Часть 1 24-07-2012
Многие видели известнейший военный сериал "Поколение убийц", кто-то даже читал одноименную книгу, но всё когда-то начиналось с серии заметок в журнале Rolling Stone. Альманах "Искусство Войны" предлагает вашему вниманию эксклюзивный перевод оригинальных репортажей Эвана Райта, которые назывались "Элита убийц".
Познакомьтесь с морпехами из роты Браво – самодовольными, закаленными профессионалами, которые занимаются самым специфическим видом американского экспорта: сверхнасилием. Это правдивая история о пулях, бомбах и взводе морской пехоты на войне в Ираке.
Оккупанты едут в Хамви через иракскую пустыню на север. Они едят конфеты, жуют табак и распевают песни. На горизонте горят нефтяные пожары, вспыхивающие у очагов концентрации ожесточенных иракских солдат во время перестрелок с американскими силами. Четыре морпеха в машине – из первых американских частей, пересекших границу с Ираком – возбуждены от комбинации кофеина, недосыпа, волнения и скуки. Осматривая пространство на предмет возможного огня противника и одновременно горланя песню Аврил Лавин“Я с тобой”, двадцатидвухлетний водитель, капрал Джошуа Рэй Персон, и руководитель группы, двадцативосьмилетний сержант Брэд Колберт – оба ветераны афганской войны – уже достигли глубокомысленного вывода об этой кампании: о том, что зона боевых действий, которой является Ирак, напичкана этими “чертовыми даунами”. В их батальоне есть даун-командир, который неправильно повернул рядом с границей, задержав вторжение как минимум на час. Есть еще один офицер, классический даун, который уже начал прочесывать пустыню в поисках сувениров, брошенных бегущими иракскими солдатами: касок, фуражек Республиканской гвардии, винтовок. В отделениях технической поддержки батальона есть безнадежные дауны, которые напортачили с радиостанциями и не взяли достаточно батарей для тепловизионных устройств морской пехоты. Но, по их мнению, есть один даун, который переплюнул всех остальных – это Саддам Хусейн. “Мы уже как-то надрали ему задницу, - говорит Персон, сплевывая через окно плотную струю табачного сока. – Потом оставили в покое, и весь следующий год он еще больше парил нам мозги. Мы не хотим быть в этой сраной стране. Мы не хотим в нее вторгаться. Что за чертов даун”.
Война началась двадцать четыре часа тому назад серией взрывов, которые прогремели в пустыне Кувейта около шести утра 20-го марта. Морпехи, спящие в окопах, вырытых в песке в двадцати милях южнее границы с Ираком, садятся и всматриваются в пустое пространство, вслушиваясь в отдаленный грохот с лицами, лишенными всякого выражения. В зоне ожидания в пустыне разбили лагерь 374 солдата, все они – бойцы первого разведбатальона, которому предстоит прокладывать путь на значительных этапах вторжения в Ирак, часто действуя за линией врага. Морпехи с нетерпением предвкушали этот день с того момента, как покинули свою базу в Кемп Пендлтон в Калифорнии, более шести недель тому назад. Их боевой дух зашкаливал. Позже в тот первый день, когда над их головами проревели несколько боевых вертолетов Кобра, уносясь на север, предположительно к месту сражения, морпехи вскинули в воздух кулаки и прокричали: “Даа! Порви их”!
“Порви их”! – это неофициальный одобрительный возглас морской пехоты. Его выкрикивают, когда собрат-морпех пытается побить свой личный рекорд в фитнес-тесте. Им прерывают ночные истории сексуальных похождений в публичных домах Тайланда и Австралии. Это крик возбуждения после стрельбы очередью из пулемета М-50. “Порви их!” в двух простых словах выражает восторг, страх, ощущения власти и эротического возбуждения, которые возникают в результате соприкосновения с предельными физическими и эмоциональными нагрузками под угрозой смерти, что, несомненно, и является сутью войны. Практически все морпехи из тех, кого я там повстречал, надеялись, что эта война с Ираком даст им шанс порвать их.
Преувеличенные выражения энтузиазма – от выкриков “Порви их!” и размахивания американскими флагами до нанесения татуировок на свои тела – морпехи называют “мотиваторами”. Вам никогда не застукать сержанта Брэда Колберта, одного из самых уважаемых морпехов в первом разведбатальоне и руководителя группы, с которой я проведу войну, за демонстрацией каких-либо “мотиваторов”. Колберта называют Полярником. Он – мускулистый и светловолосый, и делает саркастические замечания гнусавым подвывающим голосом, который очень напоминает Дэвида Спейда. Несмотря на то, что он считает себя “убийцей из Корпуса морской пехоты”, он – еще и зануда, который слушает Барри Манилоу, Эйр Саплай и практически всю музыку 1980-х, кроме рэпа. Он увлекается разными устройствами – собирает винтажные игровые видеоприставки и носит массивные наручные часы, которые можно правильно настроить, только подключив их к его компьютеру. Он – последний человек, которого вы можете себе представить на острие вторжения в Ирак.
