Патриотический подъем, охвативший Императорскую Россию в августе четырнадцатого года после объявления Германией войны, незамедлительно породил идею создания из горцев Кавказа особого ударного боевого соединения.
В составе Императорской Конницы формируется Кавказская Конная Туземная Дивизия, а в военном обиходе как-то сразу за ней прочно закрепилось и другое, более короткое и звучное название - Дикая Дивизия.
Инициатором создания и первым начальником Дикой Дивизии стал Великий Князь Михаил Александрович*. "Велики Кенезь Михалка - бират (брат) Царя!" - с гордостью произносили туземцы.
С сентября 1915 г., после ухода на повышение Великого Князя Михаила Александровича, начальником Дивизии до конца ее дней был князь Димитрий Петрович Багратион. Начальником штаба Дивизии был назначен полковник Генерального штаба Юзефович.
Дикая Дивизия входила в состав 3-го Конного Корпуса под командованием генерала Крымова А.М., приданного Юго-Западному фронту. Фактически Дивизия была самостоятельной боевой единицей; во многих оперативных документах и приказах Дикая Дивизия упоминалась отдельной строкой.
Самостоятельность Дивизии подчеркивалась еще и тем, что ей в подчинение были переданы Осетинская Пешая Бригада и 8-й Донской Казачий Артиллерийский Дивизион.
Дивизия состояла из шести полков шести-сотенного состава каждый: Дагестанский, Ингушский, Кабардинский, Татарский, Черкесский и Чеченский.
При Дивизии была сформирована Пулеметная команда из матросов Балтийского Флота. (Именно она в роковом 1917 году стала в Дивизии главным очагом революционной пропаганды.)
В Дивизии также был организован и собственный Дивизионный Лазарет.
Своих штандартов у полков Дивизии не было, но их заменяли полковые значки.
Полки делились на сотни, по примеру Казачьих, но офицерские чины обозначались, как в регулярной кавалерии: корнеты, штаб-ротмистры, ротмистры. Унтер-офицеры именовались урядниками, рядовые - всадниками.
Состав полков был многонациональным, а следовательно и разноязычным. Такого рода пестрота в Дивизии была явлением неизбежным. Например, в Дагестанском полку общение велось на двадцати разных наречиях, в Ингушском полку помимо ингушского - на русском, осетинском, армянском, грузинском и др., в Кабардинском помимо кабардинского - на татарском, балкарском, осетинском, грузинском и др.
Принятый в Дивизию всадник получал коня и все снаряжение, но обычно он являлся со своим конем и холодным оружием, стоимость чего, по казенной расценке, ему выплачивалась.
Жалованье в Дивизии было высоким - 25 рублей в месяц, а за каждый Георгиевский крест добавлялось еще по 3 рубля.
Дикая Дивизия не замедлила прославить себя боевыми подвигами настолько, что некоторые ее полки, например Ингушский Конный и Кабардинский Конный, были удостоены высочайшей награды - Георгиевских штандартов. Наличие таких почетных знамен в полках Дикой Дивизии приравнивало их к славным старейшим элитным полкам Императорской Конницы. Но официальному признанию этих достоинств помешала свершившаяся в феврале 17-го - "Великая и Бескровная..."
Территориальные формирования воинских соединений не были новостью для Российской Армии.
Во времена Императоров Александра I и Николая I Царство Польское, входившее в состав Российской Империи и управляющееся Наместником (братом Императора Николая I Великим Князем Константином Павловичем), имело также свою армию с территориальным принципом формирования.
Участие ее в Польском восстании 1830- 1831 гг. привело к расформированию этой армии, что, впрочем, никак не повлияло на положение поляков - офицеров других частей Российской Армии. Они продолжали служить и пользоваться полным доверием Власти России.
Следующий мятеж в Царстве Польском (1863-1864 гг.) поколебал доверие к офицерам Российской Армии польской национальности.
