Орцханов : «В это время во Владикавказе находилась на отдыхе стрелковая армянская дивизия, которая совершенно не терпела ингушей и била всех без исключения мужчин, женщин и детей. Здесь же стояла и юнкерская школа – 50 человек, и донцы – 50 человек, всего 100 человек. Эти последние находились в моем распоряжении и с этими людьми я принимал участие в ликвидации столкновений армянской дивизии с ингушами…
В доме Болаева был убит один солдат. Дом этот был окружен солдатами армянской стрелковой дивизии. Из дома отстреливались. В это время я подъехал туда, со своими донцами, проверил, в чем дело и сказал: «Убирайтесь отсюда, а то всех арестую и расстреляю». Таким образом, я разогнал солдат и взял под конвой все семьи, и эти семьи забрали с собой все, что могли из имущества. Освобожденных же я отвел в подвал бывшего баронского дома, вместе с женами и детьми. Когда я вернулся обратно в их дом, там из имущества ничего не осталось, все уже растащили солдаты армянской дивизии…
В бывшем доме Бекмурзиева жила вдова Измаилова с детьми. То же самое: ночью прохожу мимо дома, смотрю: крик, шум солдаты осаждают дом. А там дети ревут, три взрослых дочери плачут. Тогда я скомандовал солдатам, чтоб уходили оттуда, поставил охрану. Вызвал
женщину-хозяйку дома к себе и сказал, что я приехал на помощь, пока оставляю вам охрану, утром приеду и возьму вас, а пока успокойтесь. Утром, как только рассвело, я подъехал, нагрузил их имущество и отправил за город по Базоркинской дороге.Какое после погрома было настроение среди ингушей?
Орцханов: Конечно, возмущеное. И их можно было понять.
Мне рассказывал Киров, что после этого столкновения он приезжал в Базоркино и разговаривал с населением. Тогда был слух, что теперь все ингуши собираются напасть на город, чтобы отомстить за убитых.
Орцханов: Нет. Если бы нападали городские жители, тогда другое дело, но раз нападала армянская дивизия, город здесь не причем.
Говорят, что когда приехал Киров, собралось много народа. Когда он к ним обратился с вопросом: в чем дело, у нас есть такие сведения, что вы хотите разгромить город, ингуши ответили, что мы не собираемся нападать на город. Это просто осетины пустили провокацию, что ингуши хотят напасть на город. Это совпадает с тем, что ты говоришь?
Орцханов Да. В общем, картина была ужасная, потому что, солдаты не разбирались, убивали всех подряд. Солдат убрали на фронт, и дело было ликвидировано.
После этого продолжались уже столкновения казаков с ингушами. В октябре месяце было столкновение ингушей с казаками около Яндырки. Это было самое большое столкновение, где действовал бронепоезд и артиллерия. Туда поехали я, Буачидзе и Ступников, который потом поехал в станицу Нестеровскую разузнать, в чем дело. Это было в октябре месяце 1917 года. Затем произошел октябрьский переворот в Ленинграде, а здесь образовалось горское правительство с одной стороны, а с другой стороны – казачье правительство. Затем, примерно, 10 декабря был убит Караулов. Столкновение ингушей с казаками продолжались. Затем 30-го января 1918 года белоосетины разгромили Владикавказский Совет рабочих депутатов.
Чуть раньше, 31-го декабря ингуши собрались на базаре во Владикавказе, …здесь начались первые грабежи, которые продолжались до 5-го января. 5-го января сюда пришел из Пятигорска Волжский полк, который начал выбивать ингушей за город. Утром 6-го января солдаты этого полка вместе с осетинами подожгли Симоновский дом. 7-го января я ворвался в город со своими бойцами, было 11-12 часов ночи. В конце города есть техническое училище, в этом здании находились все отступившие ингуши, а ехавшие им на помощь были на Базоркинской дороге. Я говорил по телефону с городом, с одним офицером осетинского полка, фамилии его не помню. Он сообщил, что ингуши отсюда выбиты, сейчас горит Симоновский дом, в котором есть несколько человек ингушей, через один-полтора часа они будут сожжены. Отступавшие тоже об этом говорили. После этого я прискакал в Базоркино, сказал, что горят ингуши в доме Симонова, пусть кто хочет добровольцем идти выручать, идут со мной. Некоторые муллы были против этого. Тогда я обратился к Хаджи-мулле и сказал, что это за шариат, в каком законе сказано, что нельзя спасать братьев, и он мне ответил, что сам он поедет, со мной. Кто хочет, может тоже ехать с ним. Мы пошли в сторону Цалдона, впереди были посты, а позади наша конница. Таким образом, когда мы подходили к городу, везде были городские засады. Я говорю им, что мы едем выручать своих людей, никого грабить не будем, но если кто-нибудь из нас будет убит, мы отомстим. Говорил я это для того, чтобы в городе не думали, что мы воры. Таким образом, без единого выстрела нас пропустили в город сначала через сенной базар. Была светлая ночь, светили фонари, которые мы сбивали выстрелами и, таким образом подъехали туда, где сейчас находится ГПУ. Здесь мы сейчас же повернули направо, к бульвару; не доходя до бульвара, спешили людей.
