Профессор Н. Яковлев
«Проблемы изучения культуры чеченцев и ингушей»
В 1920/21 и 1921/22 годах мне пришлось, товарищи, провести две научные экспедиции в Ингушскую автономную область и в 23 году - в Чеченскую автономную область. Во время этих экспедиций удалось собрать кое-какой материал по изучению указанных областей и прибавить к тем немногим данным, которые уже ранее имелись в распоряжении науки. К сожалению, результаты этих экспедиций мне до сих пор не удалось опубликовать, за исключением одной маленькой книжки популярного характера об ингушах. Тема сегодняшнего доклада озаглавлена, как "Проблема изучения чеченской культуры" - чеченской - в широком смысле этого слова, считая, как собственно чеченцев, так и ингушей, за две близко родственные народности.
Здесь следует отметить, что в последнее время, между прочим, и в интересах науки, особенно остро ощущается необходимость в названии, под которым можно было бы объединить три народа, близко родственных по культуре и языку: чеченцев, ингушей и бацой (тушин). 3. Мальсагов предлагает для этой цели название народы "нахской" группы; я считаю этот термин приемлемым, с тем, может быть, изменением, которое яснее подчеркнуло бы происхождение этого названия от выражения "вей нах" - "наш народ", как эти народы сами себя называют, т. е. я предлагаю термин: народы "вейнахской" группы.
Я позволю себе немного задержаться на этом вопросе. Такая необходимость в общем названии назревает, особенно в связи с тем, что теперь среди чеченцев и ингушей все чаще и чаще возникает мысль об объединении, как политическом (слияние автономных областей), так и культурном этих двух близко родственных по языку и смежно расположенных народов. Конечно, то или иное объединение двух сравнительно немногочисленных народов в один национальный массив, в общем, явилось бы благоприятным фактором, повышающим, как материальные, так и культурные их ресурсы (средства). Мне задают специальный вопрос о возможности объединения ингушского и чеченского языков. Поскольку общность или различие языков, как и других явлений культуры, зависит, в конечном счете, от социально-экономических факторов, провести объединение языков только административными или культурными мероприятиями нельзя. Но можно и должно создать условия, облегчающие естественный социальный процесс сближения. К таким давно назревшим мероприятиям относится вопрос объединения и согласования (унификации) национальной письменности, в первую очередь - алфавитов. Чеченский и ингушский языки настолько близки, что обеспечивают почти полное взаимное понимание говорящих на этих двух языках. При таких условиях, если бы разница в алфавитах была сведена к минимуму, для чеченцев и ингушей оказалось бы возможным, даже без перехода на один общий литературный язык, взаимно пользоваться издаваемой в обеих областях литературой. Это значительно увеличило бы культурные и просветительные возможности обоих народов.
Вопрос о согласовании алфавитов имеет уже свою давность. На 2-й конференции по просвещению горцев в Ростове-на-Дону (1925г.) уже было принято постановление об унификации алфавитов по близко родственным группам языков. Для этой цели должны были быть созданы специальные конференции (черкесская состоялась в Кисловодске в июле 1925 г.). К сожалению, предполагавшаяся чечено-ингушская конференция по этому вопросу во Владикавказе до сих пор еще не собралась. Наконец, вопрос о согласовании горских алфавитов был поднят делегатом Чечни и на последнем пленуме Комитета нового тюркского алфавита. Будем надеяться, что вынесенное там пожелание сдвинет этот назревший вопрос с мертвой точки. Конечно, унификация алфавитов требует предварительной подробнейшей проработки соответствующего проекта. Унификация должна коснуться изображения звуков, общих или соответственных в обоих языках. Такие звуки в ингушском и в чеченском алфавите должны изображаться одними и теми же буквами. Ко времени унификации алфавитов придется приурочить и исправление в них всех недостатков, выяснившихся из практики.
Темой моего доклада является всестороннее изучение, проблема комплексного изучения вейнахских народов, но, конечно, проблему такого изучения я понимаю узко. Я исключаю отсюда, как не специалист, изучение производительных сил, изучение естественных богатств и изучение экономическое, хотя, конечно, последним, как объяснительным материалом, придется воспользоваться и нам.
Таким образом, темой моего доклада будет служить исключительно изучение чечено-ингушского народа со стороны его национальной культуры.
Я беру эту проблему в трех главных разрезах: во-первых, в плоскости изучения прошлого чеченского народа, т. е. истории нации, и, во-вторых, изучения этнографического, т. е. изучения быта, как в документах и памятниках материальной культуры прошлого, так и в современных явлениях духовной и материальной культуры, в частности, изучения языка и, в связи с этим, изучения той литературы, которая до сих пор обслуживала чеченцев, т. е. их устной народной поэзии.
Если мы подойдем к изучению прошлого чеченского народа, то мы, прежде всего, должны будем указать, что для чеченцев, вообще, более важно изучение своего прошлого, чем для других народов, потому что они еще очень молоды в отношении своей национальной культуры, потому что они только что вступили в период строительства этой культуры. В настоящем периоде такой нарождающейся национальности, как чеченцы, чрезвычайно важно собрать, консолидировать свои культурные силы, чтобы начать планомерно строить свое будущее.
Для чеченцев и ингушей чрезвычайно важно поэтому осознать, какими они были в своем прошлом. Что этот вопрос назрел, видно, хотя бы из того, что когда к вам приезжаешь, то первый вопрос, с каким обращаются, это: "Объясните нам, откуда мы происходим? Откуда идет наш язык? Откуда эти башни, могильники в наших горах?" и т. д. Словом, первый вопрос чеченцев к нам, ученым: "Скажите, да кто же мы, наконец?" И действительно, народ, который не знает, кто он такой и откуда он происходит, - такой народ не может строить свое будущее. Вот почему во многих областях и республиках мы видим, как сейчас энергично приступают к изучению собственной истории. Казалось бы, история - вещь очень теоретическая, и, в первую очередь, сейчас нам нужна практическая полезность - прикладные науки, но оказывается для строительства национальной культуры вопросы национальной истории чрезвычайно жизненны. Эти вопросы заставляют национальности напрягать особые усилия, чтобы осознать свое прошлое. Если мы подойдем с этой точки зрения к проблеме изучения истории, то прежде всего отметим, как я уже указал, что чеченский народ еще очень молод и только сейчас начинает складываться в особую национальность. Это в буквальном смысле слова нарождающаяся на наших глазах национальность. Чеченцы насчитывают всего три родственных племени: это, во-первых, ингуши, называющие себя "галгай", во-вторых, чеченцы или нохчий, и, в-третьих, маленький народ тушины-бацой. Правда, раньше существовало еще четвертое племя, но при завоевании Кавказа оно целиком, в количестве до 30000 человек, выселилось в Турцию, - это карабулаки или арстхуой.
Молодость национальной культуры чеченского народа доказывается хотя бы тем, что племенные названия их появились лишь в самое последнее время, т. е. народы эти в буквальном слове родились на наших глазах. Еще недавно у вас существовали только названия отдельных разрозненных родов.
