Рекомендовано к изданию решением Ученого совета Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева.

В работе рассматривается комплекс вопросов, связанных с выходом горных ингушей на прадедовские равнинные земли, основании ими Назрановских поселений и защиты их от вражеских нападений.

Жителя любого населенного пункта, большого или малого, неизменно волнует вопрос – когда, кем и как было основано село или город, в котором он живет, какова его история. Есть населенные пункты, историю возникновения которых восстановить уже невозможно. Их прошлое уходит в туманную глубь веков, и нет никаких письменных источников. К примеру, тут можно назвать древние ингушские горные поселения Эгикал, Хамхи, Таргим, Джейрах и многие другие. В лучшем случае о них всех имеются лишь сбивчивые и во многом фантастичные фольклорные сведения.

В Ингушетии помимо горной есть равнинная зона. Ее история уже более или менее доступна исследователям. Равнины Предкавказья осваивались человеком с каменных веков. С тех пор кто только не разгуливал по благодатному Северному Кавказу. Тут, прежде всего, следует назвать аборигенное древнее его население, которое в течение многих веков теснили варварские древние скотоводческие племена скифов и сарматов, а затем – тюркоязычные, тоже разные, племена. Проходят по этой территории мадьяры, славяне, арабы… Были на этой территории государственные образования Хазария, Алания, объединявшие разные этнические образования. Во все времена аборигенное население вынуждаемо бывало уходить в горы, а затем, при благоприятных условиях, спускаться на равнины. Вся Ингушетия покрыта остатками городищ и курганов, которые ждут не дождутся своих археологов. Золотоордынцы в 13 веке захватили Предкавказье. Затем, в конце 14 века, их, а заодно и северокавказские племена, нещадно истребил Тамерлан. В 15 веке весь край обезлюдел и одичал. С 16 века от Тамани и Кубани на опустевшие места двинулись полукочевые адыгские племена, пришедшие в соприкосновение в языковом отношении с отюреченными кавкасионами – предками кумыков, балкарцев и карачаевцев.

Приблизительно на рубеже 15-16 вв. горные ингуши, стесняемые демографически и экономически, устремляют свой взор на предгорные земли, лежащие по верховьям рек Камбелеевки, Сунже и Терека. В то время горная Ингушетия, условно говоря, представляла из себя парламентскую республику. Делилась она на родственные и относительно суверенные общества. События более тесной их консолидации с целью решения важнейшей национальной задачи отразилась в приводимом народном предании.

Некогда именитые мужчины фяппинцев, чулхоев, галгаев и цхороев собрались у Места трех крестов. Все они с сожалением говорили, что каждый шахар (общество) стремится жить обособленно, что нет между ними согласия.

В то время в Фяппинском обществе мужчин называли «хурхалы», а женщин – «гарбаши».

О многом говорили собравшиеся, потом от галгаевцев сказал слово некий умный мужчина. Он был хорошо одет. Подпоясывался ременным поясом, а фяппинцы поверх таких же поясов носили еще и широкие матерчатые пояса (кушаки). Галгаевец говорил очень толково и убедительно. Он говорил:

– Из-за того, что мы разобщены, враги часто нападают на нас; если мы объединимся, то каждый из нас станет сильнее: нам нужно забыть слова «хурхал», «гарбаш»; нужно убрать широкие матерчатые пояса; если мы объединимся в один народ, то подобно другим сможем поселиться на плоскостных землях.

О многом таком говорил он. После его слов, все, кто был на Месте трех крестов, решили забыть слова «хурхал» и «гарбаш», убрать широкие матерчатые пояса и всех называть одним словом – галга. На память об этом событии они и установили эти три каменных креста.

Вскоре на этом месте состоялось объединение всей страны. И люди в полном согласии стали обживать равнинные земли.

(В 1974 г. рассказал Инал Керимович Цуров. Джейрах.

Записал И. Дахкильгов).

С 18 века адыги начинают покидать центральное Предкавказье и уходить на запад за Терек. Одновременно предки ингушей стали вновь спускаться из горных долин и поселяться по Тереку, Камбилеевке, Сунже, Ассе и Фортанге. В Тарской долине (по-ингушски «Тарс-аре») галгаевцы основывают Ангушт («Большие Ингуши» – в русских источниках), а затем, частью выселившись из него, – Шолхи («Малые Ингуши»). Под такими названиями ангуштинцев и шолхинцев еще в 1770 г. застал И. Гюлденштедт (28). Издревле горные ингуши имели самые тесные экономические, культурные и даже политические связи с Грузией. В мрачные средние века она была терзаема арабами, монголами, персами, турками. С очередным освоением равнинных земель ингуши все больше начинают устанавливать связи с Россией, интересы которой к тому времени распростерлись по Северному Кавказу.

На очереди перед ингушами стояла задача колонизации Назрановской местности. Но небольшому ингушскому этносу, теснимому со всех сторон внешними силами, нужен был крепкий и надежный союзник. Его они увидели в лице молодой имперской России, которая в свою очередь искала союзников в лице местных народов.

Основание назрановских поселений напрямую связано с единением Ингушетии с Россией. Поэтому необходимо первоначально хотя бы вкратце остановиться на этом судьбоносном для ингушей вопросе.

Связи предков ингушей с древнерусскими княжествами учеными прослеживаются начиная с 12 века. (21). Продолжились они уже в 16 веке, когда ингуши-аккинцы двинулись с гор на равнину и поселились на том месте, где «теперь обитает Назрановское общество, – писал Н. Семенов в 1882 году, – здесь оказалось мало места для всех переселенцев, поэтому большая часть их пошла через Малую Чечню на восток»
(24, 7). Ясно, что уже в 16 в. ингуши проживали в Назрановской долине. Уже в 1567 г. владелец аккинцев Ушаром-мурза вошел в контакты с царской администрацией (при Иване Грозном). Затем дело Ушаром-мурзы продолжили Ших-мурза, Батай-мурза. Тогда же, в 16 в., царского покровительства добивались «ингушевский владелец» (по терминологии тех лет) Салтан-мурза из Ларса и Хавса (Хьовц1а) из Оахкаре (Кист-Дзурдзукия – Оахкаре). Многие царские посольства предпочитали идти в Грузию по земле ингушей, т. е. по Дарьяльскому, а затем по Кистинскому ущельям. Связи с народами Кавказа активизировались при Петре I, который заявил «горских народов к нашей стороне приклонить» (23, 144). С начала 18 века ингуши активизируют свою деятельность по единению с Россией. Так, согласно документам той поры уже с 1752 г., после частых обращений ингушей в Кизляр (административному центру края), ингуши в официальных документах считались «России принадлежащими» (15, 437).

В послепетровское время политика центра впрямую обратилась к проблеме приобщения Кавказа к России. Процесс необходимо было начинать с Северного Кавказа, на который имели свои притязания Турция и Персия. Они в своей политике использовали ислам, который к 18 веку распространился по всему Предкавказью. В те времена в политике государств религиозный фактор играл большое значение. Как явствует из последующих исторических событий, центральная власть решила опереться на ингушей и осетин, среди которых ислам еще не распространился. Решено было эти народы обратить в христианство, с целью чего были созданы миссионерские центры. Центральная власть особое внимание уделяла ингушам, потому что через их землю по Дарьяльскому ущелью напрямую пролегал путь в Закавказье.

Документы 18 в. сообщают такой факт: «9 октября 1762 г. в докладе Сената императрице Екатерине II ясно была сформулирована мысль: разрешить основание поселения в Моздоке, но заселять его исключительно крешенными кабардинцами, осетинами, ингушами; представителями христианских народов… магометан не селить» (11, 41). Уже в следующем году, с началом строительства Моздокской крепости, стали приглашать туда на жительство представителей названных народов. Некоторые ингуши поселились в Моздоке, но позднее, вынуждены были покинуть его из-за веронетерпимости, проявленной относительно их. В то время ингуши имели свою религию (с примесью христианства) и уже появилась тенденция к исламизации.