Мной было дано распоряжение пешим строем пробежать на бульвар, охватить весь бульвар и, по команде «огонь», сделать залп. Таким образом, после того как мы спешились, выстроились, я скомандовал «огонь». Подошли к дому Симонова. В нем был единственный выход – железные ворота, снаружи висел железный замок, а против ворот стоял пулемет с прицелом на ворота. Когда мы подъехали, сломали замок и открыли ворота, в доме один был убит, один ранен. Вытащили оттуда 17 человек, все они были залиты водой. Дом горел сверху и снизу, выход был единственный – в ворота. После этого мы освободили всю площадь около дома, людей взяли и направили к учебной команде.
После освобождения их мы направились к учебной команде, там все разгромили, взяли 6 или 8 орудий, патроны, обоз, лошадей, в общем, все вычистили, ничего не оставили там. Все это мы свезли в Базоркино, где в это время находилось что-то вроде меджлиса, мы им все это передали».20 июня убили Буачидзе. Как началось столкновение, когда ассиновские ингуши напали на станицу Фельдмаршальскую? Ты помнишь это?
Орцханов: Я там не участвовал. Как началось столкновение в станице Фельдмаршальской? Двоих ингушей – стариков убили. Мы решили этому положить конец, так как в убийстве стариков участвовала почти вся станица, то ее почти всю сожгли».
«Что же касается выселения станиц, то тут дело происходило под руководством Орджоникидзе. Он велел пропустить казаков в Архонку и часть в Моздок, никого не трогая, чтобы люди могли уйти со своим имуществом. Когда их отправляли сюда, в город, то здесь помогло распоряжение Орджоникидзе никого не трогать, иначе их могли бы убить и отобрать имущество. Убили только одного человека-кровника...
Когда приезжал Орджоникидзе во Владикавказ и делал в «Гиганте» доклад о международном положении, я видел его в первый раз.
Когда выселяли станицы, ты не видел Орджоникидзе?Орцханов: Я видел его здесь, в городе, когда он говорил, каким образом нужно относиться к казакам. Орджоникидзе был против того, чтобы обижать того, кто сдается без боя».
Дело Медяника
Орцханов: Он и еще один возвращались из Тифлиса по Военно-Грузинской дороге. Они попали ко мне в руки. Их отвели в Джейрах, в конце концов, они оказались в Галашках, их там и расстреляли.
Гатуев: Когда я изучал Зелимхана, я помню, что в Ассинском ущелье были казаки, которые сожгли сакли, кажется, эти казаки были под командованием Медяника.
Орцханов: Вербицкого и Медяника тогда там не было. Точно я не помню.
Гатуев: В данном случае наказывали его только за "карауловщину" или за старые грехи?
Орцханов: В общем, было много дел. Основное было то, что хотели отомстить за Дени-шейха, который был убит в Грозном, и Караулов и Медяник, эти главари, шли против чеченцев и ингушей.
Во время белых в Назрани у нас находился пост на бугре, не доходя крепости около с.Барсуки. На этом бугре нас окружили и хотели перерезать. Подоспела помощь, и мы сразу же пошли в атаку.О наступлении Деникина
Орцханов: Когда Деникин наступал, мой отряд находился на участке Долаково. Наступление началось в 9-10 часов утра на Владикавказ, так называемую Немецкую Колонку. В этих боях действовал мой отряд, начиная от новой тюрьмы до Немецкой Колонки, а городские части дрались под Курской слободкой. В это время наш штаб находился в усадьбе графа Уварова в Базоркино. В этих боях деникинцы наступали на Курскую слободку, на Владикавказ, а на Ингушетию они наступали со стороны Немецкой Колонки. Фронт держался 9 дней. На 10-й день они прорвали фронт под Долаково, вследствие чего волей неволей пришлось нам отступать. Когда они прорвали фронт, я поехал проверить, в каком положении там дело. Едучи на Долаково, я видел отступающую в беспорядке толпу, и сейчас же вернулся обратно и доложил Орджоникидзе, что там фронт прорван. Орджоникидзе дал распоряжение отступать, после чего мы отступали по всему фронту. В это время мы хотели очистить Ольгинское. Тут стояла артиллерийская бригада. В общем, сделать это было легко, но в Базоркино были люди, которые сказали, что они заключили с Ольгинским договор, что они через свою территорию к нам не пропустят врагов, а мы через свою территорию не пропустим к ним. Нам пришлось отступать."
