В самом начале 19 века с разрешения императора Александра на Северном Кавказе начинает деятельность миссия Эдинбургского миссионерского общества. Они основали свой центр призыва у подножия г. Бештау, между реками Кума и Подкумок (ныне — поселок Иноземцево). Когда миссионеры впервые посетили это место в 1802 году, здесь жило более 500 человек, все мусульмане, уроженцы окружающих мест, говорившие на шести или семи различных языках.
Но мы остановимся на деятельности двух миссионеров - Г. Блая и Г. Галловея, так как они обратили внимание на ингушах, впоследствии переселились, выучили язык, были хорошо приняты и главное оставили ценный материал о своем пребывание у ингушей.
Дело в том,что данных господ не допустили к осетинам ввиду того, что там лапу уже хорошо приложила РПЦ, ингушей же евангилистам отдали ввиду провала всех попыток насадить православие. Но вскоре успехи евангилистов испугают московских бояр и....

Перевод письма Члена и агента Шотландского Миссионерского общества, Пастора Ришарда Нилля, к господину министру духовных дел и народного просвещения, Его Сиятельству Князю Галицину. (Текст письма публикуется в полном соответствии с оригиналом):

"По приезду туда, нашел он между сим народом множество больных и раненных, по причине непрестанных и кровопролитных между ними ссор и драк. Сие обстоятельство тем паче побудило его желать, остаться у них. Он обучался медицине в Шотландии, и потому немедленно начал лечить страждущие их тела, в ожидании, что сие проложит ему путь к доставлению  им врачество для душ. Успех его превзошел всякое ожидание.  Излечения, произведенные им, приобрели ему доверенность в народе, и свободный  вход в домы их.  На него начали взирать, как на друга и отца, так что ему, возможно стало между ними ходить с полною безопасностью, даже и без охранительной стражи; чего дотоле ни с кем из Европейцев не бывало.
В начале нынешнего года он был уже столь силен в языке их, что предпринял  излагать оный на письме, и перевел даже Молитву Господню на оный, которая и напечатана в Астрахани. Сим ободрился он, и стал помышлять об учреждении школ между  ними, в которых предполагал обучать Российскому и Ингушскому языкам, и другим предметам полезных познаний, имея в виду образование их и внушение Евангельского учения. Все ингуши, коим он объявил сие намерение свое, весьма ободрили оное, а некоторые их них изьявили желание, чтобы дети их могли быть обучаемы русскому языку, вместе с их собственным. Несколько мальчиков согласились уже перейти к нему и жить с ним, радуясь чрезвычайно тому, что научатся читать и писать.
Один пожилой человек пожелал, не только сам учиться чтению и письму, но и обучать потом в своей деревне. Ясно было, что они с удовольствием принимали все, что сей неутомимый служитель господа ни предлагал им. Видя же ингушев, столь хорошо расположенных, Г. Блай стал готовиться к постройке дома, довольно обширного для своего жилища и некоторого числа мальчиков, коих он имел надежду получить в свое училище. Он расположился так, чтобы дети, живущие неподалеку от него, оставались жить со своими  родителями; а те, коих жилища далеко, перешли бы к нему, и содержались  от сего заведения.  Как же скоро собралось бы достаточное число мальчиков, по его предположению, он намеревался приступить к испрошению покровительства и вспомошествования Его Императорского Величества, на построение нужных для училища зданий. Между тем думал пользоваться всяким удобным случаем, для наставления старых и молодых в правилах христианства. Сердце его прониклось так же и к важному делу, приложения Священного Писания на ингушский язык. К исполнению всего того имел он наилучшие виды, что успеет он совершить ее немногие годы, если сохранится жизнь  его и здоровье. Все казалось оправдывающим его надежду, что с благословением Господним он может сделаться оружием, к приведению многих из сих несчастных жертв­ – погибели,  к блаженству и славе вечной. Но, к сожалению, все прекрасные виды исчезли в один миг. Около половины января 1822 года Г. Блай получил письмо от командующего во Владикавказе офицера, извещающее его о повелении Главнокомандующего в Грузии, что ему не позволяется дольше оставаться в Назрани, но чтобы немедленно выехал в Шотландскую колонию в Каррасе. Г. Блай тотчас приготовился к отъезду оттуда.
Но едва только узнано было сие между жителями, как всеобщее сожаление изъявлено ими о сем. Они опечалились крайне, что лишаются своего благодетеля, и собравшись к нему, спрашивали «Зачем ни останешься  с нами». Если не хочешь «всегда жить у нас, то останься хотя на несколько лет, и выучи нас и детей наших». При отъезде его, множество жителей пришло к нему, брали его руку, желали ему благополучия и счастливого пути, просили кланяться от них его родственникам, друзьям, братьям и сестрам.
Можно полагать, что подобного явления при расставании не было  до селе между ингушами. Г Блай,  пишет, что он никогда еще не разлучался с кем бы то ни было, столь растроганным. Кажется,  что расставание с сими бедными язычниками, тягостнее было для него, нежели когда он расставался со своим отечеством, с Христолюбивыми друзьями своими, или с домом родительским, и так сильна его привязанность к ингушам и забота о спасении их, что позволение, возвратиться к ним, и проводить всю жизнь между сими неопытными сынами гор, почел бы он за счастливейшее событие своей жизни.
Все сие происшествия извлеченные из письма Г. Блая, подтверждаются вполне господами Паттерсоном и Гендерсоном, которые были в Назрани прошлого октября. Они описывают ингушей людьми наиболее дикими из всех горских племен. Между ними нет почти ни одного пришедшего в полный возраст человека, который не был бы виновен в пролитии крови, или не искал отмщения в том за родственника своего, или приятеля.
По сему старые и молодые между ними всегда вооружены совершенно, и не считают сходить к реке за водой без заряженного ружья, кинжала или щита. Но при всем том, они считали себя обязанными все, оберегать Г. Блая пришедшего к ним с одним оружием токмо, Мечом Духа Божьего.
Ингуши в Назрани без всякой религии. Магометанская вера введена была между ними несколько лет тому назад,  но они прогнали от себя мул и объявили, что хотят остаться при  религии предков своих.  В чем же она состоит, они сами не знают.
За несколько времени до приезда к ним Г. Блая учинено было покушение к крещению их, но они вышли навстречу в полном вооружении и сказали, что готовы отражать силу, силою, но  не покоряться таким обрядам коих причина им вовсе не известна.
Господа Паттерсон и Гендерсон заключают, что ныне иного средства к покорению сих надменных Горцев, как кроткими наибольшее впечатление производящими истинами  Евангелия. Оныя могут введены быть между ними, только людьми бескорыстными, святыми, предавшими себя богу, которые согласятся жить у них, научить их языку, изготовить учебные книги, переводить Священное Писание, обучать народ чтению, и таким образом, ознакамливать их с сею Божественною Примудростью, которая поучает нас: уважать всех людей, любить ближних, Бога бояться, чтить Царя.
Они находят, все причины к ожиданию, что Г Блай исполнил бы все сие. А когда ингуши приведены были бы единожды к опытному  познанию любви Господа нашего Иисуса Христа,  то сделались бы сами Миссионерами спасительного учения для всех Горских народов, от Терека до Каспийского моря, в таких местах, куда ни один Европеец доходить не мог."