В 60-х годах 18 века царская администрация, уже относясь к ингушам как к российскому народу, но медлила с юридическим оформлением союза ингушей с Россией, чему мешали длительные споры между Россией и Турцией за гегемонию на Кавказе, при которой часто заключились временные мирные договоры.

Сохранилась масса сведений о неоднократном и настойчивом стремлении ингушей соединиться с семьей народов России. И надо отдать должное ингушской элите тех лет, которая в конце-концов добилась своего. Историк П. Бутков отметил, что ингуши обратились к кизлярскому коменданту и «по собственному их желанию приняты в 1769 году в российское подданство и дали аманатов» (3, 300). Но окончательной датой заключения этого знаменательного акта признано 17 марта 1770 года, когда ингушскими 24 лидерами при всенародном торжестве была именно в Ангуште принесена соответствующая присяга. А сами торжества уже затем прошли на склоне Бартабос (по-ингушски – «Склон единства»).

Некоторыми исследователями допускается ошибка в обозначении места принесения присяги. Она никак не могла быть принесена на диком горном склоне. С чего это военный чиновник, архимандрит и ученый стали бы совершать столь важный акт по весенней грязи в кустах. Конечно же, акт был заключен в самой тогдашней столице Ингушетии, в Ангуште. Тут весьма уместно предположение:

В день весеннего равноденствия ингуши всенародно и торжественно отмечали свой любимый праздник. «Тушоли ц1ай» – посвященный богине плодородия и размножения. Это весеннее торжество отмечалось за селом. Ибо для проведения скачек, стрельбы в цель, состязаний борцов, проведении хороводов и танцев, установлении пиршественных столов и т. д. требовалось просторная местность. Это традиционное торжество слилось с торжеством гостеприимства. Тогда-то склон, на котором (вблизи Ангушта) состоялись эти торжества, и назвали Бартабосом.

Укрепление дружеских связей с Россией ингушам необходимо было для дальнейшего мирного развития, приобщения к русскому рынку, культуре и т. д. Но, как выяснилось позже, ингушам нужна была российская поддержка в их продвижении на равнину и окончательной колонизации Назрановской местности. В свою очередь России нужна была поддержка ингушей и в строительстве дороги по Дарьяльскому ущелью и в охране крепости, намеченной воздвигнуть в его начале. Усиленное строительство дороги началось в 1783 г, а следом, в 1784 г. – строительство крепости Владикавказ. Все это не могло произойти без помощи ингушей, в то время живших по обоим берегам Терека. В частности, в селении Заурово (Соурово). Вопреки некоторым инсинуаторам истории, никакого селения Капкая там не существовало, так же как и не было мифического Бугулова Дзауга, без всякого зазрения совести протаскиваемого в историю (7, 437). Согласно подлинным историческим источникам, бедствующие тагаурцы-осетины арендовывали ингушские земли в Ларсе, Чми, Балте, а некоторые их беженцы находили приют у ингушей селения Заурово (по-ингушски «Заур-ков», название переделанное осетинами в Дзауджикау»). Обо всем этом имеется немалая основательная научная литература, в противоположность лженаучной литературе.

Цепь российских крепостей (укреплений) пролагалась с севера на юг и была нацелена в Дарьяльское ущелье. У большого знатока Кавказа и крупного ученого Б. Буткова четко и без всяких возможных кривотолков отмечено:

«Для связи Кавказской линии с Грузией в 1784 г. построена крепость отрядом войск у Терека, при входе в ущелье гор, при ингушевской деревне Зауре и названа Владикавказом». (3; 131, 165).

Почему же крупнейший знаток Кавказа и скрупулезный исследователь Б. Бутков не называет неизвестно откуда взявшихся Кап-Кая, Бугулова? Очень просто, – потому что они были созданы позднее больным воображением современных лжеученых. В те исторические времена не только по Дарьяльскому ущелью, а и по левой стороне Терека осетины не жили.

Наибольшую опасность для молодой крепости представляли набеговые отряды с северо-восточной стороны. Учитывая это, администрация края была заинтересована в выходе мирного ингушского, уже России приверженного населения на близлежащие равнины. Расчет царской администрации тех лет предельно ясен: прежде чем воздвигнуть крепость в горловине Дарьяла, необходимо было приобщить на законных основаниях местное ингушское население, во-первых, и, во-вторых, иметь надежный заслон от вражеских посягательств на молодую крепость с северо-восточной стороны. Не случайно в связи с этим царское правительство первоначально способствовало единению Ингушетии с Россией (в 1770 г.), основанию назрановских поселений (в 1781 г.) и лишь затем, установив надежный заслон, приступило в
1784 г. к строительству в ингушском урочище при ингушском селении Заур-ков крепости с весьма символическим названием Владикавказ. Со дня ее основания и по сей день у ингушей весьма трепетное к нему отношение. Основание назрановского кардона явилось предтечей воздвижения Владикавказской крепости.

В 2011 году городу Назрани исполняется 230 лет со дня первого упоминания его поселения в письменных источниках. Поскольку историческая наука имеет право опираться только на проверенные, документированные факты, датой основания Назрани на республиканской конференции, по моему обоснованному предложению, за отcчет был принят 1781 год. Прежде чем обратиться к этой теме, полезно будет привести фольклорные данные, которые в народе обычно вызывают живой интерес.

«Город Назрань», так мы говорим теперь, но в народе и сегодня в чести топоним «Нясаре». Этим термином ингуши обычно локализуют территорию по всему течению речки Назранки и прилегающих побережий реки Сунжи. Местность эта весьма благоприятная для проживания человека. Тучные черноземы, строительные леса (в прошлом), чистые, водные источники, умеренный климат – все говорит в пользу этого.

По берегам Назранки и Сунжи имеются остатки гротов (небольших углублений), которые могли служить убежищами нашим далеким предкам. Ведь в тех местах найдены каменные орудия, насчитывающие не одну тысячу лет. Значит, эта территория была человеком облюбована еще на заре своего существования.

Не зря в нашем народе прочно закрепилось любовное название «Нана – Нясаре». Прежде ингуши, как об этом отмечено у нашего просветителя Тембота Бекова, Родину называли «Няначе». У многих народов принято основу понятия Родина возводить к слову «отец», – сравните русское «Отчизна» или произведенные от него ингушские кальки «Даьхе», «Даьй-мохк». И все же, термин, связанный с понятием «материнства» представляется более родным, интимным, теплым. Кстати, англичане тоже свою родину называют «Материнская земля».

Одним единым словом «Няна» ингуши выразили большую гамму своих чувств, которую они питают к «Нясаре», в широком понимании этого топонима.

Возникновение нартского эпоса северокавказских народов ученые относят к эпохе бронзы и появления железа (к 5-8 вв. до н. э., а некоторые относят к 10 в. до н. э.). Для нас интересно отметить, что у аборигенных народов, (ингушей, адыгов, кавказских предков балкаро-карачаевцев) в эпосе одним из главных героев предстает нарт Нясар. Совершенно не исключено, что имя этого эпического героя теснейшим образом связано с нашей местностью «Нясаре». У других народов этот нартский герой не увязывается с конкретной местностью, как это имеет место у ингушей.

Ингушского нартского героя Нясара в народе иногда любовно называют Нясарг, в ласкательной форме. Сказания подчеркивают внешнюю индивидуальную особенность Нясара – наличие большой бороды и длинных усов. Кстати сказать, подобно нашему Нясару и адыгский «Насарен-жаке» (Насрен-борода) наделен этим же признаком и считается тамадою нартов.

Ингуши имеют несколько сказаний о нарте Нясаре.