Это лучше всего видно на ингушах. "Ингуши" в русских документах (XVIII в. - "унгушевцы") - самое это слово происходит, по-видимому от названия селения Онгушт, которое находилось при выходе из ингушских гор. Оно было большим аулом, и жители плоскости, первыми вступившие с ним в торговые отношения, название этого селения перенесли на весь находившийся в экономической связи с этим селением нагорный народ. Затем русские переняли целиком это название от жителей плоскости (кабардинцев, нагайцев). Сами ингуши называют себя "галгай", но первоначально это название лишь небольшой группы родственных родов, которые происходили, по преданию, от трех братьев Eagi, Xamxi, Tergim.
Упоминаемое фамильное название произошло в связи с названием местности, в которой эти роды первоначально жили, - ущелье: Галгачие - и отсюда фамилия: Галгай. Затем развилось следующее явление: эти три главные ветви одного рода вместе с некоторыми другими родами захватили в свои руки ущелье реки Ассы. Так как они держали в своих руках это ущелье, по которому было сообщение с плоскостью и с Грузией, и так как они собирали дань со всех проходящих и патронами, и головами скота, то они быстро богатели, набирались сил и постепенно сделались родом, от которого стали зависеть другие более слабые роды. Получился феодализм, но феодализм родовой, когда одни роды феодально господствовали над другими. Имя таких господствующих родов: "Галгай" распространилось мало-помалу на весь народ и превратилось в общенациональное название, но это название еще так молодо, что, например, применительно к названию собственного языка оно еще не употребляется. Ингуш никогда не скажет, что его язык "галгай-мотт" (няна мот) - "материнский язык" или - "вей-мотт" - "наш язык". Есть и другие примеры отсутствия сознания национального единства. Когда, например, какого-нибудь жителя горного аула спросить, кто он по национальности, то ответа от него добиться трудно - он вам непременно назовет только название селения или рода, из которого он происходит. Таким образом, мы видим, что ингуши и чеченцы находятся еще на переломе, их сознание находится на самом переходе от родового быта, обусловленного раздробленной родовой экономикой прошлого, к быту общенациональному, когда роды объединяются в более широкие национальные коллективы на основе новых экономических условий.
Теперь обратимся к вопросам чеченской истории. Чтобы построить историю чеченского, как и всякого другого, народа, приходится обращаться к письменным и вещественным памятникам. Однако тут я бы хотел предупредить всех тех, которые намерены писать историю своего народа. Такие, вероятно, имеются и среди вас. Я бы желал предостеречь их от одной ошибки. Обыкновенно думают, что писать историю Чечни, это значит написать историю только одного чеченского народа, не считаясь с историей его соседей. Такое мнение глубоко ошибочно. Никоим образом нельзя думать, что чеченский народ, как бы молод он ни был, развивался в своей истории отдельно, изолированно; нельзя считать, что национальная культура представляет собой нечто совершенно замкнутое, выхваченное из международных влияний. Наоборот, изучение культуры приводит нас к выводу, что ни одна национальная культура не создавалась изолированно. Все эти культуры представляют собой смесь инородных влияний; и каждый отдельный народ отличается только тем, что смесь эта дана в нем в особой своеобразной неповторимой пропорции. Только этой пропорцией смеси междунациональных элементов культуры и отличаются друг от друга народы Кавказа, а вовсе не какими-то изначальными расовыми особенностями, не изначальными национальными особенностями, якобы, данными народу на его прародине промыслом божьим. Поэтому, чтобы писать историю Чечни, мы никоим образом не можем отрешиться, отвлечься от той общей кавказской обстановки, в которой Чечне пришлось развиваться, и в качестве решающего фактора развития надо непременно проследить не столько условия географические, сколько условия социально-экономические, т. е. мы должны исследовать, в окружении каких культурных коллективов развивалась Чечня и в каком положении она находилась в отношении путей торгового обмена. Подходя с этой предпосылкой к истории Чечни, мы должны, во-первых, отметить, что Чечня, как и Ингушия, по своему географическому положению занимала территорию, которой суждено было в более древние эпохи оказаться несколько в стороне от широких путей торгового обмена. Тут мы найдем причину того, что Чечня и Ингушия сохранили более древние пережитки родового быта значительно лучше и полнее, чем их соседи. Если мы рассмотрим географическое положение Чечни, то увидим, что она занимает горы и равнины на юг от реки Терек. Между тем, древние торговые пути, которые исстари сложились на Кавказе, - шли, во-первых, по Северному Предкавказью, от Каспийского моря к Черному и обратно. Это - старый торговый путь, который в XVI - XVII веках именовался русским - черкасской дорогой. Он был важен потому, что, с одной стороны, в Каспийском море мы имеем сплетение в один узел целого ряда важных путей, из Средней Азии и далее из Индии и Китая, из Персии и с Севера, из Поволжья; с другой стороны, Черное море тоже дает узел путей, ведших первоначально в Византию, затем в ее преемницу Турцию и дальше в Западную Европу и Средиземноморские страны (Северную Африку, Сирию, Аравию, Египет). Путь между этими двумя морями с самого раннего времени, конечно, был чрезвычайно оживленной дорогой торговых отношений. Но этот путь проходил вне самой Чечни, хотя и прилегал близко к ней, а именно: он шел по левому берегу Терека, по-видимому, не переходя на правый, тогда покрытый дремучими лесами. Это стоит в связи с тем, что степь по левому берегу была в руках кочевников, а кочевники были всегда хорошими посредниками в торговых сношениях, вследствие того, что они обладали техникой быстрого передвижения.
Другой путь, не менее важный, шел по Закавказью. Этот путь, еще более оживленный и потому более культурный, чем Черкесская дорога, проходил по древней Албании и Колхиде, т. е. по теперешним Азербайджану и Грузии. Чечня оставалась в горах, в промежутке между этими двумя путями.
Пути международного обмена проходили вдоль ее боковых границ, но целый ряд второстепенных торговых путей, связывающих обе главные магистрали в меридиональном направлении, действительно пересекали Чечню, потому что кроме двух путей международного значения, конечно, были еще пути и местного значения - пути, ведшие с севера на юг и обратно. Этот ряд второстепенных путей проходил по ущельям рек через перевалы главного хребта в Грузию и облегчал местный торговый обмен и снабжение населения нагорной полосы. Такими путями являлись: пути в Дагестан через Андийские ущелья и целый ряд перевальных путей в Грузию, один из которых несомненно шел по Ассинскому ущелью через Ингушетию.
Таким образом, находясь в стороне от больших торговых путей, Чечня в то же время имела возможность близко с ними соприкасаться, вследствие того, что нагорная полоса всегда находится в тесной зависимости от той культуры, которая развивается на соседней плоскости. Это - естественное явление, потому что в горах обычно недостает хлеба, недостает зерновых продуктов, и жителям гор приходится выменивать их на продукты скотоводства, лес и пр., которыми богаты горы. Таким образом, этот род чисто местного торгового обмена должен был развиваться в Чечне с самых ранних времен.