О отступление
Орджоникидзе и другие в этот вечер были в доме Идриса Зязикова. Там они переночевали и на другой день приехали в Сурхохи. Я вместе со своим отрядом и кабардинцами также приехал в Сурхохи, где мы встретились в доме Сампиева Дуди. У нас были две автомашины. Мы оставили эти машины, закрыли сеном, чтобы их не было видно, а сами продолжили отступление. Мы приехали в Галашки, затем в Мужичи, где мы остановились, часть в доме Хакиева, а часть в доме Аушева. Народ нас встретил хорошо. Орджоникидзе держал себя хорошо и проявлял мужество, хотя, конечно, было неприятно отступать. В общем, он не падал духом. После этого приехали в Даттых, где было гораздо безопаснее. В Даттыхе мы остановились в доме Исламова Заурбека и Арчхоева Азмата. Там мы прожили долго. Был слух, что если Орджоникидзе доставят к белым живым или мертвым будет выдана какая-то сумма денег. Когда мы жили в Даттыхе, у нас заболел тифом Назаретян. Он болел серьезно и в очень тяжелой форме. Ухаживали за ним только Орджоникидзе и я, никто из села ни за какие деньги не хотел за ним ухаживать.
Когда к вам дошли слухи, что за поимку Орджоникидзе назначена награда, Орджоникидзе говорил что-нибудь?
Орцханов: Он говорил, что очень может быть, что награду дадут. Однажды нам донесли, что на нас идут со стороны Галашки с трех сторон, причем им донесли, что все командиры и Орджоникидзе находятся здесь. После этого мы ночью поехали обратно в Мужичи и двинулись по направлению с. Алкун и дальше в горные аулы Ерш и Пуй, где остановились в доме Джабраил-муллы. Оттуда Орджоникидзе и Албогачиев Юсуп поехали в Хевсуретию для проверки вопроса, можно ли через Хевсуретию пробраться в Тифлис. Когда они приехали туда, их приняли и сказали, что лично Орджоникидзе пропустим, но больше никого через свою территорию не пропустим. Они вернулись обратно в Пуй, а из Пуя мы двинулись дальше и приехали в Цори, где остановились в доме Додова Эльберта. Они нас приняли хорошо. Сам Эльберт был кузнец, подковал нам всех лошадей. На другой день он оседлал свою лошадь и стал во главе отряда проводником. Орджоникидзе хотел ему предложить денег, но он сказал: "Я не из тех ингушей, которые с гостей могут получать деньги", в общем, отказался брать деньги. Потом Орджоникидзе передал деньги мне и велел их вручить его жене. Они оседлали лошадей, а я остался и передал деньги хозяйке. Мы двинулись дальше, приехали в селение Гули, там заболел и умер Бутырин.
Орджоникидзе ухаживал за Бутыриным?
Орцханов: Я не помню. Я помню, что Орджоникидзе долго стоял у могилы, и в глазах были слезы. Оттуда после смерти Бутырина мы двинулись по направлению в Кий, где остановились в доме Паског Хафкиева, здесь от нас отделились Дьяков, Албогачиев и Гойгов, которые поехали по направлению к Чечне. А также от нас ушли Тасуй, Калмыков и другие, которые пошли в Тифлис через Малхийский перевал. Гикало остался в Галашки, Эльдеров остался в Мужичи, Габиев - тоже, с тем, чтобы пробраться в Дагестан. По прибытии в Кий Орджоникидзе спросил, где бы достать бланки и печать Ингушского Нац. Совета для того, чтобы использовать их: написать мандаты для проезда в Тифлис для всей группы, в крайнем случае хотя бы несколько штук бланков. Я сказал, что достану или все, или хотя бы бланки. Как раз этот штамп и печать находились у Мусса-муллы из селения Экажево, который был раньше председателем Нац. Совета. Я взял людей и вместе с ними направился в Экажево через Даттых, Галашки, Сурхохи. По пути, там, где нужно было, я оставлял посты по 2-3 человека. В Экажево я взял с собой двух человек, зашел во двор Мусса-муллы и зашел к нему в комнату. И стал говорить: я приехал к тебе по важному делу, а именно Нац. Совет, как таковой, уже не существует, теперь уже власть Деникина, тебе может попасть за штамп Национального Совета. Наши отступившие отряды и вообще все, кто дерется против Деникина, находятся в горах. Им нужно использовать твою печать, чтобы иметь связь с правительством Грузии и получить оттуда оружие и деньги. Мусса мне не возражал, достал печать, штамп, бланки и все то, что у него было, и когда передавал их мне, то просил чтобы я написал ему расписку о том, что к нему в дом приехали ночью, произвели обыск и нашли печать, штамп и бланки. Я спрашиваю, к чему тебе это, он говорит, что деникинцы могут не поверить. Я ему сказал, что ничего этого не дам. В конце концов, мы дали друг другу честное слово, что он не скажет, что я приехал и взял у него печать и бланки, а я не скажу тоже самое, что брал у него. После этого мы той же дорогой через Даттых вернулись в Кий.