Первое из них называется «Нясарг и Козаш». В нем повествуется, что на нынешней нашей равнинной территории проживали Козаш, Германч и Ачамаз, каждый из которых имел свой курган. Они якобы держали на них охрану, которая призвана была препятствовать жителям гор спускаться на равнину. И все же, как далее сообщается в этом сказании, «ведя за собой людей гор, гарцуя на вскормленном коне по просторам долины Гарма, зверей пугая луком и деля между своими людьми земли этого края, Нясарг дошел до истоков реки Нясар. Там на берегу он устроил укрепление. Козаш прослышал, что Нясарг «отобрал» у него край, и там поселил людей гор, а у истоков Нясарг возвел укрепление. «Грозный, рассвирепевший Козаш, собрав свое войско, выехал, чтобы убить Нясарга, уничтожить людей гор и вновь отобрать долину Гарма. Когда он прибыл к истокам реки Нясар, к нему вышел Нясарг…» (25, 259).

Далее между этими героями происходит диалог. Весьма высоко возносится Нясарг. Он предстает бесстрашным героем, который, вместе с тем, не жаждет вражды и имеет мирный характер. К тому же Нясарг придерживается народных этических норм. В противовес ему Козаш предстает человеком злобным, задиристым и пренебрегающим народными этическими нормами.

Нясарг всячески успокаивает разбушевавшегося Козаша. Говорит ему: «У нас, у людей гор, говорят: «Оставь легкое, делай трудное». С такими гостями, как вы, легче воевать, ибо принять – труднее».

Нясарг дает понять, что оказать должным образом гостеприимство значительно труднее, чем воевать. Тем не менее, Козаш не желает и слышать о возможности мирного разрешения конфликта и навязывает бой, который, естественно, завершается победой Нясарга.

Конечно же, в сказании видна идеализация народного нартского героя. Характерно, что в сказании он предстает не просто мужественным человеком, а прежде всего является народным предводителем и защитником. Возможно, что в этом сказании глухим отзвуком дошли до нас события почтенной исторической давности – в далеком прошлом освоение нашими предками равнинных земель. Причем, как увидим далее, стремление наших горных предков вернуть свои исконные земли не было одновременным актом и протекало в течение длительного исторического времени. Конечно же, подобные общенародной значимости акции всегда возглавлялись героическими личностями, обобщенный образ которых народ и воплотил в образе родного нарта Нясара, любовно названного здесь Нясаргом.

Таким же именем он назван и в сказании «Кто первым поселился в Нясар-Корте». Здесь также происходит конфликт, идентичный ранее приведенному. Только здесь антиподом Нясарга выступает насильник Ачамаз. Он «совершает разбойничьи набеги, угоняет людей, многих убивает». Но вот «однажды он задумал сделать себе шубу из людских бород. У каждого встречного он сдирал бороду вместе с кожей».

Возгордившись, Ачамаз стал спрашивать, чего еще не достает его шубе. Тогда некая женщина, брата которой скальпировал и убил Ачамаз, желая ему смерти, сказала:

«Этой шубе недостает воротника из усов Нясарга». А он, как отмечено в сказании, «имел длинные усы. Если их связать узлом на затылке, то концы их спускались до самого пояса». Продолжение сказания заслуживает того, чтобы оно было приведено без купюр:

«Ачамаз взял лук и сам направился во двор Нясарга. Вход в дом Нясарга в первой комнате в прихожей был завешен циновкой, которую приподнимали при входе, а войдя опускали. Вход во вторую комнату был свободен.

В этой комнате, где не было двери, в углу стояла шашка. Присев на кровати, Нясарг мыл руки, ему из кумгана поливала сестра, в другой руке она держала горящую свечу.

Услышав шум, сестра Нясарга обернулась и увидела, что Ачамаз натягивает лук, чтобы пустить стрелу в Нясарга.

Она растерялась. Сказать брату не решалась, зная, что они уничтожат друг друга. Внезапно ее осенила мысль – она задула свечу. Нясарг сказал: «Зажги свечу». Она зажгла свечу и вновь увидела Ачамаза с натянутым луком. И снова потушила свечу. Тогда Нясарг сказал сестре:

– Если ты еще раз потушишь свечу, то я изрублю тебя шашкой.

Оказывается, Нясарг знал, что Ачамаз хочет пустить в него стрелу, но из гордости не хотел даже взглянуть в его сторону.

Когда в третий раз сестра зажгла свечу, пустил стрелу Ачамаз. Стрела попала в грудь Нясарга и пронзила его насквозь: железный наконечник вышел через спину, а деревянный конец его торчал спереди.

Пустив стрелу, Ачамаз бросился бежать. Нясарг быстро обломал спереди и сзади концы стрелы, схватил стоявшую в углу комнаты шашку и, догнав Ачамаза, изрубил его прямо во дворе» (25, 255).

Одним из главных достоинств мужчины, по ингушским понятиям, было презрение к смерти. Также мужчина не имел права проявлять нерешительность, а тем более испуг. Как видим, Нясарг свято чтит народные нормы поведения. При этом он явно демонстрирует свое гордое пренебрежение к врагу. В противовес Нясаргу его супостат является презренным человеком, т. к. совершает подлое нападение на безоружного человека.

То, что в сказаниях большое внимание уделяется окладистой бороде и длинным усам Нясарга, также имеет значение. Этим самым герой характеризируется как мужественный и всеми уважаемый мужчина. В прежние времена к безбородым мужчинам относились с пренебрежением, и они являлись субъектами насмешек. Отсюда вытекает и другое – лишение мужчины бороды и усов являлось явным посягательством на его мужское достоинство.

Еще скифы, в доказательство того, что они являются известными воинами, любили демонстрировать бороды убитых ими мужчин. В не столь отдаленные времена у кавказских народов продолжал еще сохраняться обычай взятия с тела убитого врага какого-либо трофея, скажем, отъятие от тела правой руки и выставление ее на всеобщее обозрение. Таким «трофеем» могла быть и скальпированная борода. Этот варварский обычай существовал даже у индейцев Америки, скальпировавших головы врагов, поскольку они были безбородыми. Такой обычай взятия телесного «трофея» существовал, как и у других горцев Кавказа, и у ингушей, и даже обозначался специальным термином – «ц1ет». Затем, по одному из нартских сказаний, этот обычай нартом Сеска Солсой был осужден и предан забвению.

О скальпировании бород имеются сведения и в осетинском эпосе, на что еще лет сто назад указывал В. Миллер, который считал, что этот обычай, по Геродоту, восходит к скифам, появившимся на Северном Кавказе до нашей эры. Как видим, этот обычай более чем двухтысячелетней истории отразился в ингушском фольклоре. Такие сведения просто так, сами собою не появляются. Обычно они имеют какую-то историческую основу: допустим, один из наших древних героев воспротивился скифу, посягнувшему на бороду (на мужскую честь) гордого горца.

Пожалуй, наиболее древним и интересным из сказаний назрановского цикла» предстает сказание «Нарты Цок и его сын Нясар, Мехка-Нана и Хи-нана». Впервые и единственный раз в этом сказании мы обнаруживаем, что отцом нарта Нясара был Цок (по-ингушски «ц1окъ» означает «снежный барс»). Примечательно, что он и его нартская дружина, по сказанию, жили на местности «Нясаре». Отразился в сказании и некогда существовавший у ингушей (затем преданный забвению) обычай аталычества – так нарт Цок отдает своего сына Нясара на воспитание к какому-то князю. Попутно отметим, что, по воспоминаниям старожилов, ингуши забросили обычай аталычества, потому что они заметили: у аталыка, до 15 лет выросшего в другой, ему не кровнородственной среде, значительно слабели родные ему кровнородственные связи, что вполне естественно. Но приводимое сказание отражает весьма древние события, и они свидетельствуют, что у ингушей в среде аристократизирующейся верхушки обычай аталычества имел место.

В приводимом сказании бывший аталыком Нясар, по исполнении ему 15 лет возвращается домой и застает печальную картину – его отец Цок и другие нарты погублены врагами (здесь имеется намек на монголо-татарское нашествие), поселение сожжено. Естественно, что по законам фольклора Нясар преследует и уничтожает своих врагов.