Если Чечня, до известной степени, в силу своего положения и была отсталой страной, то все же следует признать, что она была не абсолютно отсталой, потому что она понемногу втягивалась в развитие торговых отношений. И вот, если мы проследим в дальнейшем всю историю Чечни, то увидим, что это и будет история нагорной довольно глухой страны, в отношении к тем культурам и тем государственным объединениям, которые развивались по южной и по северной большим торговым дорогам между двумя морями.
Древние известия, которые сохранились от античных писателей, очень мало говорят нам о северной дороге, следовательно, они мало говорят о и чеченцах. Это известия греческих и римских писателей, из которых главнейшие дают Стробон (ок. Р. X.), Плиний (I в. до Р. X.), Птоломей (II в. до Р. X.) и др. Чрезвычайно трудно к тем названиям племени, которые они приводят, приурочить какой-нибудь из существующих теперь народов, потому что, если даже самые названия и сходны с современными, то народы, известные под этими именами, и их языки могли с тех пор, конечно, коренным образом измениться. Но некоторые указания относительно тех элементов, из которых могла складываться чеченская национальность, мы получаем и от классических писателей. Именно по известиям этих писателей мы находим, что по северным склонам Кавказа жил народ гаргареи, а рядом с ними жили язаматы и савроматы, у которых женщины воевали наравне с мужчинами. Для того, чтобы объяснить, почему у последних женщины воюют наравне с мужчинами, и создалась легенда об амазонках.
Я думаю, что у этих гаргареев, по-видимому, и были представлены элементы, имевшие некоторое отношение к чеченцам. Это видно из того, что у чеченцев сохранилось самое слово "гаргар нах", т. е. "близкие люди" - "родственники". Очевидно, какие-то элементы языка гаргареев сохраняются в современном чеченском. С другой стороны, упомянутые язаматы представляют собою, надо думать, позднейших ясов или осетин. То, что говорится о сарматах, а именно, что их женщины воевали наравне с мужчинами и были совершенно равноправны, можно также объяснить из явлений, сохранившихся в позднейшем быту, как у ингушей, так и у осетин. Эти явления указывают на первоначальную равноправность женщин и мужчин в родовой организации. Дело в том, что мы в самом чеченском и ингушском языках и сейчас находим выражение "йиши-воши" (jisa-wasa), т. е. "братья и сестры" - "сородичи в целом". Оба эти слова происходят от одного и того же корня; в некоторых местах в ингушских диалектах "йиши" (jiesa) произносят и как "юши" (jusa), а в некоторых местностях (майстой) сохранилось произношение (joso) или (jaso) (тушский-бацой). Если сравнить эти два слова "брат" и "сестра" в чеченском, то увидим, что за исключением изменения гласной, корень в обоих словах остается один и тот же, именно, корень этих слов - "ша" (sa), причем значение этого корня, очевидно, следующее. Всякий чеченец переведет вам по-русски: "йиши-воши" как "брат и сестра", т. е. "все взрослые мужчины и женщины, принадлежащие к данному роду", - "сородичи без различия пола", причем приставка чен.: йа, ba (ja-, va-) инг.: "йо-, во-" (jo-, vo-) обозначает род, а корень сам по себе остается одним и тем же и для мужчин, и для женщин - ша (sa). Это указывает на то, что в основе данного чисто языкового явления, как его социальная база, должно лежать равноправие мужчин и женщин в родовой организации. Кроме того, мы имеем целый ряд явлений, которые указывают на особое значение именно женщины в родовом коллективе, - именно родства по женской линии и наряду с этим в равной степени и родства по мужской линии, так что родственниками считаются не только отцовская линия, но и материнская ср. инг.: (noanaxuoj), а также линии бабок, как по отцу (dea neanaxuoj), так и с материнской стороны (neana noanuxoj). Специальный вид родства: "шучи" (suci), чеч.: sici и "мохчи" (moxci), чеч.: meaxci распространился у чеченцев и на мужскую, и на женскую линии, тогда как у ингушей он сохраняет свое значение специально только по женской линии и обозначает двоюродных и троюродных потомков от двух родных сестер. Кроме того, у ингушей родство по материнской линии считается до сих пор "чувствительнее" родства по отцу.
Затем у них же есть еще такой обряд: дядя по матери должен дарить лошадь с седлом своему возмужавшему племяннику, отсюда в последнее время и пошел обычай воровать эту лошадь у дяди с материнской стороны. Таким образом, мы имеем целый ряд доказательств того, что женщина занимала ранее иное положение, чем то, которое она занимает теперь, и именно потому дядя по матери как бы заступал на место отца. Подтверждение этому социальному явлению мы находим, отчасти, в древних легендах об амазонках и в известиях о равноправии мужчин и женщин у яксаматов.
Если мы перейдем ко времени более позднему, то, надо думать, что торговая дорога на севере особенно оживилась ко временам Хазарского царства, которое расцвело именно на этом пути и на том товарообмене, который по нему протекал. Затем, приблизительно в XII - XIII веках происходит большой культурный подъем Абхазо-Грузинского царства в западном Закавказье. В этих веках Чечня и Ингушия подвергаются сильному влиянию с юга, начавшемуся даже несколько ранее, чему мы имеем вещественные доказательства. Здесь на фотографиях есть снимки развалин полуязыческого храма, основная христианская постройка которого восходит к IX веку. Он построен в долине реки Ассы в нагорной Ингушии. Сам храм построен значительно позже, но отдельные фрагменты (обломки) скульптуры и надписи на плитах восходят к дате постройки этого храма - 830 г. Р. X. Это служит указанием на то, что ущелье Ассы было одним из древних культурных очагов в стране, занятой чеченским народом. Культурное влияние Закавказья продолжается здесь приблизительно до разгрома Грузии монголами, т. е. до конца XIV в., а затем, с XV и XVI веков, появляются новые культурные факторы. Таким образом, Чечня, находясь в средней части Кавказского хребта, посреди двух культурных узлов - двух морей, Каспийского и Черного, и в промежутке между двумя торговыми путями, постоянно, хотя и с некоторым опозданием, воспринимает отголоски того, что делается и у одного моря, и у другого. Таким образом, культурные воздействия, так сказать, просачиваются сюда, от этих двух побережий, постепенно ослабевая и затухая к центру Кавказского хребта. Потому-то в центре хребта мы и находим сейчас самые примитивные и самые интересные для нас по своей древности культурные явления, как в Чечне и Ингушии, так и в Осетии. В частности, такое именно направление, такой путь культурных влияний доказывается и распространением мусульманской религии, распространением ислама на Кавказе, который появился раньше всего безусловно в районе Дербента, вслед за покорением Персидского Сассанидского царства (VII век). Затем поток мусульманства, двигаясь из Персии, постепенно проникает в горы с востока на запад, причем памятники, которые мы находим в Аравии и в Западном Дагестане, доказывают, что еще в XV - XVI веках там было повсеместно распространено христианство. Таким образом, легенда о том, что уже в IX веке весь Дагестан сделался мусульманским, - неправильна; мусульманской сделалась лишь узенькая ленточка по Каспийскому побережью, в результате торговой и политической связи с Персией. Совершенно ясно, что мусульманство лишь с большим трудом продвигалось в горы по направлению к Чечне, преодолевая сопротивление многочисленных и разрозненных горских племен параллельно процессу вовлечения их в сферу торговых отношений, слагавшихся на побережье.