Санкт-Петербург, 13 июня 1822 года

После всего этого Шотландскую Миссию начали всячески прессовать в регионе, кошмарить одним словом и 12 октября 1826 года Миссия была свернута, что вызвало в свою очередь реакцию имперских властей в Центре. Глава Миссии Джон Митчел в письме на имя Императора указал причину их отъезда выдворения Г. Блая из общества Ингуш и всяческие ограничения миссионеров и потому дескать Миссия сворачивается и будет работать в других частях света.
Александр потребовал немедленно выяснить все обстоятельства дела, а также всех кто участвовал в саботаже работы Миссии. Все претензии фактически адресовались тогдашнему проконсула Кавказа Ермолову.
И он ответил письмом:

12 ноября1827года №32

Ваше Высочество в отношении от 12 октября 1826 года, №920, изволили требовать от меня объяснений по жалобам Шотландских миссионеров, состоящих в двух предметах:

1.  Что один из сих миссионеров, занимавшийся проповедованием между ингушами высланный оттуда в 1822 году местным начальством, без всякой видимой на то причины….

что же касается до миссионера Шотландского общества, находившегося у ингуш, то к удалению его оттуда побудили меня следующие причины: Во время пребывания моего в Санкт-Петербурге в 1821 году объяснялся я лично с бывшим министром духовных дел о необходимости не дозволять иноверным миссионерам, проповедовать христианскую религию в Назрани, и князь Александр Николаевич, соглашаясь  совершенно, с сим моим мнением добавил, что таковые миссионеры допускаются только там, где нет миссии греко-российской церкви, к ингушам же были посланы священники наши от святого Синода.