Далее сказание нам повествует:

«Вернувшись на отцовское пепелище, нарт Нясар сказал: «Видимо, мне не суждено проживать в отчем краю. Искупаю-ка напоследок своего коня у слияния Назрановки и Сунжи. В том месте он и начал купать коня. И вдруг, откуда ни возьмись, перед ним предстала весьма дородная женщина. Стоя поодаль, она крикнула: «Появись, Хи-нана, если ты не спишь!» Из речки по пояс выглянула красивая женщина. Ранее подошедшая женщина сказала:

– Я Мехка-нана (Мать страны), во-он та, которая в воде, – Хи-нана (Мать вод). Твой отец Цок был дружен с нами, всегда упоминал нас в своих молитвах и советовался с нами. Просим исполнить одну нашу просьбу.

– Раз чтил вас отец, то и я вас почитаю. В меру своих сил я готов исполнить ваше желание. Каково оно?

– Мы очень огорчены, что ты собираешься покинуть отцовскую землю, – сказала Мехка-нана.

– Просим тебя, не покидай ее, – добавила Хи-нана, и еще сказала: – мы обе клянемся тебе, что вовеки веков ни один враг больше не нападет на эту землю.

Также и Мехка-нана добавила:

– С сего дня край твой вовеки будет мирным.

– Не могу я вам перечить, – стал их заверять нарт Нясар, – пусть вновь оживет отцовское селение, и я буду жить здесь. Есть ли у вас еще какая просьба?

– Есть еще одна. Из этой привезенной тобою княжеской дочери тебе жена не будет: не забудет она тебе своего отца. Уже она изготовилась тебя убить. Скорее отправь ты ее восвояси.

– Разумно то, что вы говорите. Отправлю ее домой, – сказал он.

Мехка-нана и Хи-нана, произнеся благопожелание: «Да будет мирным твое поселение, да будет благодать на нем», – исчезли.

Нясар сказал той княжеской дочери:

– Отпускаю тебя с миром, да еще в придачу даю золото и серебро.

Усердно стала она умолять взять ее в жены и не отпускать. Когда же уговоры не помогли, она внезапно обернулась сармаком (драконом), накинулась на него, с намерением сожрать. Но успела она только укусить его за подбородок, как он тут же разрубил сармака надвое и покончил с ним. С тех пор Нясар, чтобы прикрыть свой обезображенный подбородок, стал носить большую бороду.

Мехка-нана и Хи-нана сосватали нарту Нясару дочь Соска Солсы, и Нясар мирно и счастливо зажил на земле своих предков». (Антология, Т-4, с. 177).

На почтенную древность этого сказания указывает участие в нем в прошлом самых любимых богинь Мехка-нана и Хи-нана, которых ученые вполне справедливо возводят к эпохе матриархата. Наличие этих божественных героинь уже само по себе указывает на почтенную древность отразившихся в сказании событий. Показательно, что по народным представлениям эта местность предстает опекаемой могучими богинями. Ингуши до сего дня верят в предсказание богинь, что Назрань вовеки будет мирной и никогда в ней не будет войны. Такое поверие в народе, видимо, восходит к Орцха Карцхалу – предводителю ангуштинцев-шолхинцев где-то в 1780-1781 гг. повторно, и теперь навеки, освоивших Назрановскую долину. Однако народ, желая лучшей жизни своему поселению, возвел идею мирной Назрани к своим высокочтимым и древнейшим богиням.

Краевед Албаст Тутаев в своих записях в 20-30-х гг.
XX в. зафиксировал интересные фольклорно-этнографичекие материалы. Среди них – предание о Бексултане Борогане, который якобы у проживавших по Назранке и Сунже ингушей спросил, чья эта земля, ему они ответили, что земля эта ингушская и потому они собрались здесь, чтобы отразить пришлые кочевые народы и пр. Трудно установить историчность этого факта, поскольку в записях А. Тутаева наряду с реальными событиями отразились и данные, порожденные народной фантазией. Если верить надписи на мавзолее «Борга-каш», в котором якобы покоится Бексултан из брагунских татар, то он скончался ориентировочно по прошествии лет десяти после опустошительного похода Тамерлана по Северному Кавказу, когда были уничтожены все городища, бывшие на территории современной Ингушетии. Вряд ли Бексултан Бороган и сам мог быть на этой территории и застать кого-либо живым на ней, поскольку на Северном Кавказе Тамерлан придерживался тактики «выжженной земли», чтобы экономически и демографически причинить наибольший вред Золотой Орде. Но с другой стороны, народ здесь не зря усиленно утверждал об исконной принадлежности себе этих земель. Бурная средневековая продолжительная эпоха, когда просторы равнин Северного Кавказа волна за волной захлестывали кочевые племена, провоцировала войны между исконным населением и пришлыми завоевателями. Остатки древних сожженных городищ, – метровые слои пепла и угля – свидетельствуют об этом. Кочевые орды, на то они и кочевники, учинив разбой и уничтожение всего, уходили далее. И лишь тогда остатки спасшегося в горах аборигенного населения вновь начинали осваивать прадедовские места. Многие события тех далеких времен канули в Лету. История доподлинно начала описывать события нашего края со времен походов Тамерлана. Где-то в течение века край лежал в развалинах. Затем с запада, как уже было отмечено, на опустевший местный край двинулись полукочевые адыгские племена. Территория современной равнинной Ингушетии, Осетии и частично Чечни была занята ими. По среднему равнинному течению Терека в союзе с ними обитали также пришлые племена ногайцев и крымских татар-брагунов (боарханой). Восточная часть Северного Кавказа была населена кумыками. В их владения входила обширная Кумыкская равнина, большая часть которой была заселена близкородственными ингушам племенами, позднее оформившимися в отдельный чеченский этнос.

Во времена тех больших этнических перемещений ингуши вступили в контакты с адыгами, часть из которых стала называться кабардинцами и черкесами. Ингуши называют их «г1аьбартой», но чаще – «черсий». Ингушам приходилось сталкиваться непосредственно с ними, а также и с ногайцами, а затем и с другими этносами.

Старые ингушские предания повествуют о походах адыгских княжеских дружин в наши горы, прежде всего с целью пленения людей. Ведь в одно время владевшие адыгами крымские ханы облагали их данью, славившимися кавказскими рабами (ясырами). Но также эти старые предания повествуют об имевших место тесных дружеских взаимоотношениях ингушей и кабардинцев. Тут можно было бы сослаться на опубликованные предания «Хидир-Мирза», «Внук Козаша и Германч», «Мехка Астаби» и др.

Во взаимоотношения ингушей, выселившихся с гор на предгорья, с кабардинцами и ногайцами вмешался Иван IV, снарядивший своего тестя, малокабардинского князя Темрюка Идаровича, в союзе с ногайскими и казацкими дружинами произвести погром многих ингушских поселений (где-то более 160-ти). Ингуши в том 16 веке (конкретно здесь – в 1562 г.) еще не числились в составе многонациональной России. Видимо в этом походе особую дерзость проявили ногайские мурзы. Наверное, этим можно объяснить, что в наших нартских сказаниях злейшим врагом предстает большеголовый, черный Ногай (в осетинском эпосе он назван Мукарой), а также и то, что по замечанию Тембота Бекова раньше ингушские матери пугали детей словами: «Ногай идет!» Вражеский Ногай, действительная историческая личность, наверняка мог собою персонифицировать золотоордынцев, кровавым мечом сперва прошедших по Северному Кавказу в 1238-1239 гг., но в последующем, после замирения края, уже способствовавших его относительному процветанию
(к примеру, расцвели города Татартуп, Маджары, активизировалась торговля и т. д.). Возможно, что именно этим можно объяснить появление мотива дружеских (родственных) взаимоотношений нашего героя Лоаман Ха и ногайского князя. Об этом повествуется в замечательном народном сказании «Ачамза-боарз». Приводим его начало:

«Раньше, когда наши отцы жили в горах, эта равнина была в руках черкесских, кабардинских и ногайских князей. Князья не только отбирали друг у друга добычу, но, по их приказанию, собирались отряды, которые возглавляли сыновья князей и их сподвижники. В те далекие времена они чинили разбой, производя всюду опустошение. Немало горя вынесли от плоскостных князей и горные люди. Чтобы отбивать их нападение, лучшие мужчины ставили у подножья гор свои посты. Одним из таких постов в те времена был Ачамза-курган, который расположен близ села Экажево.