Другой поток мусульманства более позднего происхождения -из империи османов шел от другого культурного центра - черноморского побережья. Он зависел не от Персии, а от Турции и ее вассала - Крыма, причем этот поток был более поздним (с XV в.) и в горы на восток и на юго-восток он проникал гораздо туже, постепенно приближаясь по этому направлению к Осетии и Чечне. При этом мы имеем сведения, что, например, в Кабарде мусульманство окончательно водворилось не раньше начала XVIII века, в Осетии мы уже застаем такую картину, что только западная часть Осетии приняла мусульманство, а другая часть, как раз восточная, осталась вне ислама. Относительно Чечни, куда мусульманство подошло с Востока, мы имеем уже документальные данные о том, что в конце XVIII века, когда там воевали Екатерининские военачальники (ген. Медем, 1789 г.), то некоторые чеченские роды еще приносили присягу не по мусульманской форме, а именами своих языческих богов. В Ингушию мусульманство проникло еще позднее: в XIX в., и только в самый момент завоевания Кавказа русскими принял мусульманство последний самый юго-западный ингушский аул Гвилеты (в 1861 г.). Несомненно, что могучим толчком к распространению мусульманства в это последнее время послужила сама война. Война с русскими создала благоприятную почву для мусульманской пропаганды. Мусульманство явилось наиболее сильным идеологическим средством, организовывавшим горцев на борьбу с русскими. Все предыдущее - это лишь маленькая иллюстрация того факта, что, как Чечня, так и Ингушия, в отношении культурной истории никогда не стояли изолированно, того факта, насколько они зависят от хода общекультурных влияний на Кавказе и от воздействия со стороны своих соседей, потому что мусульманство не прыгало через отдельные территории, а шло сплошным постепенным потоком, и в Чечне появилось лишь после того, как прошло через земли ее соседей.
Теперь, переходя к следующему, более позднему периоду культурной истории, начавшемуся с концом эпохи грузинского влияния, которое с нашествием в Закавказье монгол должно было ослабеть и окончательно было подорвано в XV - XVI вв. опустошительными войнами Турции и Персии в Грузии, мы подходим к тому времени, когда можно не ограничиваться только свидетельствами иностранных писателей об истории Ингушии и Чечни, но, когда, с одной стороны, мы можем получить уже документальные данные, а, с другой стороны, эти документальные данные сохраняются у самого народа в виде его надмогильных и других архитектурных памятников. Это, приблизительно, XIV, XV и XVI века. Это время, когда на севере появилась новая сила - Россия, когда русские завязывают отношения, прежде всего, с жителями плоскости - кабардинцами и нижними черкесами; и когда развивается эта своеобразная культура высоких 10 - 15-саженных родовых военных башен и наземных могильных склепов, которую мы видим сейчас на протяжении почти всей восточной части Северного Кавказа.
Что постройка этих башен действительно относится к тому времени, не раньше, чем, положим, к XIV веку, доказывается только косвенными фактами, ибо остатков письменности не сохранилось, хотя и есть следы, что тогда писали, пользуясь грузинскими буквами.
Так недавно на штукатурке арки одного из древних могильников, который находится в одном из боковых ущелий Ассы в Ингушии, мною была обнаружена надпись грузинскими буквами. Эта надпись относится ко временам христианства, потому что рядом изображен крест грузинского (георгиевского) типа. Эта надпись представляет собой, очевидно, имя, Энола, - имя, по-видимому, не грузинское, а местного происхождения. Значит, для того, чтобы писать на местном языке на Северном Кавказе применяли грузинский алфавит, но это не датирует нам времени появления могильников. Таким образом, приходится прибегнуть к другому способу расчета времени.
Вы все знаете, что у чеченцев и, особенно, у ингушей распространены родовые предания, именно предания, которые рассказывают, от какого предка произошел данный род, совершенно также, как в евангелии происхождение Иисуса от царя Давида доказывается перечислением всех его предков.
Считая в родовых преданиях ингушей числа поколений, которые в редких случаях доходят до 15, а в исключительных случаях до 20, можно приблизительно установить, к какому времени относится образование этих древних родов, а также и время построения башен, потому что каждый рассказчик знает, какой именно его предок построил ту или другую башню. Так, например, рассказывают, что такая-то башня построена Тергимом, другая Мадсэгом и т. д., и т. д.
Таким образом, подсчитывая среднюю продолжительность жизни каждого поколения, можно приблизительно высчитать, к какому времени относится появление этой культуры башен и могильников. Это время простирается не больше, чем на 450 - 600 лет, а расцвет этой эпохи вероятнее всего падает на более поздний (не древнее первой даты) период.
Я не буду здесь останавливаться на той важности, какую имеют для истории архивные и документальные данные, имеющие отношение к Кавказской войне. Это - архивы Астрахани, Кизляра, Владикавказа, Ставрополя и архив бывшего министерства иностранных дел в Москве, куда попадали все важнейшие дела по дипломатическим отношениям с Кавказом и где находится ряд неопубликованных документов и по Чечне, и по Ингушии, и по Осетии, и по другим народам Кавказа.
Теперь перейдем к обозрению тех памятников материальной культуры, которые вы видите здесь на фотографиях, и того, что они нам дают в смысле изучения. Дело в том, что когда вы приезжаете в Чечню, то вам обычно говорят, что неизвестно, кто наши башни строил, что это был, очевидно, какой-то народ "джелты" или другие, которые умели строить башни из камня, потому что сами чеченцы сейчас из камня строить не умеют. При этом упускается из виду одно, что привычки народа зависят от его потребностей и, по мере того как исчезает потребность строить башни, их перестают строить, и само умение строить мало-помалу забывается. Но это еще не доказывает, что раньше чеченцы не умели строить из камня. Если вы исследуете этот вопрос в Ингушии, по-видимому искусство строить башни сохранялось позже, чем в Чечне, то вы здесь найдете совершенно ясные следы того, что такие башни несомненно строились самими ингушами, и даже что строителями их являлись определенные отдельные роды, которые слыли искусными мастеровыми-каменщиками (thona goudzas). Ремесло там тоже было родовым занятием, и был определенный род "барханой", который и занимался постройками. Эти каменщики приглашались за плату всеми, кто хотел построить башню. Плата была определенной, выражалась в скоте, причем сам мастер должен был на все время работы поступить на полное иждивение хозяина. Постройка не должна была продолжаться дольше года. Если к концу года она не заканчивалась, то смотрели на это так, что, дескать, бог не захотел, чтобы она закончилась, значит, это не угодно богу, и башню оставляли незаконченной. Какова же была техника стройки?
