. Северов Н. П. Памятники грузинского зодчества. М., 1947, стр. 119.
103. Семенов Л. П. Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в 1925-32 гг. Гр., 1963; стр.: а - 26, б - 33, 34, в - 48, г - 55, д - 63, е - 75,ж - 103, з - 132.
104. Семенов Л. П. Археологические и этнографические разыскания в Ингушии в 1925-1927 гг. ИИНИИК, вып.1. Вл., 1928; стр.: а - 193, б - 207, в - 218.
105. Семенов Л. П. Археологические разыскания в Северной Осетии. ИСОНИИ, т.ХЛ. Дзауджикау, 1948; стр.: а - 64-70, б - 66, в - 67, г - 81.
106. Семенов Л. П. Фригийские мотивы в древней ингушской культуре. ИЧИНИИ, т.1. Гр., 1959.
107. Семенов Л. П. Эволюция ингушских святилищ. ТСАИДЙ, Т.1У. М., 1928.
108. Семенов Н.С. Туземцы северо-восточного Кавказа. СПб., 1895, стр. 209.
109. Смирнов А. П. К вопросу о формировании кабардинского народа по археологическим данным. УЗКЕШИ, т.17. Нальчик, 1948; стр. 67.
110. Смирнов К. Ф. Агачкалинский могильник -памятник хазарской культуры Дагестана. КСИИМК, т. 38. М.-Л., 1951, стр. 118.
111. С н е с а р е в Г. П. Большесемейные захоронения у оседлого населения левобережного Хорезма. КСИЭ, вып. 33. М., 1960; стр.: а - 61, 6-62.
112. Сумбадзе Л. 3. Неизученные памятники грузинского народного зодчества - марани. АрхН, сб. 21. М., 1973, рис. 2.
113. Тедорадзе Г. Пять лет з Пшавии и Хев-суретии. Тб., 1941, стр. 58.
114. Т е х о в Б. В. Раскопки Тлийского могильника в 1960 году. СА, 1963, № I, стр. 162.
115. Тменов В. X. Археологическое исследование "города мертвых" у сел.Даргавс в 1967 году. МАДИСО, т. П. Ордж., 1969; стр.: а - 138, б - 155, 156.
116. Толстой й., Кондаков Н. Русские древности в памятниках искусства. СПб., 1889, стр. 28-29.
117. Уварова П. С. Кавказ. Путевые заметки. Т.1. М., 1887, стр. 143.
118. Уварова П. С. Могильники Северного Кавказа. МАК, т. УШ. М., 1900; стр.: а - 79, б - 113, в - 332, г - 375.
119. Умаров С. Ц. Новые археологические памятники эпохи позднего средневековья в горной Чечено-Ингу-шетии. АЗСЧ, Т.П. Гр., 1968; стр.: а - 234, б - 246.
120. Умаров С.Ц. О поселениях и некоторых особенностях социально-экономического развитая горной Чече-но-Ингушетии эпохи позднего средневековья. АЭСЧ, т.Ш, Гр., 1969, стр. 180, 181.
121. У м а р о в С. Щ Разведки в горной "Чечне. "Археологические открытия 1970 года". М., 1971, стр. 130.
122. Умаров С.Ц, Средневековая материальная культура горной Чечни ХIII-ХVII вв. В 2-х талах. Кандидатская диссертация. Гр., 1970. (Рукопись, Институт археологии
АН СССР). Стр.: а - 12, б - 26, в - 39, г - 112, д - 181, 238, е - 237. Рис.: ж - 7, з - 31.
123. Усейнов М., Бретаницкий Л., Саламзаде А. История архитектуры Азербайджана. М., 1963, стр. 339.
124. Хан-Магомедов С. 0. Лезгинское народное зодчество. М., 1969, стр. 155.
125. Харадзе Р. Л., Робакидзе А. И. Мтиульское село в прошлом. Тб., 1965. (На груз, яз.),стр. 75.
126. Худадов В. Н. Прська Тушет1я й АндШське Койсуч "Сх1дн1й св1т”, 1930, № 4-5, стр. 273.