Подавляющая часть войск доберется до Багдада, взяв курс на запад, чтобы попасть на современную супер-магистраль, построенную Хуссейном как памятник самому себе, и доехать по ней, не встречая никакого особого сопротивления, до самых окраин иракской столицы. Группа Колберта из первого разведбатальона достигнет Багдада, пробивая себе путь через самые убогие, самые вероломные части Ирака. Их работа будет состоять в том, чтобы прикрывать продвижение боевых сил морской пехоты – полковой боевой группы один (RCT 1) численностью в семь тысяч бойцов – по сельско-городскому коридору длиной 115 миль, который тянется между городами Эн-Насирия и Аль-Кут, кишащими тысячами хорошо вооруженных партизан-федаинов. Во время большей части этого продвижения первый разведбатальон, организованный в группу из семидесяти легковооруженных Хамви с открытым верхом и грузовиков, будет мчаться впереди группы RCT 1, обнаруживая позиции и точечные засады врага, буквальным образом заезжая прямо в них. После того как эта фаза операции будет закончена, соединение переместится западнее и продолжит выполнять свою роль охотников на засады во время нападения на Багдад.
Морпехи-разведчики считаются самыми подготовленными и выносливыми в Корпусе. Генерал-майор Джеймс Мэттис, командующий наземными силами морской пехоты в Ираке, называет этих ребят из первого разведбатальона “дерзкими, надменными ублюдками”. Они проходят примерно такую же подготовку, как морские котики и армейские специальные силы. Это физически одаренные люди, которые способны пробежать двенадцать миль, нагруженные рюкзаками весом в сто пятьдесят фунтов, затем прыгнуть в океан и проплыть еще несколько миль, не снимая ботинок и камуфляжа, при оружии и с рюкзаками. Они обучены прыгать с парашютом, погружаться с аквалангом, ходить в снегоступах, лазать по скалам и спускаться по веревке с вертолетов. Многие из них закончили школу выживания S.E.R.E.1 – программу обучения на секретной тренировочной базе, где морпехов-разведчиков, пилотов истребителей, морских котиков и другой военный персонал на работах с высоким риском помещают в импровизированный лагерь военнопленных и запирают в клетки, избивают (в предусмотренных пределах) и подвергают психологическим пыткам под надзором военных психиатров. Все это делается с целью обучить их оказывать сопротивление при захвате в плен. Парадоксальным образом, несмотря на все боевые курсы, которые проходят морпехи-разведчики (чтобы пройти весь цикл требуемых курсов во всех школах, у них уходит несколько лет), практически никто из них не умеет управлять Хамви и воевать в них всем подразделением. Традиционно их работа заключается в том, чтобы маленькими группами незаметно пробираться за линию врага, издалека вести наблюдение и избегать контакта с противником. То, чем они теперь занимаются в Ираке – отыскивают засады и с боем идут напролом – это нечто новое, чему их начали обучать где-то с Рождества, за месяц до того, как отправить в Кувейт. У капрала Персона – основного водителя группы – даже нет военной лицензии оператора Хамви, и он всего пару раз пробовал вести машину ночью в конвое. Генерал Мэттис, у которого в распоряжении были другие бронированные разведподразделения – обученные и снаряженные, чтобы прорываться через засады врага на специальной бронированной технике, – говорит, что выбрал первый разведбатальон для одной из самых опасных задач во всей кампании потому, что “то, что я ищу в людях, которых хочу видеть на поле боя – это не какие-то особые названия должностей, а смелость и инициативность”. К тому времени, когда будет заявлено об окончании войны, Мэттис похвалит первый разведбатальон за “ключевую роль в успехе всей кампании”. Морпехи-разведчики будут сталкиваться со смертью практически каждый день на протяжении месяца и убьют много людей – о смертях некоторых из них сержант Колберт и его сослуживцы, несомненно, будут вспоминать и, возможно, даже сожалеть всю оставшуюся жизнь.
Первое впечатление Колберта об Ираке – это то, что он выглядит как “гребаная Тихуана”. Это через несколько часов после того, как его группа на рассвете пересекла границу с Ираком. Мы едем через отвалы мусора в пустыне, изредка испещренной глинобитными хижинами, маленькими отарами овец и кучками тощего, костлявого скота, пасущегося у низкорослого кустарника. Иногда мы видим покореженные машины: выжженные остовы автомобилей, возможно, оставшихся здесь со времен Войны в заливе, и лежащий на осях грузовик Тойота без колес. Время от времени нам попадаются люди – босые иракские мужчины в платьях. Некоторые стоят у дороги и рассматривают нас. Один или два нам машут.
“Эй, уже десять утра! – орет Персон в сторону одного иракца, мимо которого мы проезжаем. – Не пора ли переодеть пижаму?”