Мы приехали к Орджоникидзе, я ему представил печать и бланки. Он был доволен и поблагодарил, потом писал мандаты разного содержания представителям ингушского народа для поездки в Грузию и Баку. Эти мандаты получили Назаретян, Калмыков и другие. Сам Орджоникидзе получил мандат на имя Мархиева Магомета из селения Верхний Даттых. Затем я достал ему свой костюм, черную черкеску, черные сапоги, газыри, кинжал с черной костяной ручкой, пояс, ноговицы, чувяки, шапку, башлык и тулуп у него были свои. Свою одежду он оставил у меня. Таким образом, мы его отправили в Грузию. Мандат у Орджоникидзе был в Тифлис-Баку-Астрахань. При уходе он делал указания, давал разного рода задания, наказывал держать связь со всеми горцами и со всеми находящимися на территории Ингушетии и Чечни красноармейцами, чтобы обеспечивать их, чем возможно.Затем мы установили связь с Закавказским Крайкомом партии, который находился в Тифлисе. Орджоникидзе обещал по прибытии в Тифлис просить крайком партии оказать нам всяческую помощь деньгами, оружием и чем возможно. Спустя некоторое время человек привез мне письмо, адресованное ингушскому народу. Это письмо предлагало широко оповестить всех, что уход большевиков временный, чтобы все были уверенными в скором возврате советской власти, чтобы никакой контрибуции деникинцам не давать, в особенности горцам, одним словом, там было 7-8 вопросов. Затем был специальный мандат о том, что я назначаюсь командующим вооруженными силами Ингушетии. После этого письма я созвал съезд и на съезде прочел это письмо. Заседание съезда мы оформили протоколом, который у меня имеется, и могу его дать. После этого я послал в Тифлис в крайком партии представителей, чтобы они договорились о помощи нам в деле приобретения и переброски оружия. Крайком партии отпустил на приобретение и переброску оружия средства свыше 80 тысяч рублей, а грузинское правительство отпустило нам оружие: два горных орудия, 14-17 ручных пулеметов, ручные гранаты,600-700 штук французских винтовок, патроны к ним и в достаточном количестве патроны для русских винтовок, медикаменты, 500-600 лошадей, мулов и ишаков и т.д. В общем, все необходимое мы перебросили к себе через Казбек, Хевсурский перевал и Мецхальское общество. Я получил и полевые телефоны, и таким образом у меня на всех заставах и в штабе были телефоны.
Может быть, вспомнишь отдельные выражения Орджоникидзе или интересные встречи с ним, что он сказал по тому или иному поводу, когда смеялся, когда плакал и т.д.
Орцханов: Разве сейчас это вспомнишь? Мы говорили о многом. А плакать он не плакал никогда!
Может быть, он говорил что-нибудь об Ингушетии, может быть о чем-нибудь разговаривали, когда из Сунженской станицы белые выгнали ингушей?
Орцханов: Мы об этом и сами знали. Что мы могли говорить об этом? Ждали, когда придут нашиВ Чечне
Орцханов "У меня был штаб в Хамхинском обществе, главное селение которого Хамхи. У меня в отряде были кабардинцы, отступившие красноармейцы, ингуши и плоскостные жители. Все, кому плохо жилось, они, как только перейдут через перевал, сразу же чувствовали себя как дома. Таким образом, находясь в этом положении, я получил официальное извещение из Ведено, где находилось эмирство Узун-Хаджи, а с ним был близко связан Торко-Хаджи, который взял Батокоюрт. Они тоже, находясь здесь, отдали приказ о том, что назначаем Орцханова Главнокомандующим всеми вооруженными силами Кавказа. Приезжает ко мне человек и вызывает туда. Должен сказать, что я там ни разу еще не был. Я имею у себя 200 человек, два ручных пулемета, по две гранаты и по 200 шт. патронов на человека. Выезжаем в направлении Ведено. Когда мы подъехали к Шатоевской дороге, слышим стрельбу. Спрашиваем, в чем дело? Говорят, что в районе Воздвиженской, где позже в сентябре был убит Асланбек Шерипов, происходит бой. Меня заинтересовал бой, я повернул бойцов и иду к Воздвиженке.