127. Худадов В.Н. Мегалитические памятники Северного Кавказа. БДИ, 1937, № I; стр.: а - 201, б - 201-203.
128. Хурумов И. Древние гробницы на р.йндош. СМОМПК, вып.ХШ. Тф., 1892, отд. 1-й, стр. 20.
129. Цинцадзе В. Г. Архитектурный памятник в сел. Земо-Крихи. РЖИ!, т. У1а. Тб., 1963, стр. 57.
130. Чибиров Л. А. Осетинское народное жилище. Цхинвали, 1970, стр. 92.
131. Чубинашзили Н. Г. Хандиси. Тб., 1972, табл. 82.
132. Шмерли'нг Р. 0. Постройка Моларет-Уху-цеса царя Георгия Блистательного в сел.Джаба Боржомского района. РИНГИ, т. П. Тб., 1948, стр. 112.
133. Шмерлинг Р. 0. Храм близ сел.Датуна в долине р.Аварское Койсу. "XX научная сессия Института.истории грузинского искусства". Тб., 1956, стр. 9-10.
134. Щеблыкин И. П. Архитектура древних ингушских святилищ. ИИНИИК, вып. 2—3. Вл., 1930; стр.: а — 415, 437, б - 417, в - 430, г - 433, Д - 440, е - 443, ж - 444, з - 445.
135. Щеблыкин И. П. искусство ингушей в памятниках материальной культуры. ИИНИИК, вып. I. Вл., 1928; стр.: а -р 273, 276, б - 279, в - 291, г - 296.
136. Якобсон А. Л. Очерк истории зодчества Армении У-ХУП веков. М.-Л., 1950, стр. 59.
137. Яковлев Н. Ф. Ингуши. Вл., 1925, стр. 88-90.
138. Яковлев Н. Ф. Новое в изучении Северного Кавказа. "Новый Восток", 1924, № 5, стр. 245.
139. B a y e J. Au nord de la chaine du Caucase. Paris, 1899» p. 20.
140. B u r n A. R. Faulse vaults. "Antiquity";
1951, vol. 25, N 98; 1956, vol. 30, N 117.
141. Buschan G. Illustrierte Völkerkunde.
Bd.2, Teil I. Stuttgart, 1923, S.416.
142* Dolbescheff W. Archäologische Forschungen in Bezirk des Terek. "Zeitschrift für Ethnologie«, Bd.XVI. Wien, 1884, Taf.V.