Нелояльное поведение отдельных офицеров-католиков, в большинстве своем находившихся под воздействием католической церкви, вынудило Правительство Царской России не допускать офицеров-католиков в состав Генерального Штаба Российской Армии. Эта исключительная мера была вызвана печальной необходимостью государственного самосохранения. И только. Дискриминации по отношению к офицерам польской национальности в Русской Армии не было.
Забыто и мало кому теперь известно благородное и уважительное отношение Царской Власти к полякам-офицерам, служащим тогда в частях Русской Армии.
Когда полки Русской Армии были направлены в Царство Польское для подавления этого кровавого мятежа, всем полкам, в ней служившим, было предоставлено право (без всякого ущерба для их службы) переводиться в части, не участвовавшие в войне против братьев по крови.
Целый ряд малых народов и народностей в Империи Российской были свободны от воинской повинности. Она ложилась бременем на плечи главным образом коренного российского населения. Такая политика была направлена на использование молодежи национальных меньшинств у себя на Родине. В то же время представители этих народов, желавшие вступить на военную службу, пользовались полными правами согласно Законам воинской службы Российской Империи.
Во время Русско-японской войны многие из народностей Кавказа, свободные от воинской повинности (за исключением грузин и армян), изъявляли желание идти на фронт.
Из таких добровольцев был организован Особый Конный Полк, заслуживший себе славу, но с окончанием войны расформированный.
Некоторые из добровольно поступивших на военную службу в Российскую Армию достигли высоких постов и известности. Примером может служить барон Карл Густав Маннергейм из Великого Княжества Финляндского (1867-1951 гг.). Дослужившийся до генерала Царской Армии, позднее он становится Главнокомандующим финской армии (1939-1944 гг.), финским фельдмаршалом, а затем и Президентом Финляндии (1944-1946 гг.).
В истории России - немало и других аналогичных примеров (потомственный дворянин генерал Сафарбек Тавсултанович Мальсагов - ингуш, генерал Мехмандыров - татарин с Кавказа, генерал Хагандоков - кабардинец, генерал Султан-Гирей Клыч - черкес) преданного и доблестного служения России, готовности отдать за Нее свои жизни.
Поражает воображение еще и другое: волею судеб покоренные Россией и познавшие ее люди и народы, дотоле бывшие ее убежденными и непримиримыми противниками, сознательно отказывались от вражды.
Грозный властелин гор, третий имам Дагестана и Чечни Шамиль (1798-1871 гг.) вел против России ожесточенную войну с 19 сентября 1834 г. по 25 августа 1859 г., то есть 24 года, 11 месяцев и 7 дней.
После пленения имама Шамиля в 3 часа 30 минут пополудни 25 августа 1859 г. на Гунибе Главнокомандующий Кавказской Армией князь Барятинский А.И., в знак уважения к традициям горцев и доблести отважного имама, оставил Шамиля при оружии, но заявил ему: "...Ты должен ехать в Петербург и там ожидать решения своей участи от милосердия Государя Императора..."
Тогда, еще потрясенный происшедшим, фактически злейший враг России, сознававший неминуемость кары, Шамиль и не предполагал, что с этого момента он становится почетным пленником, другом России и едет в Петербург как именитый гость Государя Императора Александра II.
27 августа 1859 г. в сопровождении дивизиона драгун и батальона пехоты началось торжественное путешествие Шамиля из Гуниба в Петербург.
Уже 15 сентября 1859 г. Шамиль был гостем Императора Александра II в Чугуеве.
Гарцуя на белом рысаке, Шамиль вместе с Государем объезжал парад русских войск.
После многочисленных приемов и встреч на пути в Петербург и в самой столице Шамиль вместе со своей семьей был поселен в Калуге, где был окружен вниманием и почетом.
Там, в Калуге, Шамиль произнес: "Если б я знал, какой человек Император Александр II, я никогда не поднял бы против Него оружия!.."
В 1870 г. Император Александр II, под честное слово вернуться в Россию, разрешил бывшему вождю долгой и кровавой борьбы с Россией осуществить его давнюю мечту - отправиться с семьей на богомолье в Мекку.
Смерть в Медине помешала благородному Шамилю выполнить обещание возвратиться в Россию.
Старший сын Шамиля Джемаль-Эддин (1831-1857 гг.) в восьмилетнем возрасте 18 августа 1839 г., после штурма Ахульго и поражения Шамиля, был взят русским генералом П.Х. Граббе в аманаты (заложником).
В воспитании Джемаль-Эддина принимал участие лично Император Николай I.
Сын Шамиля закончил Первый Кадетский Корпус и Военное Училище.
Поручик Уланского Е.И.В. Великого Князя Михаила Николаевича Полка Джемаль-Эддин Шамиль 10 марта 1855 г. был возвращен Шамилю, но любовь к России сохранил до конца своих дней. Джемаль-Эддин умер в октябре 1857 г. от чахотки в Карате.
Третий сын Шамиля Магомет-Шафи (1839-1905 гг.) в 1861 г. был определен корнетом в Конвой Государя Александра II, где и служил до 1876 г. В 1877 г. Магомет-Шафи назначается флигель-адъютантом к Императору Александру II и производится в чин полковника. В 1885 г. Магомету-Шафи после выхода в отставку присвоено звание генерал-майора с зачислением в запас по Гвардейской кавалерии.
Большинство славной Дикой Дивизии были или внуками, или даже сыновьями бывших врагов России. На войну они пошли за Нее, по своей доброй воле, будучи никем и ничем не принуждаемы.
В истории Дикой Дивизии не было ни единого случая даже единоличного дезертирства!
Как, какими чарами, привораживала к себе наша Россия сердца даже побежденных врагов, а детей их делала своими патронами?!
Вот свидетельство человека беспристрастного, воспитанного в Англии и против России даже предубежденного. Это - принц Люис де Орлеанс Браганса, совершивший в 1902 году путешествие по английской колонии Индии, перешедший Гиндукуш и через Русский Туркестан вернувшийся в Европу.
В 1951 г. в Рио-де-Жанейро вышла его книга об этом путешествии.
Ознакомившись с английской Индией и Русским Туркестаном, принц задает вопрос:
"Кто же является более квалифицированным специалистом в искусстве Управления покоренными инородцами - русские или англичане?"
Отдавая предпочтение русским, автор резюмирует: "Административная сеть русских, конечно, не так безупречно организована, как английская, но зато более гибка. Всюду в этой стране царствуют спокойствие, благополучие и довольство. Это - заслуга царской администрации, которая в 30-летний срок привела в порядок и мирное состояние страны, где испокон веков шли междоусобные войны, царили анархия и постоянная вражда между многочисленными племенами.
Европеец в России может спокойно и без опаски бродить по городам и местечкам, причем в любой час суток, без всякой охраны и без оружия. А вот в Пешаваре и в Багоре или у афганской границы неосторожные англичане уничтожаются систематически и беспощадно" (И. Покровский. Бразильский принц о России. "Наша Страна", № 418, январь 1959 г.).
Пусть наши современники-иностранцы, именующие Императорскую Россию "Тюрьмою народов", ответят честно: бывали ли явления, подобные Дикой Дивизии, в истории их государств? И могут ли они похвалиться такими отзывами иностранца об их колониальном устроении?!
На Кавказе существовали две территориальные военные единицы: Дагестанский Конный и Осетинский Конный Дивизионы. Оба считались иррегулярными и пополнялись исключительно добровольцами. Оба по своей военной подготовке были на одинаковой высоте с остальными частями нашей конницы. Но офицерство частей регулярных любило добродушно подшучивать над территориальным составом их, изображая придуманную сценку на параде:
"Дивизион! Шашки видергай!" И после некоторого промедления - ответ из рядов: "Не видергаются - джарунсавел!" (заржавел!).
Чтобы правильно понять природу Дикой Дивизии, нужно иметь представление об общем характере горских народов Кавказа.
Говорят, что постоянное ношение оружия облагораживает человека. Горец с детства был при оружии. Он не расставался с кинжалом и шашкой, а многие - и с револьвером или старинным пистолетом.
Примечателен и тот факт, что никто из всадников Дикой Дивизии категорически не соглашался служить в своем собственном обозе, считая обозную службу для себя унизительной и позорной. Поэтому обозные команды Дивизии пришлось формировать из всадников русской национальности.
Отличительными чертами характера горцев были чувство собственного достоинства и полное отсутствие подхалимства. Выше всего ценились ими храбрость и верность. Это был прирожденный воин, представлявший собой великолепный боевой материал. Правда, при незнакомстве горцев с военной службой такой "человеческий материал" был сырым и требовал терпеливой и внимательной обработки.
Надо отдать должное офицерам и урядникам Дивизии, на долю которых выпало столь нелегкое дело. С задачей обучения и воспитания всадников в короткий срок они справились блестяще, вложив в это дело свою душу и знания.
Вся трудность этого обнаружилась с первых же дней. Относительно легче было со внедрением дисциплины, ибо всякий мусульманин воспитан в чувстве почтения к старшим. Это поддерживалось "адатами" - горскими обычаями.
Не трудно было обучить горцев и приемам владения холодным оружием. Привычка к нему - у кавказца в крови. Но обращение с трехлинейной винтовкой, нахождение в строю и хотя бы поверхностное знакомство с уставами требовали упорного и длительного труда. Дело осложнялось еще и тем, что очень многие едва-едва объяснялись по-русски, а были всадники, и совсем русского языка не знавшие. Как такому человеку растолковать значение прицельной рамки или обязанности и права часового?!
Слова команд можно было заставить заучить наизусть, но все же и офицерам и урядникам приходилось постоянно иметь при себе переводчика, поскольку людей, владевших столькими кавказскими наречиями, найти было трудно.
Все трудности эти были преодолены, хотя в исключительных случаях незнание языка вовсе не мешает горцу действовать правильно. Вот пример из жизни Дивизии.
Проходя мимо денежного ящика и стоявшего около него часового, взявшего "на-краул", дежурному офицеру показалось, что висящая печать сломана.
Совершенно машинально он протянул руку, чтобы убедиться в целостности печати.
В то же мгновение часовой с каким-то гортанным возгласом угрожающе поднял шашку. Он не говорил по-русски, но устав шал и сознавал ответственность своего положения.
В полках отставала постановка стрелкового дела. Из-за некоторого пренебрежения к огнестрельному оружию страдали тогда многие полки русской кавалерии.
Как ни странно, но немало мук испытали офицеры Дивизии при обучении горцев езде, хотя, казалось бы, все кавказцы с детства - на коне.
У горцев - привычка сидеть в седле несколько боком, то правым, то левым, в результате чего при больших переходах в полках появлялась масса лошадей со сбитыми спинами. Отучить всадников от этой привычки было трудно.
С прибытием на фронт Дикой Дивизии выявилась еще одна проблема психологического характера.
У любого горца в крови - безграничное почитание храбрости. Нельзя более сильно оскорбить его, как хотя бы только намекнуть на его трусость.
В первое время в сторожевом охранении нередко были случаи, когда всадник расстилал бурку и спокойно укладывался спать, а на требование офицера бодрствовать отвечал с глубоким убеждением в своей правоте: "Тебе боится - не спи. Моя - мужчина. Моя - не боится. Спать будет".
Особенностью туземцев была их боевая личная инициатива.
Важно упомянуть еще об одном качестве туземцев: на поле боя они никогда не оставляли своих - не только раненых, но даже и убитых и выносили их, несмотря на огонь.
Боевые награды всадниками очень ценились, но, принимая крест, они настойчиво требовали, чтобы он был не с "птицами", а с джигитом. Поэтому кресты для иноверцев Императорской Армии чеканили с двуглавым орлом, а не с Георгием Победоносцем.
Вскоре после первых боев начали определяться и некоторые характерные особенности полков. Так, ингуши отличались замечательной способностью к ночным переходам и боям, но были впечатлительны к артиллерийскому огню, дагестанцы склонностью к действиям в конном строю не отличались, но проявляли себя в пешем бою, как несравненная пехота. Старые боевые офицеры говорили, что никакой огонь не в состоянии вынудить к отходу окопавшихся дагестанцев.
Отношения между офицерами и всадниками носили характер совершенно отличный от отношений в полках регулярной конницы, о чем молодые офицеры наставлялись старыми. Например, вестовой, едущий за офицером, иногда начинал петь молитвы или заводил с ним разговоры.
В общем, уклад был патриархально-семейный, основанный на взаимном уважении, что, отнюдь, не влияло на соблюдение дисциплины. Что касается брани, то в Дивизии ей вообще не было места.
Офицерский и унтер-офицерский состав подбирался из желающих в среде регулярных и казачьих полков, но предпочитались люди, знакомые с бытом и нравами горцев Кавказа. Позже офицерский состав пополнялся и молодежью из юнкерских училищ, охотно выпускавшихся в Дикую Дивизию.
Офицер, не относящийся с уважением к обычаям и религиозным верованиям всадников, терял в их глазах всякий авторитет. Таковых, впрочем, в Дивизии и не было.
Состав офицеров в полках был интернациональным (кроме русских были грузины, ингуши, балкарцы, осетины и др.), хотя костяк составляли русские офицеры, переведенные в Дивизию из гвардии.
В полковой офицерской среде все были равны, и никому в голову не могло прийти считаться каким-либо образом с национальностью другого. Все были членами единой полковой семьи - офицерами Российской Армии!
Заслуги в боях выдвинули многих всадников в прапорщики, а это открывало им дальнейшее продвижение в чинах. Образование тут уступало место храбрости и военным способностям.
Таких офицеров, произведенных за отличия из простых всадников, в Дивизии было много. Все они равнялись на кадровых офицеров, состав которых в полках преобладал, и бережно перенимали их манеры поведения.
Таким образом, в Дивизии сохранялась атмосфера офицерских традиций, столь характерная для Императорской Конницы. Между тем, местные условия диктовали создание и утверждение новых обычаев. Один только пример.
Перед началом офицерского собрания адъютанты полков подсчитывали, сколько за столом сидит магометан и сколько христиан. Если было больше магометан, все оставались в папахах, как это требовали мусульманские обычаи, а если преобладали христиане, то мусульмане подчинялись их обычаям и снимали папахи.
Воспитание такого взаимного уважения к вероисповеданиям и разным обычаям укрепляло сплоченность в Дивизии.
В полках слагались и свои песни. Как правило, они рождались после ожесточенных боев и совершенных подвигов.
В Ингушском Конном Полку стали распевать песню, сочиненную после радостной победы над австрийцами и захвата артиллерийской батареи.
Приведем один из куплетов этой песни в ее, скажем, "классическом" варианте.
"Пушки мы забрали -
Рады от души!
Ай-да-ли-ли-да-ли -
Наши Ингуши!!"
На самом же деле, у жизнерадостных с горячей кровью всадников куплеты постоянно менялись и фантазии при их исполнении было предостаточно. В отличие от русских, ингуши исполняли куплеты песни на свой манер:
"Ми не знаю страха,
Не боится пули,
Нас ведут атака
Харабрий Мерчули!
Пушки ми отбили,
Ради от души.
Вся Россия знают
Джигити ингуши!"
В Татарском Конном полку сложили песню об "удальцах-татарах", одержавших победу под Черткувом.
Стремительная атака первой сотни Кабардинского Полка под Ласковицей, когда был захвачен в плен целый австрийский батальон, породила свою песню. Вот запомнившиеся отрывки из нее:
"Не гром гремел, не буря пела
Под Ласковицей по полям:
В атаку "первая" летела -
Отдав поводья лошадям.
Граф Воронцов нас вел отважный -
С ним не страшна австрийцев рать:
За ним пойдем мы смело каждый
Куда угодно - умирать!!"
и конец ее:
"Франц-Иосиф, царь австрийцев,
Будет помнить удальцов!
Он не забудет Кабардинцев -
Кавказа дикого сынов!!"
Распевали песни, если и не совсем складно, но от всей души!
Так, Дикая Дивизия, сохраняя свою уникальную своеобразность, все более уверенно приближалась к слиянию с регулярными войсковыми соединениями Российской Армии, в состав которых по окончании войны Дивизия и должна была войти.
Но пришел злосчастный февраль 1917-го.
Отречение Государя от престола 2 марта 1917 г. потрясло всех. Того "энтузиазма", с которым, якобы, все население, по утверждению творцов революции, встретило ее, на самом-то деле не было. Была общая растерянность, вскоре сменившаяся каким-то неприятным опьянением от сознания, что теперь "все позволено".
Всюду развевались красные флаги, пестрели красные банты. В Дикой Дивизии, кроме обозников и матросов-пулеметчиков, банты демонстративно отвергли.
Всадники, с присущей горцам Кавказа мудростью, ко всем "достижениям революции" отнеслись с угрюмым недоверием.
Один из пожилых ингушей в разговоре с молодым всадником остроумно выражал свои предположения: "Не знаю, синок, не знаю. От этого Керенского-Меренского (от слова "мерин" - существо бесполое) ничего хорошего не будет!"
Насторожило всех в Дивизии требование Временного Правительства принять новую присягу.
К такого рода действиям, как известно, мусульмане всегда относятся с особой серьезностью. И слава Богу, что командование нашло выход из создавшегося положения.
Вместо присяги Дивизии предложили дать письменное обещание исполнять приказания Временного Правительства, что возражений ни у кого не встретило.
Печальную роль в разложении Российской Армии сыграл пресловутый приказ № 1 от 14 марта 1917 года, выпущенный от имени
Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов по гарнизону Петроградского военного округа. Этот дезорганизующий Армию документ был разослан Временным Правительством для руководства в частях Армии, а Военный Министр Правительства Александр Федорович Керенский (1881 - 1970 гг.), заискивая перед Петросоветом, всячески подчеркивал законность для Армии и Флота резолюций Совета.
Приказ № 1 предписывал во всех воинских частях немедленно выбрать Комитеты от представителей нижних чинов, а также выбрать по одному представителю от рот (сотен) для создания Советов рабочих и солдатских депутатов.
Согласно этому приказу, все воинские формирования в политическом отношении обязаны подчиняться решениям Комитета и Советов.
Приказом устанавливались новые, противоречащие основам воинской дисциплины и иерархии взаимоотношения между офицерами и нижними чинами. Революционные ростки во многих частях Российской Армии после оглашения приказа № 1 переросли просто-напросто в смуту.
Формально и Дикая Дивизия выполнила этот приказ. Полковые Комитеты и Совет в Дивизии были созданы, но сплоченный офицерский состав Дивизии и "старики"-горцы принимали все возможные меры для ограничения влияния Комитетов и Совета и сохранения былого воинского порядка в Дивизии.
В Кабардинском Полку в это время родилась трогательная и наивная просьба всадников к своему командиру: "Русские прогнали Царя. Напиши Ему, чтобы ехал к нам в Кабарду. Мы его и прокормим и защитим!"
Несмотря на климат разложения во многих соединениях Российской Армии, отношения между всадниками и офицерами оставались в Дивизии прежними, по-прежнему сохранялись дисциплина и уважение к старшим.
Вновь назначенный в июне 1917 г. Командующим Юго-Западным Фронтом авторитетный в войсках генерал Лавр Георгиевич Корнилов решил лично убедиться в боеготовности приданных ему частей. В особый восторг привела генерала Корнилова Кавказская Конная Туземная Дивизия.