Некоторые местные жители постоянно выражают сомнение, как могли люди поднимать такие громадные камни на большую высоту. Поэтому они предполагают, что строителями должно было быть какое-то особое племя великанов и богатырей, но оказывается, что тогда, как и теперь, силу заменяла техника, которая, конечно, существовала и в те времена. Если строили башню, то камни таскали не голыми руками - на то должны были быть примитивные машины, и такие машины действительно существовали. Они представляли собою нечто вроде ворот. Эту машину каменщик крутил за ручку и поднимал на канате все, что ему было нужно, точно так же, как ведро воды поднимают из колодца. Эта машины называлась по-ингушски "чегырьк" (cheghirg).
У ингушей существовал следующий рассказ. Когда мастер стоит сверху на башне и крутит этот самый "чегырьк", то выпустить его из рук нельзя, так как машина раскручивается в обратную сторону с большой силой. Один мастер выпустил чегырьк из рук и ручка машины столкнула его с башни. Находясь уже в воздухе, он громко закричал: "Featta! featta", что значит "Натощак, натощак!". Надо знать обычай, чтобы понять, для чего он так закричал. Он хотел этим сказать, что с утра хозяин его не накормил как следует, и он начал работать на голодный желудок. Поэтому с ним и произошло несчастье. Этим он хотел установить факт, что хозяин его плохо накормил и поэтому хозяин должен ответить за несчастье по кровной мести, как за убийство. Хозяин с земли закричал ему в ответ: "Как же, "натощак", когда я накормил тебя утром бараниной". Благодаря этому народный суд присудил получить с него в пользу семьи убитого только полкрови. Это доказывает, что у чеченцев и ингушей существовали не только свои ремесленники, но даже и охрана труда, по-тогдашнему времени довольно недурная.
Таким образом, мы должны прийти к убеждению, что все эти башни, все эти могильники и храмы, которые находятся в чеченских горах, сооружались самими мастерами из ингушей и чеченцев. Начало этой культуры, очевидно, положено было, может быть еще со времен IX века, или даже раньше грузинскими мастерами, а затем это искусство было перенято местными жителями и продолжало ими сохраняться, причем боевые башни несомненно строились вплоть до конца XVIII - начала XIX веков, так как мы имеем у ингушей легенду, которая говорит, что первый, кто выселился на плоскость, некий Кэрцхал, построил каменную башню возле Назрани. Эта башня сохранилась до сих пор в развалинах.
Таким образом, документальные данные говорят что эти башни еще строились до и в начале XIX века. Здесь следует отметить следующее обстоятельство: в области Чечни и Ингушии одним из наиболее высоких в культурном отношении был район Хамхинского общества, где находился храм Ткабеа-ерды центр теперешней нагорной Ингушии. Это доказывается следующими фактами: ингушские мастера приглашались, для построек и другими соседними народами. У осетин есть пpeдания о том, что целый ряд осетинских фамилий приглашал к себе: ингушских мастеров строить могильные склепы. С другой стороны во время своей поездки в область Майстой я остановился в маленьком ауле Це-Калу. Местные жители мне сообщили, что эта башня построена при таком-то предке, а мастера для постройки приглашены из Ингушии. Если вы сравните эту башню с ингушскими башнями, то она построена совершенно в том же стиле, купол у нее округлый. В то время как башни, построенные очевидно самими чеченцами (напр. в Чаберлое), отличаются более грубой и простой формой купола - пирамидальной.
Эти башни являются настоящими "военными" башням куда прятался весь род со всем своим скарбом, женами, детьми и даже скотом во время нападений на него другого рода и отсиживался там потому, что по условиям родового быта война и кровная месть это одно и то же. Роды имели право войны и мира между собой совершенно так же, как современные самостоятельные государства. Они точно так же могли заключать друг с другом договоры налагать контрибуции и т. д. Поэтому война и "кровное нападение в чеченском языке обозначаются одним и тем же словом «thuom».
Другим родом памятников, на котором я остановлюсь являются наземные могильные склепы особого типа, которые строились на поверхности земли, и куда трупы клались на каменные полки во внутреннее помещение, как в склеп. Благодаря сухости климата в таком склепе трупы высыхали и отлично сохранялись, сохранялись также ткани и утварь. Сейчас в горах Осетии, Ингушии и Чечни мы находим целые города таких могильник один из которых (Khierda byavnis). Эти могильники носят названия "малхары кэшмыж" или "прах кэшмыж", то есть солнечных стоячих могил. Надо сказать, что такого типа могильник встречаются не только в Ингушии, мы находим их на огромном протяжении всего северного нагорья Кавказа.
Начиная приблизительно с верховьев Кубани, где есть два таких могильника, возле селения "Картджюрт" (Карачай) они тянутся через всю Балкарию, затем по всей Осетии, Ингушии и, наконец, мы находим следы их в западном Дагестане (Аварии и Андии), но там они представлены несколько иным типом. В Аварии труп кладется в землю, а сверху, над могилой, уже в виде только надмогильного памятника ставится сооружение, которое напоминает своей формой те могильники, которые строились в Осетии и Ингушии. Следовательно, этот обычай был широко распространен по всему Северному Кавказу и, вместе с тем, было распространено и само слово: чеч, кэш (kas); каб, чешане (ctsane) карач., балк. (kesene), приблизительно также называется могила у монгол, следы этого слова есть и у персов.
Здесь мы видим, насколько всякая культура в отдельных ее проявлениях является международной, насколько она распространена сплошь по большим культурным кругам и никогда не бывает узконациональной. Чтобы показать еще один пример, я приведу вам слово, которое имеет отношение к явлениям торгового капитализма на Кавказе. Все вы знаете, что еще перед самым завоеванием Кавказа там процветала торговля рабами, и два больших торговых пути и северный, и южный в значительной степени развивались как раз на торговле рабами. В рабство захватывались преимущественно горские народы, а потом эти рабы экспортировались в Турцию и Персию, и самое название "раб", как на чеченском языке, так и на других кавказских, дает нам очень любопытные данные. По-чеченски раб - лей (laj), с другой стороны, мы то же самое название находим у аварцев - лаг (lagh), и далее на восток у лезгин - лык (likh), с другой стороны, у абазинцев на крайнем западе - лык (lig). Таким образом, почти по всему Кавказу мы имеем один и тот же термин, но у осетин слово "лаг" (lag) обозначает просто - человек. Это приводит к интересному выводу, что социальный термин может получиться из термина языкового, т. е. этнического. Можно ясно себе представить, что, если народ складывается из разных слоев, из классов завоевателей и завоеванных, из классов победителей и побежденных, то в данном случае мы можем иметь их различное этническое (национальное) происхождение. Этот факт как будто доказывает, что главным поставщиком, главным местом добывания рабов в известный период была Осетия.
Теперь разрешите перейти к некоторым другим видам памятников материальной культуры. Две рассмотренные категории памятников: военные башни и могильные склепы - это памятники исключительно родового характера. В Ингушии они не могут быть ни проданы, ни отчуждены. Они принадлежат всем потомкам того лица, которое их построило, т.е. всему роду или его отдельным ответвлениям. Кроме того, считалось, что только тот является равноправным членом ингушского народа, кто имеет свою долю, т. е. право пользования, право участия, как в военной башне, так и в могильном склепе, принадлежащем его роду, т. е. кто мог в случае нападения скрываться в этой башне и кто после смерти мог быть похоронен в таком могильном склепе.