143. D r o u i n E. Les monnaies a legendes en pehlevi. «Revue Archeologuique**, 1884, t.Iv, septembre, pl.V (3).
144. Herzfeld E. E. Archaeological history of Iran. London, 1935; pp.: a - 35, b - 36,
145. Kannenberg. Die Paphlagonisehen Felsgräber. "Globus", 1895, Bd.67, N 7, p. 101.
146. L i lli u G. The nuraghi of Sardinia. "Antiquity", 1959, vol.33, III, N 129, p. 32-37.
147. Matter J, Villes raortes de haute Syrie. Beyrouth, 1949: a - p. 33, b - pl. I.
148. Merzbacher G. Aus den Hochregionen des Kaukasus. Bd. 2. Leipzig, 1901. S.: a - 74, b - 227 u.a. Taf.: c - XXV.
149. Naumann R. Architektur Kleinasiens. Tübingen, 1955, S. 101.
150. Nioradze G. Begrfibnis und Totenkultue bei den Chewsauren. Stuttgart, 1931» S. 32.
151. Plaetaohke B. Die Tachetachenen. Hamburg, 1929. S.j a - 40, b - 45* с - 47, d - 51, e - 64. Abb.; f - 15, к - 16.
152. Smith E. B. The megaron and ita roof. "American Journal of Archaeology", 1942, vol. 46, H I, p. 108.
153. Tompson G. C. The tomba and Moon Temple of Hureidha (Hadramaut). London, 1944, pi. 26.
154. Wilke G. Kulturbeziehungen zwiachen Indien, Orient und Europa. Leipzig, 1923, S. 47.
155. Young J.H. Ancient towera on the island of Siphnos. "American Journal of Archaeology", 1956» vol. 60, H I.
Принятые сокращения
АрхН - Архитектурное наследство
АЭСЧ - Археолого-этнографический сборник Чечено-Ин¬
гушского научно-исследовательского института ВДИ - Вестник древней истории
ВИА - Всеобщая история архитектуры
ЖМНП - Журнал Министерства народного просвещения
ЗКОРГО - Записки Кавказского отделения Русского геогра¬фического общества ИИНИИК - Известия Ингушского научно-исследовательского института краеведения ИКОРГО - Известия Кавказского отделения Русского гео-графического общества ИОЛИКО - Известия Общества любителей изучения Кубан¬ской области
ИРАИМК - Известия Российской академии истории мате¬риальной культуры ИСОНИИ - Известия Северо-Осетинского научно-исследова- тельского института ИЧИНИИ - Известия Чечено-Ингушского научно-исследова¬тельского института
ИООВИИ(К) - Известия Юго-Осетинского научно-исследователь- ского института (краеведения)
КСНА - Краткие сообщения о докладах и долевых иссле¬дованиях Института археологии АН СССР
КСИШК - Краткие сообщения о докладах и полевых иссле¬дованиях Института истории материальной куль¬туры
КСИЭ - Краткие сообщения Института этнографии имени
Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР КЭ011 - Кавказский этнографический сборник, г.Москва (Институт этнографии АН СССР)
КЭСГ - Кавказский этнографический сборник, г.Тбили¬си (Институт истории, археологии и этнографии АН ГрузССР)
МА - Музей архитектуры, г.Москва
МАДИСО - Материалы по археологии и древней истории
Северной Осетии МАК - Материалы по археологии Кавказа
МИА - Материалы и исследования по археологии СССР
МЭГ - Материалы по этнографии Грузии
РАНИОН - Российская ассоциация научно-исследователь¬ских институтов общественных наук
РИИГИ - ARS Georgica. Разыскания Института истории грузинского искусства СА - Советская археология
САНГ - Сообщения Академии наук Грузинской ССР
СИЙТА - Сообщения Института истории и теории архитек¬туры Академии архитектуры СССР
СМОМПК - Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа
СМЭ - Сборник материалов по этнографии
СОКМ - Северо-ОсетинскиЙ краеведческий музей
ССКГ - Сборник сведений о кавказских горцах
СЭ - Советская этнография
ТСАИАИ - Труды секции археологии Института археологии и искусствоведения РАНИОН УЗИИЯЛ - Ученые записки Института истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР
УЗЖУ - Ученые записка Ленинградского государственного университета
УЗИЭНКНВ - Ученые записки Института этнических и национальных культур народов Востока РАНИОН
УЗКНИИ - Ученые записки Кабардинского научно-исследовательского института
УЗСОГПИ - Ученые записки Северо-Осетинского Госпединсти-тута
УПФ - Собрание рисунков архитекторов Н.М.Уствольской, Ф.Н.Пащенко, Н.М.Фукина; хранятся у авторов
Вл. - Владикавказ
Гр. - Грозный -
Л. - Ленинград
М. - Москва
МК. - Махачкала
Орда. - Орджоникидзе
СПб. - Санкт-Петербург
Тб. - Тбилиси
Тф. - Тифлис
Стр.
От издательства 3
Введение 7
Глава I. Жилые башни 10
Глава II. Боевые башни 30
Глава III. Церкви и святилища 52
Глава IV. Языческие гробницы 90
Заключение 142
Цитированная литература 145
Принятые сокращения 155
Гольдштейн Аркадий Федорович
СРЕДНЕВЕКОВОЕ ЗОДЧЕСТВО
ЧЕЧЕНО-ИНГУШЕТИИ И СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
Утверждено к печати
Государственным Комитетом по гражданскому строительству и архитектуре при Госстрое СССР
(План внедрения НИР 1975 г., П-Г-П, п.82)
Редактор К.Н.Долгова Художник М.Р.Ибрагимов
Подписано к печати 12/У1-1975г. А-11988 Объём 10 п.л.
Тираж 1000 Зак. 257 Цена 90 icon
Офсетное производство типографии № 3 изд-ва «Наука»
Москва, Центр, ул. Арбат, 33/12