Голова у Персона почти квадратная, а его голубые глаза расставлены так широко, что собратья-морпехи называют его рыбой-молотом или камбалой. Он из Невады, штат Миссури – маленького городка, в котором “NASCAR2 – все равно что государственная религия”. Он говорит с акцентом – не совсем южным, а скорее, просто сельским, и гордится тем, что его воспитала мать-одиночка и он – выходец из рабочего класса. “Мы несколько лет жили в трейлере на ферме моего дедушки, и мне раз в год покупали пару обуви в Вол-Марте”. В школе Персон был пухлым мальчиком и не занимался спортом, зато состоял в команде, которая участвовала в дебатах, и играл на всех музыкальных инструментах, которые ему попадались – от гитары до саксофона и пианино.
То, что он стал морпехом, было для него разворотом на 180 градусов. “Я планировал получить стипендию в Университет Вандербильта и изучать философию, - говорит он. – Но однажды у меня случилось прозрение. Я хотел вершить свою жизнь хотя бы какое-то время, а не думать о ней”. Часто кажется, что движущей силой за решением этого некогда пухлого, неспортивного паренька вступить в Корпус и войти в одно из самых элитных мачо-подразделений была возможность глумиться над ним и над всем окружающим. За несколько дней до того как его подразделение должно было выдвинуться из лагеря в пустыне Кувейта и начать вторжение, бойцам вручили письма от американских школьников. Персону досталось письмо от девочки, которая писала, что она молится за мир. “Эй, крошка, - прокричал Персон. - Что написано на моей рубашке? Американский морпех! Я родился не в коммуне хиппи-педиков. Я – убийца и имею дело со смертью. На досуге я отжимаюсь до крови на костяшках пальцев. А потом точу свой нож”.
Пока конвой продвигается на север по пустыне, Персон поет песню группы “A Flock of Seagulls” “Я убежал (так далеко)”. Он говорит: “Когда я выберусь отсюда, – (он увольняется из морской пехоты в ноябре), – то сделаю стрижку как у “Flock of Seagulls” и стану рок-звездой”.
“Заткнись, Персон”, - говорит Колберт, напряженно всматриваясь в запыленные просторы с выставленным в окно карабином М-4. Колберт и Персон разговаривают друг с другом словно старая супружеская пара. На звание ниже, чем Колберт, Персон вынужден обуздывать свою злость в его адрес, но иногда, когда Колберт слишком резок и ранит чувства Персона, траектория Хамви внезапно становится непредсказуемой. Персон делает резкие повороты и без причины бьет по тормозам. Такое случается даже в боевых ситуациях, и тогда вдруг можно увидеть, как Колберт вновь пытается завоевать расположение своего водителя, отказываясь от своих слов и принося извинения. Но, в общем и целом, кажется, они испытывают взаимную симпатию и действительно уважают друг друга. Колберт высоко ценит Персона, в чьи обязанности входит обеспечение работы радиосвязи – поразительно сложная и жизненно важная работа для группы, - называя его “одним из лучших радиооператоров в разведке”.
Завоевать уважение Колберта не так-то просто. Он сам придерживается высоких стандартов в личном и профессиональном поведении и ожидает того же от окружающих. В этом году его выбрали руководителем группы года в первом разведбатальоне. В прошлом году он заслужил Медаль Благодарности ВМФ за помощь в уничтожении вражеской ракетной батареи в Афганистане, где руководил одной из первых полевых групп морпехов. Он опрятен, аккуратен и проворен абсолютно во всех мелочах. Он вырос в ультрасовеременном доме, построенном по проекту его отца-архитектора. В той части гостиной, где располагался мягкий уголок, был ворсистый ковер. Он рассказывает, что одно из самых его любимых воспоминаний – о том, как родители позволяли ему приводить в порядок этот ковер специальными граблями. Колберт – это ходячая энциклопедия радиочастот и протоколов шифрования, и может рассказать вам во всех подробностях практически о любом оружии в арсенале США или Ирака. Однажды он чуть не купил излишний британский танк – даже договорился о ссуде через кредитный союз, – но потом передумал, когда осознал, что одна его парковка может пойти вразрез с правилами районирования в его родном штате – “коммунистической республике Калифорнии”.
Но есть еще одна грань его личности. Его спина покрыта кричащими татуировками в стиле Хеви-метал. Он выплачивает около $5000 в год за авто-мотострахование из-за вопиющих штрафов за превышение скорости и регулярно гоняет на своем скоростном мотоцикле Yamaha R1 на скорости 130 миль в час. Он признается, что в нем есть глубоко укоренившаяся, но контролируемая бунтарская жилка, которая побудила его родителей отправить его в военную академию, когда он учился в школе. Он говорит, что его жизнь подвластна простой философии: “Никогда нельзя показывать страх или отступать, чтобы не позволить себе осрамиться перед стаей”.