Когда я подъехал к Воздвиженке, увидел Шерипова и около него людей, 15-20 человек. Шерипов обрадовался мне, он рассказал коротко в чем дело. Здесь, говорит, идут бои, тут казаки, у них действовали два пулемета, а теперь действует только один, людей у них гораздо больше. Создалось вот такое скверное положение.
Я поднял его дух, сказав, что у меня сзади идут полевые орудия, а пока давай поставим два пулемета на фронт и пойдем в атаку. Поставили два пулемета, с криком "ура" начинаем бить, и мы их сбили оттуда. Когда они отступали, им новоатагинцы перерезали дорогу и здесь они больше лишились людей, чем когда брали станицу. Мы захватили в плен 114 казаков, 8 офицеров, 1 полковника, Шерипова тут ранили.
После этого мы взяли направление на Ведено, а сами распустили слух, что сейчас движемся на Шали, там были главные силы Деникина. В тот день мы наступления не делали, ждали арестованных в Ведено. На другой день все же наступали на Шали. У Узун-Хаджи было много людей, но правильно организованного фронта не было. Оружие было плохое, его многочисленные "генералы" и поручики рисовали химическим карандашом "погоны", так что, бывало, идет какой-то офицер, но не разберешь, что у него за чин. В общем, была неразбериха.
Мы приехали туда и на другой день все силы направили на Шали. Когда мы повели наступление, "добровольцы" ушли в Грозный.
На другой день я возвращаюсь обратно в Ведено, и прямо оттуда взял маршрут обратно в Ингушетию. Меня беспокоили слухи, что через Галашки или Мецхальский перевал Деникин пойдет туда. Как только я приехал в Ингушетию, я подробно изложил все начальнику своего штаба опытному коммунисту Сотникову и послал двух человек в Тифлис в Крайком партии с донесением. Они в обратном ответе пишут соболезнование в связи с гибелью Шерипова и просят сообщить, где Гикало, жив или нет. Затем в этом же письме было написано, что Узун-Хаджи - изменник советской власти."Расскажите о поездке Орджоникидзе в Баку
Орцханов: Когда мы приехали в Баку, я помню, не доходя Баку была толпа красноармейцев, причем толпа была возмущенная. Когда вышел из вагона Орджоникидзе, он говорил около часа, после чего весь шум прекратился и толпа успокоилась. О чем он говорил, я точно не помню. Это был первый момент.
Затем, до овладения нами Баку, был арестован Гуда Гудиев, ингуш, бывший градоначальник Баку. Затем был арестован Мурзабеков, которого там убили, были арестованы Эльдиев Султан и полковник Шовхалов Заур. Их обоих Орджоникидзе освободил, а остальные двое были расстреляны. Затем там же умер Ахриев Гапур. Будучи в Баку, Орджоникидзе вел большую работу. Там же в Баку он подарил мне золотые именные часы.
В 1920 году я встретил Орджоникидзе во Владикавказе около гостиницы. Мы с ним обнялись, был и смех, и радость. Отсюда мы пошли на станцию, где у него стоял специальный вагон. На станции он мне преподнес именной маузер.
Дальше, в 1920 году был 1-й съезд ингушей в крепости Назрань. На съезд был приглашен и Орджоникидзе. Мы с Орджоникидзе поехали туда на автомашине. На съезде Орджоникидзе заметил, что здесь присутствует полковник Шахмурзиев. Когда он его заметил, он заявил: Товарищи ингуши, я приехал к вам на съезд, но когда я вижу, что среди вас сидит контрреволюционер Шахмурзиев, разрешите пожелать всего хорошего. Я присутствовать на съезде не могу. Таким образом, он уходит, я также. За ним вышла толпа. Когда мы подходим к машине, к этому времени толпа окружает его. В этот момент выходит Шахмурзиев и говорит: Товарищ Орджоникижзе, я не чувствую за собой ничего, если виноват, накажите. В этот момент толпа подняла Шахмурзиева и посадила в нашу машину. Мы выехали оттуда и приехали на станцию. На станции у Орджоникидзе стоял вагон. Я посадил его в вагон, взял своих людей и ушел. Больше Шахмурзиев в Ингушетии не показывался.