Выражая благодарность Начдиву Дивизии князю Багратиону за сохранение порядка в Дивизии, генерал заключил: "Я, наконец, дышал военным воздухом!".
История донесла до нас и подлинный текст выступления Командующего перед личным составом Дивизии после ее смотра в галицийском местечке Заболотове:
"Орлы Кавказа! Я не ожидал, но я счастлив видеть вас в таком изумительном порядке. В вас сохранился еще тот дух, который начинают терять наши войска.
Когда вернетесь к себе на Кавказ, то передайте от меня поклон и большое спасибо вашим отцам, что сумели воспитать в вас ту внутреннюю дисциплину, которая предохранила вас от развала".
Делая похвалу Дикой Дивизии, генерал Л.Г. Корнилов вовсе не льстил ей. В этот же период 2-я Кавалерийская Гренадерская Дивизия, взбунтовавшись, выгнала вон всех своих командиров, угрожая убить каждого, кто вздумал бы вернуться опять в Дивизию, и объявила, что отправляется с фронта домой.
Планируя задуманный антиреволюционный мятеж для спасения России от революционной чумы, генерал Л.Г. Корнилов увидел в Дикой Дивизии ту главную ударную силу, которая могла быть брошена в пылаюющий революцией Петроград. Фактически Дикой Дивизии, как никакому в тот период регулярному соединению Российской Армии, предназначалась историческая роль. Дивизия была предана Государю и России. Но до августовского Корниловского мятежа 1917 года Дивизии предстояло пройти еще немало боевых испытаний.
Верховное Командование, растерявшееся от выявившейся неспособности революционированных войск противостоять противнику, бросало Дивизию то сюда, то туда для затыкания прорывов.
К примеру, под г. Калушем, но уже с немецкой пехотой - более серьезным противником, чем австрийцы, Дивизия вступила в бой вместо замитинговавшей и покинувшей это поле боя русской пехотной бригады, причем без поддержки артиллерии и подвергаясь фронтальному и фланговому артиллерийскому обстрелу германцев.
Всадники врезались в лавину ошеломленной от внезапного нападения немецкой пехоты, расстраивали боевые порядки немцев, наводили ужас на спасавшихся от града сабельных ударов горцев.
Наступление немецкой пехоты было остановлено.
Первое выступление большевиков в борьбе за власть заставило Временное Правительство подумать о необходимости держать в столице не разложившуюся солдатню запасных батальонов, а надежные и дисциплинированные части.
Решение о переброске Дикой Дивизии в Петроград для укрепления его гарнизона было принято еще в декабре 1916 года, но затем оно преступно блокировалось скрытыми революционно настроенными кругами Верховного Командования.
Непонимание революционной угрозы в России и боязнь военной диктатуры генерала Корнилова соединили интересы Временного Правительства и большевиков.
Когда в конце августа 1917 года только что назначенный Верховным Главнокомандующим генерал Корнилов отдал приказ 3-му Конному Корпусу совместно с Кавказской Конной Туземной Дивизией двигаться на Петроград с целью отставки Правительства, низложения Советов и разгрома революционно настроенных воинских частей, генерал Корнилов был немедленно отстранен от своего поста и объявлен вне закона.
Временное Правительство и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, находящийся в руках большевиков, бросили все силы для недопущения конницы в Петроград.
Между тем, генерал Корнилов не подчинился приказу Временного Правительства и вверенные ему 3-й Конный Корпус и Дикая Дивизия продолжали двигаться на Петроград, но на пути войск создавались самые различные трудности. Неоднократно разбирались железнодорожные пути, систематически срывалось отправление эшелонов, а на станции Дно даже был организован взрыв эшелона Дикой Дивизии.
Исторической правды ради отметим, ссылаясь на воспоминания Уполномоченного Временного Правительства и Товарища Военного Министра Б.В. Савинкова, что наибольшее опасение Временному Правительству внушали ингуши Дивизии. Когда по телеграфу Савинков контролировал местонахождение эшелонов с конницей, один из лидеров Временного Правительства заявил ему: "Покамест вы разговариваете по проводу, ингуши подходят к Петрограду". Действительно, до Петрограда оставалось всего 32 километра.
"Крупный знаток" Кавказа и душ горцев большевик С.М. Киров 30 августа 1917 года направил из Петрограда на встречу с воинами Дикой Дивизии так называемую мусульманскую делегацию. Проинструктированные единоверцы с пеной у рта увещевали горцев, что главный мятежник генерал Корнилов - изменник и враг России и что только Временное Правительство и большевики способны спасти Россию от неминуемой гибели. Горцев убеждали отказаться двигаться на Петроград. Тогда же было организовано братание полков Дикой Дивизии со стрелками Царскосельского гарнизона, принявшими сторону революции.
В агитационной работе по разложению Дивизии преследовалась еще и другая цель - разжечь в душах кавказцев давно уже изжитую под управлением России племенную вражду. И это имело успех.
В Ингушском полку восстановили ингушей против грузин, в Кабардинском - кабардинцев против осетин. И те и другие вынуждены были покинуть полки, в рядах которых так дружно жили дотоле и доблестно служили. Однако следует отметить, что против офицеров русского происхождения ни в одном полку Дивизии никогда выступлений не было.
Атмосфера была напряженная: все чувствовали, что столкновение с силами, защищающими "завоевания революции", было неизбежным.
На железнодорожных станциях уже всюду виднелись обращения Керенского ко "Всем, всем, всем...".
Остановил движение конницы на Петроград приказ князя Багратиона.
Немного спустя Дикая Дивизия была отправлена на Кавказ, якобы для "укомплектования". Прибыв туда, Дивизии не только не обеспечили это "укомплектование", но даже перестали выдавать и жалованье и довольствие.
Это был печальный конец славной Кавказской Конной Туземной Дивизии.
Завершая краткий рассказ о Дикой Дивизии, важно подчеркнуть главную причину самой возможности ее появления, кратковременного, но славного ее существования.
Причина эта, по убеждению эмигрантов- ветеранов Кавказской Конной Туземной Дивизии, - мудрая и человечная колониальная политика Императорской России, политика, проникнутая чувством уважения к чужим верованиям, нравам и обычаям.
Иллюстрацией этой политики служит рассказ, услышанный от стариков-кабардинцев.
В начале этого столетия Кавказ управлялся Наместником Его Величества графом И.И. Воронцовым-Дашковым*, по объему власти бывшим там после Императора первым лицом.
Кабардинский народ владел по реке Малке пастбищами, альпийскими лугами, куда летом со всей Кабарды перегонялся скот. Возникли какие-то недоразумения с казной о границах этих лугов, и Кабардинский народ послал к Наместнику в Тифлис делегацию своих стариков с жалобой.
Делегация горцев была принята во дворце, в особой комнате, называвшейся по-кавказски кунацкой.
Поздоровавшись с кабардинцами, Наместник, уже тогда весьма пожилой граф Воронцов-Дашков, строго придерживавшийся обычаев горцев, усадил их, а сам остался стоять у двери, как того требовал горский этикет гостеприимства.
Обстановка и атмосфера приема были естественны и в традициях горцев Кавказа.
Старший из стариков обратился к Наместнику с приглашением: "Тысс, Воронцов!" (Садись, Воронцов!) И величественно указал ему место рядом с собой!
Как же далеко такое отношение к "побежденным и угнетенным народам" от высокомерия европейцев!
Пусть нынешние поколения, пришедшие на смену тем, кто видел и ощущал нравственное величие Императорской России, относятся бережно к истории героизма, верности и преданности народов Кавказа, обращаются к святым страницам былого с должным вниманием и почтением.
Пусть и будущие поколения станут достойными продолжателями славных традиций многонациональной и могучей России.
Красота межнациональных отношений в боевых условиях Дикой Дивизии ярко иллюстрируется на примере ее Ингушского Конного Полка.
Повествует о нем ротмистр Анатолий Леонидович Марков.