Кроме этих общеродовых сооружений есть еще ряд сооружений частновладельческих, уже представляющих собственность отдельной семьи. Это башни для жилья, мы называем их: "жилые башни"; они уже другого типа, шире и ниже, имеют самое большое 3 этажа.
В таких башнях в глухих нагорных районах Ингушии и Чечни живут еще и до сих пор. Башни этого типа называются "гала" (ghaala); можно думать, что название это стоит в связи с турецким словом "gale" - "крепость". Возле башни обычно расположен двор, который окружен каменной стеной. Вход в башню ведет сразу во второй этаж. Прямо над входом расположен балкончик "чартык" (caartaq), закрытый сверху и открытый вниз, чтобы можно было, оставаясь невидимым и защищенным, пускать оттуда камни на врагов, если они попытаются проникнуть в дверь. Внутри башни имеются всякие приспособления практического характера. Такие "гала" уже не представляли собой коллективной родовой собственности, они могли продаваться, отчуждаться и пр. главою, владеющей башней семьи.
Третий род памятников - это домусульманские храмы. В связи с ними стоят также вопросы религии. В горах Ингушии вы найдете кроме храмов более древнего культурного периода еще целый ряд маленьких храмов позднейшей постройки. Храм, здание храма по-ингушски называется "элгац" (elgac). Древнейшие храмы строились еще тогда, когда в Чечне господствовало культурное влияние Грузии, когда там впервые укрепилось настоящее христианство; более поздние - когда это христианство с падением закавказского влияния мало-помалу выродилось в полуязычество или даже в чистое язычество, которое и сделалось родовой религией чеченцев и ингушей. У каждого рода имелся здесь свой храм и свой годовой праздник. В это время развился полуязыческий культ, выражавшийся, главным образом, в торжественных коллективных пиршествах, в которых участвовали все члены данного рода. При храме находился родовой смотритель или хранитель, в пользу которого шла часть приносимых для пиршеств продуктов (его не следует смешивать со жрецом, обычно старейшим из присутствующих, который произносил молитвы). В храме находились также изображения богов. Нами, например, была найдена в Ингушии любопытная металлическая маска с деревянного идола богини Тышуол (Tisuol). Дело в том, что, как я сказал, мусульманство появилось здесь только в XVIII - XIX веках, но и после его принятия у ингушей все еще сохранялись некоторые старые языческие обычаи, и многие старики еще до сих пор помнят языческие молитвы и имена языческих богов. Один такой старик (Эльмураз-Хаджи) до последнего времени жил в селении Шон близ Владикавказа (нагорная Ингушия). Он был раньше жрецом при храме; а с принятием мусульманства он побывал в Мекке и сделался "хаджи". От него и от других мне удалось записать целые языческие молитвы и выяснить названия языческих богов. Эти боги следующие: Ерды (Jerda) - бог атмосферы; Тышуол (Tusuol) - богиня, которой молятся женщины, - богиня плодородия, весны; затем бог Сиелы (Siela), собственно, - бог грома; кроме них был еще бог охоты Елт (Jelth) и верховный бог Деале (Dtala); каждому из этих богов были посвящены особые молитвы.
После того, как эта культура каменных построек, каменных башен сделалась ненужной, а ненужной она стала тогда, когда с выселением на плоскость исчезла необходимость держать в своих руках транзитные ущелья, чтобы собирать дань со всех проходящих, а с другой стороны, уже не стало нужды и в общеродовых столкновениях при кровной мести. Дело в том, что кровная месть с течением времени становилась все более и более чисто семейной местью.
Непосредственно мстит врагам теперь семья убитого, а его род только бойкотирует вражеский род и этим принимает в мести как бы только косвенное участие. Убитыми могут быть только родственники строго ограниченного круга. Отсюда и исчезает необходимость в общеродовых оборонительных сооружениях. С переходом к новым условиям жизни, таким образом, исчезает необходимость строить военные башни и естественно, что во многих местностях даже забыли, что сами когда-то их строили и сами в них оборонялись. Теперь перестали строить также и жилые башни. Однако кое-где в нагорной Ингушии и в глухих углах Чечни (верховья Чанти-Аргуня, Майстой и пр.) еще доживают свой век семьи старшего поколения. С другой стороны, мы часто можем видеть здесь любопытные примеры, как старая культура, старая постройка приспосабливается к новым потребностям. Есть случаи, когда в Чечне старые жилые башни приспосабливаются прямо под дома с двухскатного черепичного крышей, как это мы видим, напр., в Ушкалое, с другой стороны, здесь появились дома другого типа - это в нагорье мазанные дома с плоскою крышей, тип, проникший сюда из Грузии. Таким образом, в Чечне в типах жилых построек сталкиваются два культурных влияния, представленных, с одной стороны, домами под черепичной крышей (русское из северного Предкавказья), а с другой, в более глухих нагорных местах (начиная к северу от Итум-Кале) - мазанными саклями с плоскими крышами (грузинское закавказское влияние). Один тип пришел сюда с севера, другой - с юга.
Отсюда вы видите, насколько важно и какой богатый материал дает изучение материальной культуры, как для научного познания явлений быта, так и для уяснения культурной истории народа.
Когда я был в Ингушии, меня больше всего интересовали явления кровной мести в их теперешнем состоянии, в связи с пережитком и размножением родового быта. Результаты этого изучения в популярной форме изложены в моей книжке "Ингуши", причем сейчас, в общем, мы приходим к такому выводу, что родового строя уже нет, он сохранился только в некоторых переживаниях, как, например, в наиболее торжественных случаях жизни (рождение, свадьба, похороны и пр.), при которых обычно вырабатывается особенное сохранение старых обычаев. Тогда-то и проявляются еще некоторые признаки родового единства, например, в коллективной помощи при обряде похорон, в ограничениях брака и т. д. Что касается кровной мести, то ее, как родового явления, уже почти нет. Весь род в кровной мести непосредственно не участвует; участвуют в ней только более близкие родственники семьи убитого, только им принадлежит право убить кровника. Еще более ограничен пределами одной семьи круг лиц, которые могут быть убитыми в оплату за убийство. Изменилась и еще одна сторона кровной мести - это сторона экономическая, для нас наиболее важная. Кровная месть в горах до последнего времени имела большое экономическое значение, так как она служила орудием порабощения одного рода другим, потому что в конце концов сводилось в значительной степени дело к тому, чтобы получить с повинного рода ряд выкупов, а выкупы эти тогда раскладывались на десять поколений виновной фамилии включительно: такое экономическое использование кровной мести ограничивало и возможность фактических убийств со стороны мстителей: так, родной брат, но живущий отдельным двором (хозяйством) и уплативший выкуп (vosal), ни в коем случае не мог быть убитым. При этом признаком отдельного хозяйства считался разделенный скот. Родной брат должен был заплатить выкуп (вошыл) в размере десяти коров, двоюродный брат в размере девяти коров, троюродный - восьми и т. д. до десятого поколения. Кроме того, периодический выкуп мог уплачиваться даже самим кровником (убийцей). Он мог получить за специальный выкуп и ежегодно выплачиваемую дань право безопасно ходить по своему двору или работать на своем участке. Словом, система выплат была такой, что позволяла одному роду экономически порабощать, сделать своим данником другой на неопределенно долгое время. Таким образом, в этой форме кровная месть была орудием нарождающегося феодализма. Когда же ингуши вышли на плоскость, нормальное развитие феодализма сразу нарушилось, ингуши вступили здесь в отношения с русскими и другими народами; началось развитие торгового капитала и торговых отношений.
