Однажды мы с Николаем поехали за продуктами в горное селение Хамхи, где стояла выселявшая мой народ армия. Недалеко от Хамхи у с. Пуй я заметил засаду солдат. С гор к селению Пуй спустились хевсуры с караваном мулов, их было человек 30. Они начали собирать, грабить оставленные ингушами вещи, посуду, котлы. Все загрузили на мулов. Я насчитал сорок мулов. И тут стал стрелять беспрерывно пулемет, его заправляли водой, мулы опрокидывались, люди падали. Когда мы подбежали, все было кончено. Я впервые видел, как убивают людей, но мне этих мародеров не было жалко, они грабили мой народ, воспользовавшись его бедой. Через три месяца меня привезли в Назрань в бывшее здание милиции. Там находился уже знакомый мне генерал. Увидел я грузина невысокого роста, с большой головой, в очках, я потянулся к нему, как к родному. Он зло посмотрел на меня и сказал: «Ух ты, бандит». Мне он стал противен, я отошел и больше не смотрел в его сторону.
Я тогда не знал, что это был наш (моастаг1) враг Берия. Генерал распорядился о моей отправке в Грозный. Меня посадили в грузовую машину в середине на скамеечке, вокруг сели солдаты и отправили в Грозный на бывший базар. Он был окружен тройным кольцом солдат, они жгли костры, тут же готовили себе, грелись. В лагере я пробыл 20 дней. Я был единственный ингуш. Нас загрузили в 2 вагона, среди нас было много инвалидов, больных. Многие были безумные, отупевшие, равнодушные, немало их умерло в дороге. Людей довели до скотского состояния. Нас привезли в Южный Казахстан. В Талды-Кургане высадили, где встречали подводы с лошадьми, верблюдами и машинами. Я выбрал машину.
Нас привезли в с. Андреевку, у самой границы с Китаем. Были видны китайские села. Не раз у меня, 15-летнего мальчишки, возникало желание сбежать к китайцам. Мне надоела эта власть, это место, эти люди. Я потерял надежду, что увижу родителей. Тогда шли разговоры, что ингушей сбросили в море. Слава Богу, что я не сбежал.
Жили мы в общежитии. В день нам давали 300г. муки. Чтобы не умереть с голоду, я просил милостыню. Одни русские женщины плакали, гладили меня по голове и говорили, за что судьба тебя так наказала, и щедро давали продукты. Другие гнали, бросая вдогонку – бандит, головорез, сволочь. Вот так я и жил. Часто ночевал под забором.
Днем я высматривал место, где меньше собак, ночью собаки спать не давали. Они были злые. Однажды я выбрал место на краю села, оно было чистое, спокойное и собак не было. Я закрылся фуфайкой и заснул, и рано утром проснулся. Передо мной стояла приготовившаяся к прыжку кобра. Я фуфайку на кобру, и дал деру. И с тех пор я спал только в середине села у заборов. Иногда нападали бродячие собаки, и если хозяин добрый, он отгонял их. Так я скитался год, и добрые люди, пожалев меня, подсказали: иди в детский дом, иначе пропадешь. Я пошел в детский дом, там было 5000 детей, 360 чеченцев и ни одного ингуша. Я был среди них физически сильнее и взрослее. Они предложили мне быть старостой, нам говорят житья не дает банда молодых казахов. Они пристают к нашим девочкам. Я сказал: «Хорошо, я буду старостой, но с одним условием, вы будете меня слушаться». Ребята согласились. Местные приходили вечером большой группой. Мы заготовили камни у ворот и вечером я поставил крепких ребят вперед, сзади девочек в мужской одежде, а посередине маленьких и слабых. Когда они пришли, мы их встретили градом камней. Мы победили, камней у нас было много, и мы были дружны. Из всех национальностей хуже всех было нам, нас кормили в последнюю очередь. Обычно варили коровью или лошадиную голову, затем бросали в котел гнилую капусту. Спали мы на деревянном полу без белья. Через месяц у нас появились воспитатели, чеченец Ваха – преподаватель, мягкий и добрый человек в папахе, кожанке и галифе, и мелхестинка Наби – педагог по образованию, волевая и сильная женщина, ее мужа убили во время ссылки. Она нас любила и защищала. Потом произошел случай, круто изменивший нашу судьбу. Вечером в коридоре общежития Наби встретила горько рыдавшую девочку 12-13 лет. Она рассказала Наби, что директор – казах изнасиловал ее. Наби осмотрела ее, велела ей ждать на этом месте, сказала Вахе, ты страхуй меня. Быстро вышла во двор, выломала хорошую штакетину и зашла в кабинет к директору и начала колотить его по голове, приговаривая, ах ты негодяй, ах ты мерзавец. Директор с окровавленной головой выскочил на улицу, за ним, не переставая бить по голове, Наби. Голова превратилась в кровавое месиво. Работники-казахи сообщили в органы, что чеченцы бьют казахов, тут же примчалось несколько машин с чекистами в черной форме, первой арестовали Наби, допросили, тут же допросили и осмотрели девочку. Наби освободили. Директора увезли… Бог наказал негодяя. Наступила благодать. Новый директор