Ингушский Лоаман Ха, Нарт Нясар и Нарт Орстхо – все трое, сговорившись между собой, в то время несли там караул, охраняя покой горных людей. Говорят, что этот курган они и возвели. Обнаружив шайку, они отбивали награбленное ею, бродячему не давали прохода, сами брали набегами добычу, так и жили. Далеко славились их имена.

Один ногайский князь часто ходил за добычей. Когда однажды, заблудившись со своими наездниками, он ночью въехал на хребет, то увидел огонь на Ачамаза-кургане». (Антология, Т-4, с. 98).

Как видим, в этом сказании есть и черты предания, – оно увязано с топонимом Ачамза-боарз, в нем слышны отзвуки событий средневековой давности. Весь ингушский (галгайский) этнос той поры представлен в образе трех героев, олицетворяющих собою союз горных ингушей (Лоаман Ха), назрановских ингушей (Нарт Нясар) и ингушей-орстхойцев (Нарт Орстхо). Слово «Нарт» здесь имеет свой исконный смысл – «богатырь», по замечанию Чаха Ахриева. Сам Ачамза-курган («Ачамза-боарз») – историческая реалия – немой свидетель тех далеких событий, гордо возвышающийся на окраине села Экажево, входит в «семью» многочисленных курганов, разбросанных по всей равнинной Ингушетии. Курганы эти воздвигали многочисленные ингушские (аланские) городища, для того чтобы загодя обнаружить разных врагов. Здесь мы можем прийти к заключению, что назрановские ингуши (вместе с другими ингушами) до обоснования на назрановском мысе предварительно держали охрану на невдалеке расположенном Ачамза-кургане. Вполне логично, что равнина вновь осваивалась шаг за шагом в продвижении к северу.

Вернемся к тексту «Ачамза-курган». Ногайский князь, намеревавшийся пограбить на этой местности, узнав про могущество трех ингушских нартов, теперь решает завести с ними дружбу и объявляет себя их гостем. Наши предки оказывают ему щедрое гостеприимство, при этом одарив всю дружину и самого князя конями. Далее в тексте:

«Когда они сидели за трапезой на Ачамза-кургане, ногайскому князю сообщили, что у него родилась дочь. И из гор пришло известие, что у Лоаман Ха родился сын. Здесь они нарекли дочь и сына и породнились».

Оказывается, вновь осваивавшие равнину ингуши сблизились и даже, видимо, заключали родственные отношения не только с кабардинцами, но и с бывшими их союзниками ногайцами.

Предания доносят до нас ту идею, что наши героические предки, осваивая равнины, искали союза с другими этносами, населявшими ее. И, по всей видимости, находили взаимоотношение. Надо помнить, что выселявшихся наших предков первоначально было не так уж и много. Другие проживавшие на равнине этносы численно во многом превосходили их. У предков было достаточно мужества и силы, но они хорошо знали, что эти качества должны подкрепляться рассудительностью и дипломатичностью.

Намек на то, что ингуши не прерывали связи с равниной, находим и в древней ингушской легенде «Мехкинан». Об этой Богине Страны (родной земли) уже упоминалось ранее.

Теперь уже стало хрестоматийным историческое известие о том, что выходцами из Ангушта (их тайпы хорошо известны) под предводительством «бяччи» Орцха Карцхала была окончательно колонизована назрановская местность. Однако, нас всех сбивают с толку публикуемые такие сведения, как, например, что вопросы выхода к назрановской равнине решались якобы в Таргиме, тогда как на самом деле они решались в тогдашней столице Ингушетии – Ангуште. Или появляется в печати такое несуразное сведение, что де Орцха Карцхал попросил у кабардинцев права поселиться до тех пор, пока не сгниют корешки вбитых в землю кольев изгороди. Якобы через несколько лет плетень сгниет, упадет и тогда ингуши покинут это место. Далее в этом надуманном предании сообщается, что вбитые в землю колья пустили корни и потому де ингуши получили право навечно пользоваться этой землей.

Все это – плод народной фантазии. Мотив «прорастания кольев в земле» является принадлежащим к так называемым «бродячим сюжетам», т. е. к сюжетам мирового уровня и встречающимся у разных народов. С другой стороны, это «предание» рассказывалось с целью идеализации Орцха Карцхала, – смотрите, какой он был умница и как он хитро поступил, осваивая новую землю. Кстати будет отметить, что этот герой не нуждается в героизации – его кипучая, мужественная и дипломатическая деятельность сама по себе идеализирует его как примечательную и героическую историческую личность. К этому вопросу мы еще вернемся в дальнейшем повествовании.

И уже совсем по-детски наивными предстают публикуемые сведения о том, что назрановская местность была в единоборстве отвоевана некой богатыршей, поборовшей в единоборстве супостата. Этот мотив также из ряда бродячих сюжетов. Не говоря о других народах, в фольклоре самих ингушей имеется множество подобных сюжетов. Подобные байки лишь затуманивают образ человека, сыгравшего большую роль в нашей истории.

То, что народ с помощью фольклорного вымысла щедро обратился к теме возвращения Назрановского поселения, является доказательством того, насколько важен для народа этот весьма существенный факт, имевший для него судьбоносное значение.

Прямо или косвенно, так или иначе, фольклорные произведения иногда прямо, а иногда и подспудно отражают историческое прошлое. Конечно же, в этих народных произведениях встречаются тексты, явно несовместимые с подлинной историей. Например, кто поверит, что территория была отвоевана в результате победы богатырши в поединке, или, что плетень пророс корнями и это решило всю дальнейшую судьбу поселения… Однако, заслуживают внимание позднейшие предания, особенно те, которые поведали прямые внуки и правнуки тех личностей, которые принимали активное участие в значимых исторических событиях. Такие предания при умелом подходе к ним представляют для истории значительный интерес. Опираясь на них и, вполне естественно, на неопровержимые научные сведения, продолжим историю основания Назрани.

В 16-17 вв. Россия лишь начинала свое проникновение на Кавказ. После включения Казанского и Астраханского ханств взоры России обратились к Кавказу. Началось сближение с кабардинцами, ногайцами (наследниками золотоордынцев) и кумыками (наследниками Хазарии); в Предкавказьи стали появляться казачьи поселения. Центральная власть, используя их силы, уже в 16 веке стала осуществлять военные экспедиции в предгорные районы. О чем находят свидетельства в Никоновской летописи. Ее сведения как бы подтверждаются народными сказаниями о том, что ингуши при легендарном Бексултане Бороган (запись А. Тутаева) жили на Назрановской местности и охраняли ее от нашествий врагов, что легендарный основатель Назрани по имени Нясарг воевал с ногайскими ордами (нартское сказание). Хотя в русские летописи иногда и включались легендарные сведения, но в данном случае это не может быть отнесено к Никоновской летописи, называющей год (1562 год) свершенной акции, имена Плещеева и Темрюка Идарова и тысячное количество царских войск. Напрашивается вывод, что в стратегическом и экономическом плане весьма выгодная назрановская местность осваивалась нашими предками и защищалась не раз.

Фольклорные сведения исторического характера бывают разными. Некоторые, весьма отдаленные, например, сказания о Нясарге, во многом легендарны и не могут претендовать на роль подлинного исторического источника. Их роль – вспомогательная. Есть другие фольклорные источники, внушающие к себе больше доверия, т. к. они повествуют об исторически сравнительно недавно происшедших событиях, например, предание об основании Назрани, на котором позднее остановимся более внимательно. Но как бы не была высока историческая надежность народных устных сведений, историческая наука, конечно же, используя их, может опираться только на подлинное, исторически обоснованное событие. Например, имеются сведения, включая и археологические, о том, что Москва была основана ранее сегодня установленной даты, однако дата определена и узаконена именно по летописному и никаких сомнений не вызывающему исчислению.

В отношении Назрани таким источником служит для нас свидетельство квартирмейстера Л. Штедера, сделанное им в 1781 году. Вот выписка из его дневника:

«Назран (Nasiran) представляет собою маленькую реку, текущую к северо-востоку и окруженную болотистой почвой, тростником и кустарниками; она имеет чистую родниковую воду, но при болотистом дне, и потому непроходима нигде, где нет брода. Трудности переправы, возвышенности и сама Сунжа, протекающая в лежащих к востоку лесистых горах, образуют здесь крепкое, узкое дефиле, у которого ингуши обыкновенно держат охрану». (5, 467).

Л. Штедер отмечает стратегическую важность местности, названной им «крепким, узким дефиле», подступы к которому затрудняют болотистая местность и водные преграды, образуемые Сунжей и Назранкой. Именно у их слияния «назрановский» мыс-дефиле возвышается высоко. Мыс этот с трех сторон труднодоступен, но одновременно с него далеко обозрима вся окрестность. С высоты этого мыса легче обнаружить и отражать различного рода вражеские нашествия.

Обращают на себя внимание слова Л. Штедера «крепкое, узкое дефиле, у которого ингуши обыкновенно держат охрану». Отметив «обыкновенно», Л. Штедер тем самым подчеркнул, что эти посты постоянны и были основаны до того, как он их увидел, но поскольку более точную дату их основания мы установить не можем, приходится остановиться на 1781 годе, как на дате основания Назрани.

Далее Л. Штедер оставил такую запись:

«В пяти верстах выше дефиле я переночевал напротив ручья Турше (Tursche), вытекающего из восточных гор». (5, 468).

Напрашивается вывод, что к Назрановскому дефиле
Л. Штедер подъехал к вечеру, поскольку через пять верст ему предстояло остановиться на ночевку. От назрановского дефиле по Сунже вверх в нее впадает речушка Кен – это центр сегодняшнего нашего крупного селения Экажево. В безлюдном месте на ночевку не останавливаются. Значит это место слияния Сунжи и Кен уже в 1781 году было заселено ингушами, предками жителей селения Экажево. Значит и дату его основания можно определить 1781 годом. Да и сам Л. Штедер эти поселения называет в череде хуторов, основанных вдоль по течению Сунжи вплоть до Казах-кечу выселенцами из Ахки-Юрта и Шолхи, состоявших из союза галгаевцев, орстхойцев и других обществ.

«Миграции ингушей происходили не только в Тарскую долину, но и в район реки Сунжи, – пишет Н. Волкова. – Штедер указывает на этой реке сел. Казах-кечу в 35 дворов, население которого было ингушско-карабулакским, а также дистрикт Ахки-Юрт в высоких горах по той же реке, населенный пришедшими с гор карабулаками и ингушами. Поселение ахкиюртовцев, возникшее на притоках р. Сунжи, было весьма значительным, когда эти места посетил Штедер». (4, 160).

Разрозненные ингушские родо-племенные группы галгаевцев, феппинцев, чулхоевцев, орстхойцев (карабулаков), цикмабухойцев, цоринцев, мелхинцев и др. объединяли свои силы, когда им необходимо было колонизовать предгорные и равнинные земли по речкам, вытекающим из северных отрогов гор. Эти объединения способствовали как общенародной консолидации, так и организации отпора со стороны внешних сил.

Как уже было отмечено, восточное предкавказье являлось зоной влияния кумыков (тарковцев, аксайцев), а западную его часть занимали адыги (кабардинцы-черкесы). Интересы их феодальных дружин сталкивались в центральной части Предкавказья (по водоразделам Терека и Сунжи). Довольно часты были столкновения кумыков и кабардинцев. Например, У. Лаудаев приводит предание:

«О набеге кабардинцев на владения Шамхала сохранилось такое предание. Кабардинцы напали на пограничный аул, забрали имущество, скот и всех людей и безнаказанно ушли за Терек. Полагая, что находятся уже вне опасности, они на берегу речки Кулкужу, в Кабарде, предались пиршеству и стали делить яссыр, т. е. невольников. Узнав об этом, Шамхал пришел в ярость, собрал многочисленное войско и готовился в погоню. Некто Али, любимец Шамхала, отсоветовал ему лично идти в погоню, и взял это предприятие на себя…» (19, 35).

Предание заканчивается избиением беспечных врагов и освобождением всех пленных. О раздрае, царившем на Северном Кавказе среди разноплеменных феодальных дружин, имеется немало русских исторических источников.

Со ссылкой на Л. Штедера А. Генко сообщает: «Кабардинцы перешли к Назрани и заняли пространство между Сунжей и Камбилеевкой, но и здесь нападения на их стада горных жителей вынудили их к переселению, около 1730 г., на ручей Марморлык (в районе Батоко-Юрта?) и далее к Пседаху, где их застал Штедер в 1781 г». (5, 468).

С 1730 г. назрановская местность пустовала лет 50, пока ее не стали ингуши обживать вновь.

Имеются разные исторические источники, которые свидетельствуют, что даже после единения ингушей с Россией, царская администрация вынуждаема бывала напомнить адыгским феодалам, что ингуши являются частью российской империи и нападения на них равноценны выступлениям против России. Так, к примеру, по прошествии 2-3 лет после дачи ингушами присяги на верность России, как свидетельствуют архивные источники:

«Ингушевцы, будучи притесняемы и разоряемы кабардинцами, отложились от них и прислали к генералу Де-Медему просить защиты и покровительства. Кабардинцы прислали также с объяснением, что ингушевцы издревле находились у них в подданстве и платили им подать; но ингушские старшины утверждали, что хотя временно платили они подать кабардинцам с каждого двора по одному барану, а у кого нет, то на одну косу железа, однако ж они подвластными им никогда себя не признавали, а тем паче не признают с того времени, как они поступили в российское подданство». (2, 56).

По предгорьям Северного Кавказа у кабардинцев постоянных поселений не было. Горцы, спускаясь на равнину, нередко видели обширные пустующие земли и принимались за хлебопашество. Однако, объявлялись «хозяева» – князь и его дружина, и начинали требовать плату за якобы принадлежащие им земли. Маломощные горцы на первых порах вынуждены бывали некими подачками избавляться от необоснованных притязаний. Однако ингуши-горцы не только им, но и никому другому холопами не являлись. А временные и вынужденные подачки, конечно же, не дают никакого права людей, обрабатывающих пустующие земли, объявлять податным населением. России пришлось вмешаться и по-своему урезонить зарвавшихся феодалов. Повествуя о тех временах, П. Бутков писал:

«Чертою границы кабардинской к России постановляется: от Большой Кабарды река Малка, а от Малой Кабарды, Терек. На левых берегах сих рек кабардинцы не должны ни земледелия производить, ни скота содержать, потому что, если они прежде сими местами пользовались, то единственно по позволению Российского начальства, какого снисхождения кабардинцы поведением своим теперь сделались недостойны». (3, 59).

Видимо «левым» тут назван берег Терека, определенный вверх по его течению, т. е. восточная сторона реки.

Согласно историческим сведениям: «Отсюда, из района
р. Сунжи, кабардинцы уходят в течение 40-50-х годов XVIII в». (17, 368).

Несмотря на разные местные стычки, недоразумения, в целом кабардинцы и ингуши мирно сосуществовали. Никакого вытеснения ингушами кабардинцев не было. Ингуши считали кабардинцев людьми достойными того, чтобы иметь с ними ровные дружественные отношения.

Когда ингуши из Ангушта и Шолхи двинулись на Назрановскую долину, местность эта была совершенно необитаемой.

Имеется несколько этимологий слова «Нясар», но они в научном плане малоубедительны.

Со своей стороны предлагаем другую этимологию этого топонима. Предположим, что слово «Наьсар» сложное, состоящее из «ня» и «сар». Первое, «ня», возможно производное от «нана» («мать»), на что указывают и некоторые исследователи, ведь не зря до сего дня произносят «Нана-Наьсаре» (Мать Нясаре), к тому же, как уже указано, слово «родина» («наьначе») является однокоренным со словом «нана». Второй основе «сар» можно предположить такое толкование: возможно, оно восходит к иранизму «сур» – войско (сторожевое). Например, название села «Сурхахи» разложимо на «сур», затем идет идентичный ему по смыслу ингушизм «ха» (охрана – стража) и «хий» (вода-речка). Не зря в районе Сурхахов мы находим остатки некогда мощных фортификационных сооружений. Кстати, сама топография местности Нясаре, что было еще отмечено Л. Штедером, образует «крепкое, узкое дефиле, у которого ингуши обыкновенно держат охрану». (5.)

Слово «сур» в значении «стражника» мы находим в окаменевшем ингушском словосочетании «сура сай», так называют оленя-вожака, чутко стерегущего свое стадо.

Суммируя изложенное, мы можем предположить следующее толкование топоформанта «нясаре» – «стража (охрана) родины (родных мест)». Поскольку значение слова «сур» (возможно воспринятого из древнего Ирана в эпоху Сасанидов, до 6 в. н. э.) ингуши со временем подзабыли и приложили к нему свое идентичное по смыслу слово «ха» (стража, охрана) и в результате образовались названия «Сурхахи», «Нясар». Это рабочая гипотеза.

Возможно, что более полторы тысячи лет назад на назрановском дефиле, защищаемом оврагами и водными преградами, было довольно значимое укрепление. Ведь не зря имя Нясара (а герой нередко персонифицирует собою значительное в военном отношении сооружение), как одного из виднейших нартов, имеется не только в ингушском эпосе, а и в нартских версиях ряда других северокавказских народов.

Конечно же, тут резонно сказать «что все это лишь предположение». Дальнейшее изучение этого вопроса или подкрепит его, или опровергнет. Но пока это предположение имеет право на существование.

Известен арабизм «насара» (христианин), но вряд ли он имеет отношение к слову «нясаре». Ничего связанного с христианством здесь не обнаружено.

Об основании Назрани важные для нас сведения мы находим во многом исторически подлинном предании об освоении ингушами территории, на которой сегодня находятся Крепость и село Гамурзиево – историческая основа современной Назрани. Предание это было записано Магометом Керимовичем Аушевым ориентировочно в 1930 г. от 80-летнего Довта Аушева, и опубликовано на ингушском языке. Информатор Довт Аушев сообщил, что это предание он слышал от своего отца, который был мальчиком, когда его семья была среди первых поселенцев Назрани, и прожил его отец якобы 135 лет (обычное преувеличение возраста).

О прошлом Назрани

«Трое знаменитых братьев сделали своим четвертым братом Евло. Прошло время, и потомки этих четырех братьев собрались вместе и стали решать, что делать: ибо жить им стало очень тесно. Договорились, они и переселились жить в Ангушт. Там они прожили определенное время. И там им стало тесно. Вскоре люди решили поселиться на том месте, где теперь находится город Назрань, так как эта земля была тогда свободна, а жившие там когда-то черкесы еще ранее покинули ее и ушли далеко. «Как мы поселимся в Назрани? – стали думать люди и порешили. – Мы не сможем обосноваться, если не заручимся защитой Магомета-хаджи». Магомет-хаджи был имам, пришел он с востока. За ним стояло много людей. Выселяющиеся на новые места люди выдвинули своим предводителем Карцхала Мальсагова, сына Орцхо, и сказали ему: «Трудись для нас».

Потрудился Карцхал и привел Магомета-хаджи с войском, который сказал людям: «Основывайте село на этом месте. Если кто нападет на вас, тому от меня будет больно». Пожелав благ, Магомет-хаджи и его воины ушли.

В честь этого события люди произвели обряд заклания белого быка с черной головой. Бывшие при этом заклании вернулись в Ангушт и сказали: «Мы теперь имеем право основать свое село». Люди не желали выселяться, так как боялись. Тогда провели совет страны и выбрали восемь родов, а от каждого рода по жребию отделили по десять дворов. Всего набралось восемьдесят дворов. С ними был и мой отец.

Они поселились по долине, идущей от башни Овлурга, и основали Назрань.

Мирно прожили они там три года. Этим временем туда подселились дворы из именитых людей, и стало в селе более ста дворов. Как-то войско Магомета-хаджи, – он сам не был с ним, – шло в поход на Кабарду. Оно остановилось в Назрани. Чеченцы убили одну женщину и одну лающую на них собаку. Потом войско ускакало в Кабарду. На обратном пути войско вновь вошло в село. Привязав своих коней, воины расположились обедать. Когда все они были заняты едой, Карцхал и молодежь села выбежали из своих домов и стали избивать их. Назрановцы разогнали все войско Магомета-хаджи.

Воины, уходя, захватили и ограбили село Батоко-Юрт. Двигаясь оттуда, они погнали впереди себя всю скотину, что паслась близ Назрани. Тогда жители Назрани бросились им в погоню, вновь побили их воинов и отобрали все, что у них было. Остатки воинов назрановцы прогнали через те места, где сливаются реки Яндырка и Сунжа.

Вернувшись к себе, войско стало жаловаться Магомету-хаджи: «Ты сделал плохо для нас, посадив нам в засаду клыкастого кабана». Услышав это, Магомет-хаджи поклялся: «Создавшим меня богом клянусь, что взрослых мужчин перебью, остальных уведу в плен, а Назрань развею в прах и пущу по ветру!»

Магомет-хаджи собрал воинов от всех народов, что живут вокруг, начиная от моря и до гор, и двинулся на Назрань, чтобы завоевать ее. Начиная от мавзолея Борга-каш и почти до Назрани тянулось его войско. За Магометом-хаджи было столько людей, что негде было упасть брошенной вверх шапке.

В те времена вокруг Назрани были большие леса. Сквозь них не мог пробраться и олень. Леса простирались по всей Сунже.

Лишь забрезжил рассвет, глянули люди и увидели большое войско от мавзолея Борга-каш и далее от него.

Сразу же собралось все село. Затем молодежь попросила Карцхала: «Когда войско войдет в село и начнут плакать и причитать наши женщины и дети, мы не сможем сразиться. Дай нам пойти навстречу врагам и с честью погибнуть».

Заплакал тогда Карцхал: «Неужели Назрань, что мы основали, надеясь на хорошую жизнь, должна обагриться нашей кровью и развеяться по ветру?» Он разрешил молодежи выступить против врага.

Защитники пошли по пойме Сунжи и притаились на склоне горы. В это время Магомет-хаджи и стоявший рядом с ним князь Шу обдумывали, как лучше направить войско на село. Среди вышедшей защитить свое село молодежи был старый охотник Чомак, сын Чожа. Он крикнул врагам: «Везде, где есть овраги или лощины, мы сожжем вас серным синим пламенем». Затем он выстрелил и уложил князя Шу, который стоял вблизи Магомета-хаджи. Со склона молодежь стала палить по вражескому войску. Все выстрелы молодежи достигали цели, выстрелы же врагов ее не достигали. Защитники сидели словно в башнях.

Поняв, что им не одолеть напавший отряд, войско врагов разделилось на три части и за час до восхода солнца ринулось в село.

В селе на четырех сваях стояла башня Тоды. В ней засели Карцхал и другие люди – всего восемь человек. Они стали стрелять из башни. Ответными выстрелами враги убили из них четверых. Оставшиеся в живых телами убитых закрыли все проемы башни и высыпали порох на разостланную бурку. Двое заряжали ружья, Карцхал и еще один стреляли по врагам.

Из одной землянки тоже велся огонь по врагу. Это стрелял Ботка, сын Акбе, родом из Зауровых. Не видя возможности победить и находясь под двойным обстрелом, нападающие притаились у заборов, сараев и под сапетками. Они сумели поджечь башню. Из нее выпрыгнули трое и остались невредимыми.

В этом селе в землянке жил слепой Тиймаж. «Наверное, и в ней затаился какой-нибудь кабан», – подумал один из врагов и сунул голову в землянку.

Тиймаж наугад ударил его топором по голове и убил.

Этим временем стемнело. Тогда враги покинули Назрань. Из защитников погибло тринадцать человек, остальные стали готовить оружие и порох. «Завтра в бою все погибнем», – решили они.

Перед рассветом Карцхал послал людей в разведку в разные стороны, чтобы узнать, откуда враг начнет нападать. Посланные в одну сторону привели семерых пленных. Оказывается, враги воспользовались темнотой и удрали, сняв осаду, остались лишь те, кто заблудился в лесах.

Когда Магомет-хаджи собирался в поход, он говорил: «Я завоюю Назрань». Тогда сидевший рядом с ним муталим, говорят, сказал: «Я дам свою голову на отсечение, если услышу, что Назрань покорена».

После позорного ночного бегства вражеское войско проходило через село Фарта. В нем жила красавица Ака-Тотам. Она спросила об их делах у Магомета-хаджи и его воинов. Не ответив на ее вопросы, они молча ушли своей дорогой. Стала она расспрашивать у воинов второго отряда. Но и они не дали ей ответа. В третий раз она спросила у одинокого всадника:

– Что получилось у вас? Почему воины ваших отрядов идут с опущенными головами?

Всадник ответил ей:

– Не одолели мы противника. Отовсюду, где были овраги или лощины, нас выжигали серным синим огнем. Клянусь тебе, из наших ста восьмидесяти арб ни одна не возвращается, чтобы в ней не лежал хотя бы один убитый или раненый.

Враги ушли. Вскоре наибы имама создали новый отряд и двинули его на Назрань. Теперь враги имели пушку, сделанную из дубового ствола, обитого железными обручами.

Со звуком «хар-р-р» вылетали ядра и, не долетая до Назрани, скатывались в низины. От их шума, – а он становился все громче, люди проснулись и вышли из своих домов. Назрановцы собрались и вновь отбили врагов.

Время шло, Карцхала не стало. Отцом Назрани теперь стал Гейтий, сын Бятара. Он пошел и привел русское войско, и заложил крепость с пушками. Назрань укрепилась. Русские стали прибывать и основали в стороне от Назрани город Владикавказ. Затем со своим отрядом на назрановцев напали черкесские князья Албаст и Элжарко. Назрановцы их убили.

После этой победы царь наградил ингушей почетным знаменем». (26).

Большая ценность этого предания объясняется тем, что рассказчик слышал его от живого участника событий образования Назрани. Таким образом, предание не успело фольклоризироваться и обрасти фантастикой. Такие исторически правдивые предания называют «меморатами». Историк 19 века, исследование которого заканчивается 1803 годом, П. Бутков пишет, что в 1783 году ингушам пришлось сражаться с тысячным вражеским отрядом. Почти согласуясь с этими историческими сведениями, в предании говорится, что война произошла по прошествии трех лет после того, как ингуши под руководством Карцхала заложили Назрань. Т. о. получается, что она была заложена в 1780 году. Этот вывод мы делаем на основе устных сведений. Но надежными считаются письменные источники. А такой источник, как уже отмечено, имеется. Л. Штедер в 1781 г. по заданию царской администрации проводил картографическую работу в нашем крае. Он со всей скрупулезностью отметил, что именно в этом году он видел Назрановские сторожевые посты. Возникает вопрос: было ли это поселение или же это был обыкновенный сторожевой пост. Думается, что верно и то и другое, – все пограничные поселения той поры, какому бы народу они не принадлежали, сочетали в себе как функции гражданского поселения, так и функции передовых сторожевых форпостов – сторожевых постов. Их отличительной и характерной особенностью являлось наличие сторожевой вышки. Именно ею и является упоминаемая в предании вышка («Тоди г1ала»), которая была воздвигнута на четырех бревнах /сваях/, с которой Карцхал и его сподвижники вели бой. Именно эта сторожевая вышка и позволила Л. Штедеру назвать Назрань сторожевым постом. Через два года, в 1783 г., эта вышка была сожжена врагами. Но народ до сих пор указывает место, где она стояла.

О том, что к моменту произошедшего боя Назрань, как сказано в предании, была основана недавно (года два-три ранее), свидетельствует не только наличие временно построенной смотровой (сторожевой) вышки, но и то, что в нескольких местах предания утверждается, что жители этого молодого поселения жили в землянках («толаш»). Это и понятно, ведь первопоселенцы только обживались и еще не успели построить дома. В двух местах предания имеются намеки на то, что враги напали на Назрань, оправдывая себя тем, что они мусульмане, а назрановцы не являются ими. Действительно, к началу 80-х годов 18 века ислам среди ингушей повсеместно еще не укоренился, хотя по некоторым сведениям он уже начинал проникать в ингушскую среду.

Приведенное предание (меморат) во всем согласуется с историческими сведениями. Из него мы также узнаем, что ингушское общество тех лет было высокоорганизованным, – важнейшие для всей Ингушетии вопросы решались Советом (Парламентом) страны («Мехка кхелом»). Узнаем, что его решения были обязательны для всех, что в его ведении находился вопрос утверждения общенародного вождя. С наказом «трудись для нас» на эту роль был утвержден Орцха Карцхал. Он ведет за собою Советом страны избранных колонистов. Он же не только умело организует отпор врагам, но и сам принимает активнейшее участие в бою.

Дата 1781 год, названная Л. Штедером, не вызывает сомнений еще и потому, что есть и другие указания, возводящие основание Назрани именно к тому времени. Например, исследователь У. Лаудаев в своей работе «Чеченское племя» отмечал, что Назрань была основана в конце 18 века, а не в начале девятнадцатого. Также современная исследовательница Н. Волкова, изучившая на основе большого архивного материала этническую карту местного края, делает вывод, что в промежутке 1771-1781 гг. ингуши поселились по речкам Сунжа и Назранка.

Имеются устные указания, возводящие дату основания Назрани ранее 1781 года. Например, рассказавший это предание Довт Аушев в 1931 году утверждал, что Назрань якобы основана 167 лет назад, т.е. в 1764 году.

Исследователь Н. Яковлев, опять же со слов информаторов, в 1925 г. писал, что Назрань основана лет 200 назад,
т. е. где-то в 1725 году. Явное преувеличение, но опять указан 18 век, а не 19-й.

Оба этих устных указания не внушают доверия. Однако они свидетельствуют, что основание назрановского поселения совершилось задолго до принятия назрановцами российского подданства в 1810 году, т. е. еще в 18 веке, а не в начале 19 в. Наш историк М. М. Базоркин также отметил, что ингуши выселились с гор и колонизовали Назрановскую плоскость в XVIII веке. (29, 27).

Несомненно, исторически подлинные сведения нам оставили Л. Штедер и П. Бутков и принятая сегодня дата основания Назрани в 1781 году является доказанной, неоспоримой и общепринятой.

Из записей Л. Штедера 1781 года мы узнаем, что ингуши в том году населяли места Казах-кечу (нынешний Серноводск) и Назрань. О стратегической важности места основания Назрани уже сказано. Но место, в исторических источниках называемое «Казах-кечу», тоже имело в стратегическом отношении важное значение. «Казах-кечу» – это тюркизм. Слово «казах» приближенно означает «отколовшийся» («отщепенец») и по своему значению, видимо, было идентично понятию «абрек». «Кечу» по-тюркски «брод». Это слово заимствовано ингушами и согласно фонетическим свойствам своего языка озвучено в «гечу». Во времена, когда на реках не были наведены мосты, броды приобретали важное значение – они служили переправами для людей, войск, перегоняемого скота и т. д. Довольно часто эти переправы использовались скотокрадами, грабительскими шайками. Поселиться на таком месте – это означало закрепиться на стратегически важном месте.

Опираясь на труды Л. Штедера (конца 18 века) и современной исследовательницы Н. Волковой, мы приходим к неоспоримому выводу, что уже более чем двухсотлетний период ингуши (с единоплеменными карабулаками) контролировали значительную равнинную территорию, по крайней мере от истоков Сунжи (вспомним штедеровские «ахкиюртовские хутора») до ее брода – Казах-кечу, проходя через Экажево и Назрань.