Однако недавно в современной Ингушии мы неожиданно наблюдали обострение кровной мести. Такое положение длилось, по крайней мере, до самого последнего времени, когда специальной ингушской комиссией по примирению кровников были выработаны и приняты решительные меры по искоренению этого явления. Но до принятия этих мер получилось значительное обострение кровной мести, получилось такое положение, что виновнику фактически нельзя было даже откупиться; значит, кровная месть потеряла свое экономическое значение, перестала играть экономическую роль и превратилась в одно из проявлений ожесточенной жизненной борьбы в условиях нарождающегося капитализма. Этот процесс изменения родовой мести шел рука об руку с процессом распадения рода и накоплением торгового капитала, так что получилась любопытная картина, когда старые родовые пережитки сохраняются в новых условиях, но с изменившимся содержанием.
Я задержал ваше внимание на кровной мести только потому, что она имеет для ингушей и чеченцев большое экономическое значение, и меры, которые придется проводить для ее ликвидации не могут быть применены без детального изучения этого явления.
Теперь, чтобы не задерживаться больше на явлениях духовной культуры, я перехожу к вопросам изучения языка. Дело в том, что проблема изучения языка имеет большое практическое значение потому, что сейчас, как вы знаете, впервые создается национальная письменность, создаются новые алфавиты и шрифты, в последнее время на латинской основе. Все эти вопросы не могут быть правильно разрешены без изучения языка и без установления тех методов, какими выгоднее всего к этим вопросам можно подойти.
Здесь нужно откровенно сказать, что проблема алфавита и, в особенности орфографии для чеченского языка, далеко еще не разрешена, потому что тот способ письма, который сейчас применяется, еще очень приблизителен и не передает всех необходимых звуковых различий языка, так что первый ряд слов, имеющих например долгие "а, о, u, i" и короткие "а, о, u, i", - пишутся совершенно одинаково. Благодаря этому целый ряд слов, написанных совершенно одинаково, должен произноситься различно. Это может создать целый ряд недоразумений на практике, когда письменность пойдет более широко в массы населения. Все эти неудобства непременно дадут себя почувствовать, и тогда придется реформировать алфавит. К этой реформе необходимо подготовиться заранее.
Рассматривая место языков "вейнахской" группы, в ряду других, мы еще раз возвращаемся к вопросу о происхождении этих языков и чеченского, и ингушского народов. Среди самих чеченцев и ингушей теперь распространено предание, по которому народы эти (чеченцы, ингуши и арстхои) происходят от трех братьев, отец которых вышел, якобы, из Аравии, из рода корейшитов, или местности Шам (Seami - Сирия). Несомненно, что предание о "семейном" происхождении "вейнахских" народов от одного родоначальника есть естественное объяснение родства культур и языков в духе идеологии родового строя. При родовом строе всякое сходство народов могло быть объяснено лишь в перспективе кровного родства, происхождением от одного физического предка. Фактически всегда смешанное происхождение языков и народов и не могло быть иначе объяснено при родовом строе. Выведение предка "вейнахов" из Аравии или из Сирии, конечно, представляет собою прямое следствие позднейшей эпохи, когда эти народы испытали мусульманское культурно-религиозное влияние. С принятием ислама у "вейнахов" естественно возникает стремление связать со священными для мусульман местами и с родом самого пророка свое происхождение. Поэтому предок и выводится прямо из Аравии, из рода корейшитов. Предание о происхождении из Шама целиком заимствовано из Дагестана и представляет собой почти дословный пересказ фамильного предания о происхождении Шама-халои Тарковских, которые свой титул объясняли как Шам-Хан, т. е. хан из страны Шам. В аулах крупнейшего из дагестанских царьков это предание о "благородном" его происхождении звучало как естественный отголосок феодальных воззрений, когда немногие господствующие роды стремятся обосновать свое право на господство и эксплуатацию происхождением от мнимого "избранного" предка. Вместе с сильным одно время влиянием дагестанской культуры на Чечню это предание проникает и сюда, но при отсутствии здесь феодализма приобретает совершенно своеобразный характер. В условиях родового "демократизма", когда все свободные чеченцы и ингуши номинально обладают совершенно одинаковыми правами, это предание об избранном аристократическом происхождении применяется здесь ко всей массе народа и, так сказать, демократизируется. В Чечне получается характерное противоречие между содержанием и применением этого предания, которое держится здесь в конечном счете на религиозных тенденциях.
Изучение языков вейнахской группы ведется в Москве и Кавказской секции Института народов Востока. Сейчас уже начато составление их грамматики, причем одним из моментов этого изучения является установление родственной связи между чеченским и ингушским языками. Дело в том, что хотя каждый и знает, что ингуши родственны чеченцам и могут понимать друг друга, не прибегая к посредничеству третьего языка, но в чем заключается разница и в чем сходство этих языков, никто себе не представляет. Задача заключается в том, чтобы выявить разницу и сходство языков каждой группы. При этом удается установить целый ряд звуковых законов, т. е. установить, как один звук в чеченском языке соответствует другому звуку и ингушскому, и третьему в тушском (бацой).
Для того, чтобы вам лучше понять это, я приведу следующие примеры из таблицы соответствий.
В том же духе идет теперь разработка других разделов грамматики, например, морфологии. Остановимся для примера на вопросах склонения. Учителя обычно боятся большого количества падежей: в чеченском, например, их было указано 16.
Трудно будет выучить такую грамматику с 16 падежами, говорят педагоги. Но, конечно, здесь все будет зависеть от правильной классификации, от того, что мы будем понимать под "падежом". Под "падежом" не следует понимать отдельно сознаваемых частиц, когда они присоединяются к слову. Это уже не будут падежи, такие формы будут соответствовать русским формам с предлогами, с той только разницей, что предлог в русском языке стоит в начале слова, а в чеченском - в конце его, почему здесь его правильнее назвать "послеслогом". Вот в чем вся разница.
Разберем следующие примеры:
1. Следы особого "падежа" "недостаточности" (Caritivus): суффикс чеч. - zin, инг. - dz , туш. - chi "без" присоединяется, по-видимому, к форме родительного падежа caam "вкус" ceami-zin "безвкусный"; bear "дитя", bear-zin "бездетный" и т. д. Этот суффикс можно вывести прямо из отдельного чеч. слова: zien, инг. dzien "вред, убыток", арабск. zijan превратившегося в послеслог.
2. Послеслог - си (ср. си-х, cu-ri) восходит к корню слов сио "нутро, чрево", cuilin "беременный", букв.: "брюхатый".