русский оказался очень порядочным человеком. Нас одели, появились кровати, белье. Нас хорошо кормили – первое, второе, невиданная еда. Благодаря Наби, нас все стали уважать. Мы строем ходили в столовую и пели чеченские песни. Так прошло три месяца. Я сидел в уединении. Грустил, вспоминал родителей, мой покой нарушила ватага ребят, они сказали, тебя спрашивает какой-то мужчина. Я не мог встать, ноги онемели, прошло некоторое время, прежде чем я пришел в себя. У ворот стоял мой отец и плакал. Его окружили дети. Трогали руками и тоже плакали. Мне тоже хотелось плакать (рассказывая, Магомед заплакал). Я взял себя в руки, раздвинул детей, подошел к отцу, обнял его одной рукой и сказал: «Ничего не изменится от того, что мы будем плакать, мужчина не должен плакать, этому меня учил отец». Отец успокоился. Мы зашли к директору. Директор категорически отказал отдать меня, сказав: «У Вас нет документов, подтверждающих, что он Ваш сын, если я отдам без документов, меня будут судить». Отец, человек сильный, был растерян. Рискуя получить 25 лет каторги, он приехал из Северного Казахстана искать своего сына. Я его ободрил, сказав: «Будь спокоен, иди к сахарному заводу. Мы уйдем вместе». Отец ушел, а я очень скоро на попутке раньше отца прибыл на сахарный завод. У отца были деньги и табак, мы заплатили машинисту 25 рублей и дали табак. Он довез нас до Новосибирска. Там было много военных. Солдат отправляли на войну с Японией. Сесть на поезд не было возможности.
Билеты проданы за месяц вперед. Мы зашли в вокзал, а без билета не выпускают. Мы растерялись, это был конец. Нам грозил арест, отцу 25 лет лагерей, а мне -детдом. Но Всевышний берег нас. Когда мы обреченно ждали своей участи, отец неожиданно увидел земляка Бекова, работавшего на этой станции. Он сумел взять нам билеты и посадить на поезд. Когда мы приехали на станцию, никого не было, и я с отцом по 40-градусному морозу пошли, а идти было тридцать километров. Мы прошли около десяти километров. Я был бессилен, идти дальше не мог. Отец хотел взвалить меня на себя, но долго он тоже не вынес бы. Смерть подступала к нам. Столько выдержать, встретиться и умереть у порога своего дома. Отец не сдавался, и Бог снова пришел на помощь. Видно, не судьба была умереть. Нас догнал на хороших санях с хорошими лошадьми и в большом полушубке директор соседнего колхоза. Он оказался добрым человеком, сделав круг в 5 км, завез нас домой. Я заболел. Меня увезли в Кустанай, вырезали часть желудка, врач сказал, ты вернулся с того света. Председатель колхоза ежедневно выделял нам молоко 1 лит., масло 200 гр., мясо 1 кг. Я был дома, в тепле, с родителями и счастлив.
Мой отец работал кузнецом и был уважаем колхозниками и председателем. Кузнецом он стал случайно. Прибыв на поселение в село, Юнус пошел к председателю и сказал, дайте мне работу, от которой все отказываются. В колхозе не было кузнеца, а без него, как без рук. Юнус с колхозниками пошел в кузницу. Он впервые видел горн! Пораспрашивал, остался в кузнице, любопытствующих удалил. Узнал, как разводится жар – угли.., интуиция помогла отцу, металл, был послушен. Но ему не давала покоя судьба сына. Он узнал, что в Павлодар приезжает чекист Зелимхан Хашагульгов, который подписывал последний список отправленных в Казахстан. Юнус встретился с Зелимханом и узнал, что в документе последним ингушом, отправленным в Сибирь, был Цолоев Магомед. Он помнил этого мальчишку. Очень настырный мальчик, но он не мог с ним заговорить. Юнус идет к председателю колхоза и рассказывает свою историю, тот дает ему деньги, и на свой страх и риск отпускает Юнуса искать сына. За свою смелость председатель мог схлопотать большой срок. Председатель три месяца объяснял колхозникам, что Юнус болен.
У родителей я был один, и отец через год женился, с согласия моей матери, на Чемхильговой Тамаре.
Бог был добр к этой семье. Юнус рассказал, как он устроился на работу и как начал разыскивать меня.
После реабилитации мой отец хотел вернуться в горы. В свое родное Цоли, но дом наш уничтожили уже после возвращения из ссылки новые ингушские власти Назрановского района по указанию из Грозного. Власти не хотели, чтобы мы жили в горах. Нас отучали от гор, от нашего прошлого. Без гор мы не народ. Горы – это наша мать, а мы ее стали забывать.
Каждый род должен беречь свое место в горах, свои башни. Мы должны это сберечь, иначе пропадем. Бог нам не простит. Молодежь не знает своего прошлого. У него неправильное представление о богатстве. Наше богатство – это наше прошлое, это г1алаш – башни. Вот какое наследство надо оставлять детям. Денал, яхь – достоинство – самолюбие должно быть у нашей молодежи. Мой отец прожил 102 года. Умирая, он сказал: «Эсал ма хилалаш», т.е. не будьте ничтожными, мелкими.