Потом в 1822 году, в проезд мой через Владикавказ, явились ко мне несколько старшин Назранских, принявших от наших священников святое крещение, и удостоверяя, что переменою религии потеряли они общее уважение они от народа, сопротивляющегося явно,   введению христианства, что они не могут уже более удерживать его в надлежащем повиновении и что при дальнейших действиях наших миссионеров ингуши решились, оставя Назрань, удалиться в горы, просили меня дозволить им обратиться опять к прежнему их закону.

По важности места занимаемого ингушами которые, быв до сего преданы России, по положению их селении при Назране служат наилучшим сторожевым постом нашим с сей стороны от   неприязненных чеченцев и карабулаков, не мог я не предвидеть, сколь неприятные последствия могли бы произойти , если бы народ сей – самый воинственный и мужественнейший из всех горцев, быв доведен до возмущения, решился удалиться в горы, и потому хотя и не мог я дать означенным старшинам прямого позволения отпасть от принятой ими веры, но должен был однако приказать, местному начальству смотреть на поведение их в сем отношении сквозь пальцы. Вместе с тем склонил я проповедника нашего дабы он на некоторое время остановил предприятие свои к обращению сего народа.

В то же время узнал я, что у ингуш находится шотландский миссионер Блай, который, выдавая себя за лекаря начинал входить у них в доверенность.

Почитая не приличным в то самое время, когда я остановил действия нашего проповедника, дозволить пребывание между ингушами миссионера иноверного и основываясь на вышеупомянутом личном объяснении моем с бывшим министром духовных дел, считал я себя вправе, выслать его от сего народа. Что было тогда же и исполнено.

Вслед за тем князь Голицин по поводу просьбы агента Шотландского миссионерского общества пастора Нилля о дозволении означенному Блею возвратиться к ингушам, в отношении от 26-го июля 1822 года№2574, меня уведомил, что о причинах удаления сего миссионера, по личному разговору со мною, ему  известных, доводил он до сведения Его Императорского Величества, но Государю Императору благоугодно было знать, не было ли еще и других каких побуждений к таковой высылке. Вследствие чего в отзыве от 19-го сентября, того же года, №194, я объяснил все выше прописанные обстоятельства и полагаю, что распоряжения мои были одобрены Его Императорским Величеством, ибо миссионеру Блею возвратиться к ингушам  не было и на счет сей никакой дальнейшей переписки не происходило.

Неоспоримо, что введение христианской религии между горцами, могло бы умягчить суровость сих полудиких народов и сделать их нравственному образованию более доступными; но дабы переворот сей и в политическом отношении в полной мере был полезен для России, необходимо так же чтобы вместе  с тем как понятия народов сих так и самые обычаи их и нравы сближены с нашими, но сего едва ли можно достигнуть посредством миссионеров иностранных и иноверных.

Весьма естественно что миссионеры сии истолковывая догматы и обряды религии ими проповедываемой, коснутся разности онных с господствующею греко-российскою церковью, и конечно, не станут выставлять со стороны выгодной последних, предосуждение собственного вероиспеведания; вероятно также, что излагая правила их церкви иностранцы  сии будут упоминать о тех странах, где вера их господствует и не преминут объяснять тамошние постановления и Нарвы, с нашими не согласные.

В сих случаях, без сомнения, говорить они будут в свою пользу и, показывая себя некоторым образом существами превосходными, не остерегутся поселить пренебрежение к другим вероисповеданиям и обычаям  родящееся всегда у новых прозелитов с особым фанатизмом.

Итак, можно наперед предугадывать какие были бы последствия если бы народы, среди владений наших обитающие в местах непреступных были таким образом просвещены иноверцами, но если бы с нравственным образованием онных вражда к нам ныне питаемая усилена была еще новыми побуждениями; – я не упоминаю уже о том, что под видом  миссионеров удобнее всего могут вкрадываться в страну сию агенты кабинетов не равнодушно смотрящих на приобретение наше всей части Азии и что вызывая для распространения в областях наших христианства проповедников иностранных мы сознаемся перед лицом всей Европы или в недостатке способов наших или в неспособности к проповедованию слова Божия нашего духовенства.

По всем сим соображениям я полагал бы полезнейшим, не допуская в здешние страны миссионеров иностранных.