3. Вторая часть сложного послеслога: - x-ulu стоит в прямой связи с: ulav "мимо, подле" и имеет параллели - в осетинском: -диг. bal, ир. el "вдоль по, через", в черкесск.: Ые "мимо", м. б. также: абх.: - bze "между"; с другой стороны, первая часть послеслога: -х- представлена в чистом виде в т. н. "проницающем", т. е. обозначающем движение, пребывание в веществе, падеже, напр. china-x "в дом, в помещение дома", - и представлена в черк. префиксе: хе х (читай, как русск. хе хы) "в веществе"; и в том, и в другом языке это стоит в связи с самостоятельным корнем: чеч. xi, инг. xij, туш. xi "вода, река" черк.; хе (читай хы) "море". Отсюда все вместе: - cu-x-ulu букв, значит "нутра - в - мимо" т.е. "сквозь внутренность".
Таким образом, некоторые окончания "падежей" мы не только должны признать особыми отдельными частицами - послеслогами, но и установить их происхождение от самостоятельных слов, частью, безусловно, усвоенных из других языков. Точно так же, в таких формах, как: laaman-ga-xa-ra "горе-к-в сторону-от", т. е. "от со стороны горы" - должна быть нами разложена на собственно падежную форму: laaman (древний родительный или дательный?) и послеслоги: ga- (переходящий обычно в: ie)-xa-ra, выделяющиеся каждый в отдельный слог и имеющие отдельное значение. С другой стороны, такая типичная форма, как родительный падеж, связанная в чеченском: 1) с изменением гласной корня, 2) при несовпадении деления на слоги с делением на корень и окончание, должна быть признана типичным неразложимым падежом: ср. тааг - "мужчина" mta-r-in и т. д. Проанализировав с этой точки зрения все 16 падежей Услара, мы придем к выводу, что собственно падежей очень немного, остальные же формы образуются от этих падежей путем присоединения частиц - послеслогов.
Теперь я хочу сказать несколько слов о чеченской народной поэзии. Следует отметить, что в то время, когда народ еще не имеет печатной литературы, все же нельзя сказать, что он не удовлетворяет своей потребности в художественной и политической литературе. В этом периоде такая потребность удовлетворяется только устными произведениями, так наз. "народной поэзии". Песни и сказки играют здесь такую же роль, какую у нас играют книги и газеты. На определенное политическое событие сейчас же складывается песня, в которой отражается настроение определенной группы населения. Причем на одно и то же событие может быть создано несколько песен и каждая из них отразит настроение одной из социальных групп. Одна передаст настроение одного класса, а другая - другого, ему враждебного. С другой стороны, художественная форма, в которую облачена песня, играет такую же роль, какую играет у нас художественная литература, т. е. удовлетворяет эстетическим запросам данного народа, непосредственно влияет на эмоциональную сторону, на чувство. Чеченцы, не имея письменной литературы, имели издавна довольно развитую народную поэзию, причем эта поэзия у них обладала известными особенностями. Надо сказать, что, если сравнить чеченцев с их соседями, мы придем к выводу, что, например, черкесы, которые держали в своих руках большую северную торговую дорогу и которые являлись на ней главными торговцами рабами и другими товарами, - эти черкесы дожили до нас, конечно, уже не в родовом строе, а в строе феодальном, строе, который похож на социальный строй Киевской Руси, державшейся на торговле, главным образом, рабами с Византией. Наряду с чеченцами и эти черкесы тоже имели свою народную поэзию, свои песни. Если мы теперь будем сравнивать народную поэзию черкесов с народной поэзией чеченцев, то принуждены будем отметить, что народная поэзия первых представляет собой героическую поэзию лирического характера, - поэзию, которая дает простор выражению личных чувств, восхваляет личные качества отдельных героев. Наоборот, чеченская поэзия спокойно описывает шаг за шагом, без особого восхищения, самое событие во всех его подробностях. Это является типичным признаком так называемой эпической поэзии. Таким образом, получается известное соответствие народной поэзии каждой национальности и ее социального строя. Эпос оказывается связанным с родовым бытом, а лирика, которая пропитана индивидуалистическими мотивами, оказывается связанной со строем феодальным.
Поэзия чеченского народа известна пока мало и начала записываться очень поздно, лишь в самое недавнее время. Впрочем, есть одна запись, которая до сих пор оставалась неизвестной. Это самая старая запись произведений чеченской поэзии. Она была сделана Львом Толстым во время его пребывания на Тереке в 50-х годах XIX столетия, когда он имел друзей чеченцев, от которых и записал в своем дневнике две чеченские песни русскими буквами. Эти два чеченца были Балта и Садо из Старого Юрта. Записи песен, сохранившиеся в дневнике Толстого, до сих пор оставались неразобранными и неопубликованными потому, что, если русскими буквами записать чеченский текст, то потом разобрать его будет чрезвычайно трудно. Разобрать можно только знающему чеченский язык. Эти песни предполагалось издать в полном собрании сочинений Толстого к столетнему юбилею со дня его рождения. Мне их предложили разобрать и установить их чеченский текст с точным переводом. Эту задачу я и выполнил. В 2 - 3 местах, правда, попадаются еще некоторые трудности, но в общем эти старейшие, насчитывающие почти столетнюю давность записи чеченских песен теперь вполне подготовлены к печати.
Они являются древнейшими известными нам памятниками чеченской литературы, будучи записаны в 1852 г. Одну из этих песен я вам и прочту в своем литературно-обработанном переводе (перевод Толстого не точен). Это маленькая песня, записанная 1 февраля 1852 г. в станице Старогладковской от чеченца Садо; песня имеет ясно выраженный свадебный характер:
Сама бы я себя убила, если бы люди (потом) не
говорили: "Распутнице могилу рыть давайте".
Прочь убежала бы я в поле, если бы люди (потом)
не сказали: "Мы по следам распутницу искать ходили".
Я в небо поднялось бы, если б поднявшись дождем
излиться вниз я не боялась.
Я не излиться вниз боюсь, - боюсь с дождем его пшеница
уродится.
Я в землю ушла бы, если бы травою выйти вверх не
побоялась.
Этого молодца волы съедят меня, боюсь, - от молодца
уйти мне (видно) места нет.
Теперь я приведу еще несколько образных чеченских песен в переводе на русский язык. Дело в том, что некоторые из произведений чеченской поэзии поражают своей художественностью, замечательными образными выражениями, так что представляют интерес не только для чеченцев, но, если бы их издать в русском переводе, они были бы интересы и для русских, и, вообще, для мировой литературы. К таким произведениям относятся, например, некоторые запевы чеченских эпических песен. Дело в том, что когда чеченец поет длинную эпическую песню, то в начале ее он поет вступление к песне, которое не имеет прямого отношения к ее содержанию, но должно привлечь внимание, определенным образом настроить слушателей. Эти вступления - "запевы" - бывают иногда замечательны по своей художественной форме. Есть такой, например, запев, который художественно рисует нам образ дикого оленя. Я его приведу вам в точном переводе:
