Вопрос об этнической принадлежности населения Алагирского ущелья до расселения здесь иранцев является недостаточно исследованным. Специальных работ, посвященных этому вопросу, ни в дореволюционное время, ни позже не издавалось. Отдельные же высказывания не дают возможность составить ясное представление по данной проблеме. В предлагаемой статье мы попытаемся лишь обобщить сведения, содержащиеся в работах некоторых осетинских исследователей и на их основе сделать собственные выводы.

Фундаментальная работа А. Дз. Цагаевой «Топонимия Северной Осетии» не дает объяснение большому количеству древних топонимов, в том числе и топонимов Алагирского ущелья. Попытки исследователя объяснить некоторые топонимы с помощью осетинского и тюркского языков нам представляется неубедительными. Между тем нельзя не обратить внимание на большое количество топонимов, объясняемых с помощью ингушского языка. Остается только сожалеть, что исследователь по непонятным причинам проигнорировал такую возможность и не обратился в своей работе к данным ингушского языка.

Вообще, связь топонимии Центрального Кавказа с ингушским языком должна привлечь внимание ученых-лингвистов, стать предметом их специальных исследований. Это важно еще и с точки зрения правдивого отражения некоторых исторических вопросов. Например, комплекс далеко неполных сведений, собранных нами, позволяет предположить, что доиранским населением Алагирского ущелья являлись предки ингушей.

О том, что в Алагирском ущелье, граничащем с Дигорией, в прошлом жили предки ингушей, свидетельствуют и языковые схождения дигорского и ингушского языков, выявленные осетинским ученым академиком В. И. Абаевым, который пишет: «Западный диалект осетинского языка – дигорский имеет ряд схождений с чеченским (то есть с ингушским – Б. Газиков), минуя иронский, через голову, так сказать, иронского:

1. и. (ингушское – Б. Г.) нек – плавание – дигорское нака, в ир. (иронском – Б. Г.) нет.

…5. и. бекъа – жердь – дигорское – бакъа, в ир. нет.

6. и. тоачо – клюква – дигорское туоца – болотистое место, в ир. нет.

7. и. хьежар – смотреть, ждать – дигорское хезун – ждать, в ир. в этом значении нет»

В. И. Абаев выявил также и примыкание ингушского к дигорскому, а не к иронскому «в тех случаях, когда общее слово налично в обоих диалектах осетинского языка, иронском и дигорском, но имеет в них разное фонетическое оформление, например:

и. боча – нежный – диг. боца, ир. буц;

и. хIотар – куст, диг. къотар, ир. къутар;

и. форд – море – диг. форд, ир. фурд».

В связи с этим В. И. Абаев высказал предположение о том, что: «… иранская (аланская) иммиграция на Центральный Кавказ, положившая начало осетинского племени, шла, возможно, двумя последовательными волнами; первой – «дигорской» и второй – «иронской», так что известный период времени имел место непосредственный контакт дигорского с чечено-ингушским или близким к нему местными языками, пока вторая аланская волна не вклинилась и не отделила их друг от друга». Оставим на совести легкость, с которой ученый отождествляет понятия «иранский» и «аланский».

В. И. Абаев также отметил: «Такие слова, как ос. къух – рука (ч. куьйг, и. кульг), ос. къах – нога (чи. (чечено-ингушский – Б.Г.) ког), ос. дзах, – рот, (чи. зIок – клюв), ос. дур – камень (ч. тIулг), ос бах – лошадь (ч. бекъа, и. бакъ – жеребенок) мы рассматриваем не как усвоенные из чечено-ингушского в осетинский или обратно, а как принадлежавшие тому местному языковому субстрату, на основе которого формировались и чечено-ингушский язык и осетинский или обратно».

По мнению В. И. Абаева, и ингуши, и осетины формировались на основе единого местного субстрата, именуемого им «кавказским». Приводимые им слова, как и ряд других слов, вошедших в осетинский язык из местного языкового субстрата, являются словами основного фонда ингушского языка. Отметим, что и слово «дур в значении «камень» имеется в ингушском языке («дур бахьийтаб царга» – дословно «заставили их нести камень большой величины»).

На довольно значительной территории, которую в древности занимали ингушские племена, ингушский язык мог иметь диалектальные особенности.

Исследователи считают, что на формирование осетинского, балкарского и карачаевского народов заметное влияние оказал кавказский субстрат, то есть местное аборигенное население. Учитывая, что территория, на которой сегодня проживают осетины, балкарцы и карачаевцы, в древности была заселена протоингушами, которые смешались с пришлыми иранским и тюркским племенами, то, по нашему мнению, более правильным будет использование термина «ингушский субстрат» вместо введенного в оборот термина «кавказский субстрат». Однозначно, только на основе такой точки зрения можно правильно объяснить процессы этногенеза осетин, балкарцев и карачаевцев.

Ф. И. Горепекин, автор многих рукописных работ о древней истории ингушей, считает, что «многие топографические названия, божества и религиозные верования, имена и мн. др. на осетинской территории необъяснимы у осетин или объясняются искаженным понятием, разъясняются ингушским языком. Вопреки старанию д-ра Пфафа Кодзаева и др. доказать распространенность осетин чуть ли не по всему материку Старого Света, можно дать веские доказательства , что территория осетин была раньше ингушская и осетины не так древни и не так славно их прошлое, как изображается у этих авторов.

Если ингушский язык в некоторых незначительных случаях, собственно в лексическом отношении и сходен с тагаурско-осетинским или воладжирским, то можно допустить потому, что некоторая часть ингушей раньше жили совместно, т.к. и на осетинах есть отражение ингушского языка, потому что осетины заняли бывшую ингушскую территорию».

Б. А. Калоев отмечает, что «многие памятники материальной культуры (башни, склепы) современные жители считают наследием, оставшимся от прежних давних обитателей». Эти памятники сходны с ингушскими и характерный им архитектурный стиль признается специалистами ингушским. Доказано, что ингушские строители башен были известны не только у себя, но и среди других народов. Строительством подобных сооружений в Алагирском ущелье также занимались ингуши – местные жители, так как путем найма мастеров-ингушей построить такое количество башен и склепов, находящихся в Алагирском ущелье, практически было невозможно.

Эта мысль подтверждается и осетинскими народными преданиями, которые не только не сохранили в памяти имен мастеров-иронцев, но даже признают, что башни достались иронцам от жившего здесь прежде другого народа или строились кем-то, кто был приглашен извне. Например, в легенде «О постройке башни в Донисаре». записанной в 1905 году А. Скачковым со слов 110-летнего жителя селения Дагом Дзиу Цабиева, говорится: «Ты спрашиваешь, почему в Донисаре такая красивая башня? Правда она не похожа на другие? Мы, иронцы, не умели строить такие башни». Есть и другое существенное подтверждение того, что эти башни и склепы строились ингушскими мастерами для себя, а не для кого-то. Известно, что у иронцев очень сильно развит культ предков. Но даже при этом они не знают, какой фамилии принадлежат те или иные склепы.

Касаясь топонимики горной части Осетии, Б. А. Калоев пишет, что «многие названия населенных пунктов, ущелий и гор не поддаются расшифровке из данных иранского языка и являются, несомненно, наследием доиранского населения. Даже собственные названия ир, дигор, туал, по мнению В. И. Абаева, «не имеют ничего общего с иранским миром и представляют старые местные этнические названия».

Подводя итог вышесказанному, мы приходим к следующему выводу. Так как письменные источники однозначно свидетельствуют о проживании предков дигорцев в современной Дигории, примыкающей к Алагирскому ущелью с запада, а материалов о проживании их восточнее указанного района, то есть в Алагирском ущелье, нами не выявлено, то, опираясь на выводы академика В.И. Абаева о том, что предков дигорцев и ингушей соседили друг с другом, можно определенно сказать, что доиранским населением Алагирского ущелья являлись предки ингушей. Этот факт не следует игнорировать при лингвистических исследованиях.