С места пассажира спереди Колберт контролирует ситуацию с правой стороны машины, безопасность слева обеспечивается капралом Гарольдом Тромбли – девятнадцатилетним парнем с пулеметом SAW на заднем пассажирском сиденье. Тромбли – худой, темноволосый и бледноватый паренек из Фаруэлла, штат Мичиган. Он говорит мягким, но звучным голосом, который плохо сочетается с его мальчишеским лицом. Один глаз у него сильно покраснел из-за инфекции, вызванной постоянными песчаными бурями. Последние несколько дней он все время пытался это скрыть, чтобы его не исключили из группы. Технически он – “морпех-разведчик на бумаге”, потому что до сих пор не закончил базовый разведкурс. Но не только молодость и недостаток опыта держат Тромбли в аутсайдерах, дело скорее в его сравнительной незрелости. Он гладит свою пушку и говорит что-то вроде: “Надеюсь скоро пустить ее в ход”. Другие морпехи смеются над этими его фразами из военных фильмов категории “B”. Они также с подозрением относятся к небылицам, которые он травит. Например, он утверждает, что его отец был сотрудником ЦРУ и что большинство мужчин из семьи Тромбли умерли насильственной смертью при загадочных обстоятельствах – подробности этих историй очень расплывчаты и каждый раз меняются. Он с нетерпением ожидает начала боя “словно одну из тех фантазий, которые, как ты втайне надеешься, рано или поздно сбудутся”. В декабре, за месяц до своей отправки в Ирак, Тромбли женился. (Он говорит, что отец его невесты не присутствовал на церемонии, потому что незадолго до этого погиб под огнем случайной “уличной перестрелки”). В свободное время он составляет списки возможных имен для сыновей, которые должны у него родиться, когда он вернется домой. “Только я могу продолжить род Тромбли”, - говорит он. Несмотря на сдержанное отношение других морпехов к Тромбли, Колберт чувствует, что потенциально он может стать хорошим морпехом. Колберт всегда дает ему какие-нибудь наставления – учит его, как пользоваться разными средствами связи, как лучше всего сохранять в чистоте свое оружие. Тромбли – внимательный ученик, иногда – почти любимчик своего учителя, и изо всех сил старается тихо оказывать маленькие услуги всей группе, например, каждый день набирать всем воду во фляги.
Еще один боец группы в машине – это капрал Габриэль Гарса. Ему двадцать один и родом он из Себастьяна, штат Техас. Он наполовину высунулся из машины – его тело находится в башенном люке, от талии и выше. Он управляет автоматическим гранатометом Mark-19 – самым мощным оружием на этом транспортном средстве, установленном сверху Хамви. Его работа – вероятно, самая опасная и требовательная во всей группе. Иногда он на ногах по двадцать часов подряд и должен постоянно следить за горизонтом для выявления возможной угрозы. Морпехи считают его одним из самых сильных бойцов во всем батальоне, – хотя по его внешнему виду этого не скажешь, – а физическая сила среди них высоко котируется. Он скромно поясняет свою репутацию человека сверхъестественной силы шуткой: “Да, я силен. Как умственно отсталый”.
Группа Колберта входит в состав взвода из двадцати трех бойцов в роте Браво. Имея в распоряжении две других линейных роты первого разведбатальона – Альфа и Чарли, а также вспомогательные подразделения, задача батальона – разыскивать в пустыне иракское оружие, пока остальные морпехи захватывают нефтяные месторождения на востоке. Во время этих первых сорока восьми часов вторжения, группа Колберта не обнаруживает никаких танков и встречает сотни сдающихся в плен иракских солдат – которых Колберт всеми силами старается избегать, чтобы на него не возложили бремя их поиска, задержания и раздачи им провианта – его подразделение совсем для этого не подходит. Солдаты-дезертиры – некоторые из них до сих пор с оружием, - а также группы гражданских семей вереницей проходят мимо машины Колберта, припаркованной у канала на время второй ночевки его группы в Ираке. Колберт дает указания Гарсе, который остается на страже со своим гранатометом Mark-19: “Ни в коем случае не стреляй в гражданских. Мы – армия вторженцев и должны быть великодушны”.
“Велико-что? – спрашивает Гарса. – Что это к черту значит?”
“Горделивыми и царственными”, - отвечает Колберт.
Гарса обдумывает эту информацию. “Не вопрос, – говорит он. – Я – хороший парень”. Колберт и Персон большую часть времени отслеживают грехи, совершаемые офицером разведки по кличке Капитан Америка. Колберт и другие морпехи в подразделении обвиняют Капитана Америку в том, что он бросает людей на сумасбродные затеи под прикрытием разумных миссий. Капитан Америка – довольно приятный парень. Если вы попадетесь ему в лапы, он вам все уши прожужжит о бесшабашном времени, которое провел в колледже, работая телохранителем в таких рок-группах, как U2, Depeche Mode и Duran. Его люди чувствуют, что он пользуется этими историями в жалких попытках их впечатлить, а кроме того, половина из них никогда не слышали о Duran.
Еще до завершения кампании первого разведбатальона Капитан Америка потеряет контроль над своим подразделением и попадет под следствие из-за того, что склонял своих людей к совершению военных преступлений против вражеских военнопленных. Следственная комиссия батальона оправдает его, но здесь, в зоне военных действий, некоторые из бойцов мечтают о его смерти. “Одного тупицы в руководстве достаточно, чтобы все разрушить, - говорит один из них. – Каждый раз, когда он выходит из машины, я молюсь, чтобы его пристрелили”.
Помимо заскоков Капитана Америки, в группе Колберта присутствует неизбывное ощущение, что это будет унылая война. Все меняется, когда они добираются до Насирии в свой третий день в Ираке.
23 марта группа Колберта в конвое со всем первым разведбатальоном съезжает с захолустных пустынных троп и направляется на северо-запад к Насирии – городу с населением около 300 тысяч жителей на реке Евфрат.
К вечеру батальон вязнет в массивной пробке из машин морской пехоты примерно в тридцати километрах южнее города. Морпехам ничего не говорят о том, что происходит впереди, хотя для них кое-что проясняется, когда перед заходом солнца они начинают замечать постоянный поток вертолетов медэвакуации, летящих в Насирию и обратно. В конце концов, всякое движение останавливается. Морпехи выключают двигатели и ждут.
Последние четыре дня бойцы группы спали не более двух часов за ночь, и ни у кого не было возможности снять ботинки. На всех надеты громоздкие костюмы химзащиты и все экипированы противогазами. Даже когда им удается поспать – в окопах, которые они роют на каждой стоянке, – им не разрешается снимать ботинки и защитные костюмы. Они питаются сухими пайками (готовой к употреблению пищей), которые упакованы в пластиковые пакеты размером где-то с половину телефонного справочника. В них входит примерно полдюжины обернутых фольгой упаковок с основным мясным или вегетарианским блюдом – например, мясным рулетом или пастой. Более половины калорий в сухом пайке содержится в батончиках и нездоровой пище вроде сырных кренделей и полуфабрикатной выпечки. Многие морпехи дополняют эту диету большими количествами лиофилизированного кофе – часто они едят кристаллы прямо из пакета, при этом жуя табак и продаваемые без рецепта стимуляторы, включая эфедру.
Колберт постоянно долдонит своим людям не забывать пить воду и пытаться прикорнуть при любой возможности, и даже допрашивает их о том, желтая или прозрачная у них моча. Когда он возвращается из туалета, Тромбли отвечает ему тем же.
“Хорошо просрались, сержант?” – спрашивает он.
“Отлично, – отвечает Колберт. – Просрался что надо. Не слишком твердым и не слишком жидким”.
“Паршиво, когда жидкое и нужно пятьдесят раз подтираться”, - говорит Тромбли в поддержание разговора.
“Я не об этом, - Колберт принимает свой строгий тон наставника. – Если оно слишком твердое или слишком жидкое, значит что-то не в порядке. И, возможно, у тебя какая-то проблема”.
“Оно должно быть слегка кислотным, - говорит Персон, вставляя свое собственное медицинское наблюдение. – И немного жечь, когда выходит”.
“Может быть, из твоего блудливого заднего прохода, после всего того, что там побывало”, - отрезает Колберт.
Услышав этот обмен репликами, другой морпех из подразделения говорит: “Черт побери, морпехи такие гомоэротичные. Это все, о чем мы говорим”.
Другая большая тема – это музыка. Колберт пытается пресечь любые упоминания кантри-музыки в своей машине. Он утверждает, что от одного упоминания кантри, которое он считает “паралимпийскими играми в музыке”, ему становится физически плохо.
Морпехи глумятся над тем, что многие танки и Хамви, которые стали вдоль дороги, украшены американскими флагами или слоганами-мотиваторами вроде “Сердитый американец” или “Порви их”. Персон замечает Хамви с расхожей фразой 9/11 “Вперед!3”, нанесенной по борту.
“Ненавижу эту слащавую патриотическую чушь”, - говорит Персон. Он вспоминает песню Аарона Типпина “Где звезды и ленты и орел летает”. “Вот поет он на фоне всех этих видов страны в духе белой швали. ‘Где орлы летают’. Дерьмо! Они и в Канаде летают. Как будто там их нет? Мама пыталась поставить мне эту песню, когда я вернулся из Афганистана. А я говорю: ‘Что за хрень, ма. Я – морпех. Мне не нужно цеплять флажок на машину, чтобы показать, что я - патриот’”.
“Эта песня – это чисто гомосексуальная кантри-музыка, паралимпийский гей”, - говорит Колберт.
Группа Колберта проводит ночь у шоссе. Поздно ночью мы слышим грохот артиллерии далеко впереди, в направлении Насирии. Когда мимо проезжает массивная колонна танков M1A1, – в нескольких футах от того места, где отдыхают морпехи, – дрожит земля. Прямо из темноты кто-то кричит: “Эй, если лечь ничком, членом на землю, это так приятно”.
Через несколько часов после восхода солнца 24 марта они настраиваются на ВВС на коротковолновом радио, которое есть у Колберта в Хамви, и слушают первые сообщения о боях в Насирии, впереди по дороге. Чуть позже лейтенант Натан Фик, командир взвода Колберта, проводит брифинг для трех других руководителей групп во взводе из двадцати трех человек. Фик, которому двадцать пять, имеет приятную внешность бывшего служки у алтаря, которым он, и правда, когда-то был. Он – сын успешного балтиморского адвоката и после Дартмута закончил офицерскую кандидатскую школу. Это его второй срок на войне. В Афганистане он командовал пехотным взводом морской пехоты. Но так же, как Колберт и шесть других морпехов во взводе, которые тоже служили в Афганистане, он видел очень мало перестрелок.
Фик говорит своим людям, что морпехи понесли серьезные потери в Насирии. Вчера объявили, что в городе безопасно. Но затем на армейское подразделение снабжения, которое передвигалось вблизи от города, напал иракский партизанский отряд верноподданных Саддама Хусейна под названием федаины. По словам Фика, эти боевики одеты в гражданскую одежду и обустраивают свои позиции в городе среди обычного народа, ведя обстрел из минометов, реактивных гранатометов (РПГ) и пулеметов с крыш домов, квартир и переулков. Они убили или захватили в плен двенадцать солдат из армейского подразделения снабжения, в том числе женщин. Ночью боевая группа морской пехоты из оперативной группы “Тарава” попыталась войти в город по главному мосту через Евфрат. При этом девять морпехов погибли и семьдесят были ранены.
Первому разведбатальону приказали переместиться к мосту для оказания поддержки оперативной группе “Тарава”, которая с трудом контролирует подход с юга. Фик не может точно сказать своим людям, что они будут делать, когда доберутся до моста, так как планы до сих пор еще обсуждаются на высшем уровне. Но говорит им, что правила их действий изменились. До этого они позволяли вооруженным иракцам проходить мимо, иногда даже раздавали им еду. Теперь, говорит Фик, “любой, у кого есть оружие, считается врагом. И если от вас отходит женщина с оружием на спине, стреляйте в нее”.
В 13:30 374 морпеха из первого разведбатальона распределяются по дороге и выдвигаются на север, в направлении города. Учитывая новости о тяжелых потерях за последние сутки, разумно предположить, что у всех бойцов в машинах шансы погибнуть или быть ранеными в Насирии – выше средних.
Воздух отяжелел от мелкой, рассыпчатой пыли, которая повисла, словно густой туман. Кобры тарахтят прямо над головами, устремляясь вниз с изяществом летающих кувалд. Они облетают конвой первого разведбатальона, тычась в бесплодный кустарник по обе стороны дороги в охоте на вражеских стрелков. Вскоре мы остаемся один на один друг с другом. Вертолеты отзывают, потому что горючее на исходе. Большая часть конвоя морской пехоты удерживается на месте, пока иракские силы впереди не будут подавлены. Один из последних морпехов, которого мы видим у дороги, вскидывает свой кулак, когда мимо проезжает машина Колберта, и выкрикивает: “Порви их!”
Мы заезжаем на ничейную землю. Горящий склад горючего изрыгает пламя и дым. По обе стороны дороги, везде, куда достигает взгляд, валяется мусор. Конвой замедляет ход и крадется, и в Хамви залетает черный рой мух.
“Вот теперь это похоже на Тихуану”, - говорит Персон.
“И на этот раз я займусь тем, чем всегда хотел в Тихуане, - отвечает Колберт. – Выжгу все до земли”.
Совсем рядом, справа от машины нас оглушает серия взрывов, от которых стучат зубы. Нам досталось поровну с расположенной у дороги батареей тяжелой артиллерии морской пехоты, которая стреляет по Насирии, в нескольких километрах впереди. На дороге видно покореженный Хамви. Ветровое стекло изрешечено дырами от пуль. Рядом – погнутые обломки военных транспортных грузовиков США, дальше – взорванный бронетранспортер морской пехоты. По всей дороге разбросаны рюкзаки морпехов – из них вываливаются одежда и скатанные постельные принадлежности.
Мы проезжаем череду иссушенных фермерских дворов – грубые квадратные хибары из глины, с голодающим скотом у порога. Местные жители сидят рядом как зрители. Мимо проходит женщина с корзиной на голове, словно не замечая взрывов. За десять минут никто не произнес ни слова, и Персон не может удержаться от глупой реплики. Он с улыбкой поворачивается к Колберту: “Эй, как ты думаешь, я наездил достаточно часов, чтобы получить водительские права на Хамви?”
Мы добираемся до моста через Евфрат. Это длинная, широкая бетонная конструкция. Он простирается примерно на километр, а арки изящно закругляются ближе к середине. На противоположном берегу виднеется Насирия. Спереди город выглядит как сумятица из разноформенных двух- и трехэтажных строений. Сквозь дымку дома кажутся лишь набором неясных, косых очертаний, похожих на ряд сгорбленных могильных надгробий.
Насирия – это ворота в древнюю Месопотамию, “Плодородный полумесяц”, лежащий между Евфратом, прямо перед нами, и Тигром, в сотне километров севернее. Эта земля была постоянно населена на протяжении 5000 лет. Именно здесь человечество изобрело колесо, письменность и алгебру. Ученые полагают, что Месопотамия была тем местом, где находились Сады Эдема. После трех дней в пустыне морпехи с изумлением оказываются в этом оазисе тропической растительности. Вокруг нас – пышные рощи из пальмовых деревьев, а также поля, где растут высокие травы. В то время как рядом рвутся артиллерийские снаряды морской пехоты, Колберт неоднократно повторяет: “Вы только посмотрите на эти чертовы деревья”.
Пока две роты первого разведбатальона получают указания закрепить позиции на берегах Евфрата, рота Браво ожидает у подножия моста, в двухстах метрах от кромки воды. Не успеваем мы обосноваться, как территорию начинает прочесывать продольный пулеметные огонь. Летящие на нас снаряды издают свистящий звук, точно как в мультфильмах про Багз Банни. Они попадают в пальмовые деревья поблизости, измельчая листья и окутывая стволы облаками дыма. Морпехи из оперативной группы “Тарава” справа и слева строчат из пулеметов. Роты Альфа и Чарли из первого разведбатальона начинают подрывать цели в городе из тяжелых орудий. Вражеские мины теперь разрываются по обе стороны машины Колберта, не далее чем в ста пятидесяти метрах от нас. “Будьте готовы к тому, что эта заваруха выйдет из-под контроля”, - говорит Персон, и в его голосе слышится обычное раздражение. Он добавляет: “Знаете это чувство перед дебатами, когда вам нужно в туалет и у вас появляется такое странное ощущение в животе, а потом вы заходите и даете всем чертей?” Он улыбается. “Сейчас я этого не ощущаю”.
Вертолеты морской пехоты летят низко над пальмовой рощей через дорогу, стреляя ракетами и ведя пулеметный огонь. Выглядит так, будто мы попали в кино о Вьетнамской войне. Словно по сигналу, Персон начинает петь песню “Криденс Клируотер Ривайвл4”. Он говорит мне, что этой войне нужна своя собственная музыкальная тема. “Этот педик Джастин Тимберлейк напишет для нее саундтрек”, - говорит он, добавляя с отвращением: “Я как раз недавно прочитал, что все эти слащавые гомики поп-звезды вроде Джастина Тимберлейка и Бритни Спирс собираются записать антивоенную песню. Когда я стану поп-звездой, я буду петь песни только в поддержку войны”.
Прерывая речь Персона, рядом происходит массивный взрыв. Отклонившийся артиллерийский снаряд морской пехоты попадает в линию электропередач и детонирует сверху, отбрасывая шрапнель в машину перед нами. Осколки также попадают в группу из шести морпехов. Двоих убивает сразу; четверо других ранены. Сквозь дым мы слышим, как они зовут медика. Все пытаются найти укрытие в грязи. Я прижимаюсь к земле как можно теснее. Смотрю вверх и вижу, как ругается и извивается морпех, пытаясь выбраться из своего костюма химзащиты. На штанах спереди нет молнии. Нужно сначала отцепить подтяжки и стащить их с себя, что особенно непросто, если ты лежишь на боку. Это морпех из взвода Колберта, один из его самых близких друзей – тридцатилетний сержант Антонио Эспера. Эспера вырос в Риверсайде, штат Калифорния, и, по его собственным словам, был самым настоящим “паршивым ублюдком” – участвовал во всех насильственных потасовках, доступных для юного латиноса из распавшейся семьи, частично воспитанного в государственных учреждениях. С обритой головой и глубоко посаженными глазами, он – один из самых устрашающих морпехов во всем взводе, но Эспера не устраивает представления, пытаясь прикрыть смехом свой страх. Он с трудом извлекает из штанов свой пенис, чтобы пописать, лежа на боку. “Не хочу обоссаться”, - бормочет он.
Все морпехи до войны прошли курс по боевому стрессу. Инструктор говорил им, что двадцать пять процентов бойцов под обстрелом обычно теряют контроль над мочевым пузырем или кишечником. До начала военных действий многие бойцы из первого разведбатальона попытались достать подгузники Depend – не только для конфузных боевых инцидентов, но и на тот случай, если им по двое суток придется носить костюмы химзащиты после реальной атаки. Подгузники так и не доставили, поэтому они исступленно писают и испражняются при любой возможности.
Другой парень рядом со мной – еще один руководитель группы из роты Браво, двадцативосьмилетний сержант Ларри Шон Патрик из Линкольнтауна, Северная Каролина. Он пользуется примерно таким же уважением, как и Колберт. Я спрашиваю его, какого черта мы здесь просто ждем, пока вокруг падают бомбы. Его ответ меня отрезвляет. Он говорит, что взвод вот-вот отправят на самоубийственную миссию. “Наша работа – это как камикадзе входить в город и учитывать потери”, - говорит он.
“А какие там потери?”- спрашиваю я.
“Потери? – говорит он. – Так их еще нет. Мы – сила реагирования для атаки через мост. Мы заходим в город во время боя, чтобы подобрать раненых”.
Не знаю, почему, но сама идея ожидания потерь, которые еще только предстоят, поражает меня и кажется более жуткой, чем мысль о потерях реальных. Но все равно, несмотря на то, как здесь паршиво – у этого моста, под тяжелым огнем – это еще и будоражит. Я почти презирал то, как морпехи кичились своими мотиваторами, как кричали “порви их”, и с нетерпением рвались в бой. Но дело в том, что каждый раз, когда происходит взрыв, а ты после этого остаешься цел, это однозначно вызывает бурное чувство радости. А другая радость заключается в том, что мы бок о бок друг с другом переживаем одинаковый огромный страх: страх смерти. Как правило, смерть вытесняется за пределы того, чем мы занимаемся в гражданской жизни. Большинство людей сталкиваются со смертью в одиночку, если повезет – в окружении нескольких членов семьи. Здесь морпехи сталкиваются со смертью вместе, в свои юные годы. Если кому-то суждено погибнуть, это случится в окружении самых близких и дорогих друзей, которые, по убеждению человека, когда-либо у него будут.
Вокруг нас все так же рвутся мины, и я замечаю, как Гарса роется в своем сухом пайке. Он достает пакетик карамелей Чармс и швыряет их в прямо в огонь. Для морпехов Чармс – это почти что адский талисман. Несколько дней назад, когда мы ехали в Хамви, Гарса увидел, как я достаю Чармс из своего сухого пайка. Его глаза загорелись, и он предложил мне обменять карамельки на пакет популярных сырных кренделей. Причины такой щедрости были непонятны. Я думал, ему просто очень нравятся Чармс, пока он не вышвырнул упаковку, которую только что выменял, через окно. “В нашем Хамви нет места для Чармс”, - сказал Персон, на редкость абсолютно серьезным голосом. “Точно, - подтвердил Колберт. – Чармс – это чертово невезение”.
Над нами пролетает пара подоспевших тяжеловооруженных вертолетов морской пехоты, стреляя ракетами по близлежащей роще из пальмовых деревьев. Когда один из вертолетов выпускает противотанковую ракету ТОУ, которая вздымает в деревьях огромный оранжевый огненный шар, морпехи роты Браво вскакивают на ноги и орут: “Порви их!”
Уже около шести часов мы прижаты к этому месту огнем, в ожидании предполагаемого штурма Насирии. Но после заката планы меняются, и первый разведбатальон отзывают от моста на позицию в четырех километрах южнее города, посреди усыпанной мусором пустоши. Когда конвой останавливается, в относительной безопасности и на достаточном расстоянии от моста, морпехи разбредаются от машин в приподнятом настроении. Рота Альфа первого разведбатальона уложила как минимум десять иракцев на противоположном берегу реки от нашей позиции. Они подходят к машине Колберта, чтобы развлечь его группу россказнями о бойне, которую учинили, особенно хвастаясь одним убийством – толстого федаина в ярко-оранжевой рубахе. “Мы прямо изрешетили его нашими снарядами 0.50 калибра”, - говорит один.
Это не просто хвастовство. Когда морпехи говорят о насилии, которое учиняют, они испытывают почти головокружительный стыд, неловкое торжество от того, что совершили поступок, максимально табуированный обществом, и сделали это с разрешения государства.
“Ну что ж, неплохо справились”, - говорит Колберт своему другу.
Персон писает у дороги. “Черт, я спустил штаны, а оттуда пахнет горячим членом. Этот потный запах разгоряченного пениса. Как будто я только что занимался сексом”. Несмотря на простуду, тридцатиоднолетний сержант роты Браво Руди Рейес из Канзас-Сити, штат Миссури, сбросил рубашку и протирает грудь детскими салфетками – каждый его мускул блестит в мерцающем свете горящей неподалеку нефти.
Рейес не совсем вписывается в образ брутального мачо. Он читает журнал Опры и обрабатывает воском ноги и грудь. Другие бойцы подразделения называют его “смачный Руди”, а все потому, что он такой красивый. “Если тебе кажется, что Руди – горячий парень, вовсе не значит, что ты – гей. Просто он – такой красивый, - говорит мне Персон. – Мы все думаем, что он – секси”.
Морпехам из разведбатальона говорят, что на рассвете они будут продвигаться на север через Насирию, по шоссе, которое они нарекли “снайперским проездом”. В полночь мы с Эсперо выкуриваем на двоих последнюю сигарету. Мы находим укрытие под днищем Хамви и лежим на спине, передавая друг другу сигарету.
“У меня сегодня так скакало настроение, - говорит Эспера. – Наверное, так обычно себя чувствуют женщины”. Он очень волнуется из-за того, что через несколько часов придется ехать через Насирию и даже признается, что у него есть сомнения насчет того, стоило ли вообще приезжать в Ирак. “Я спрашивал у священника, можно ли убивать людей на войне, - говорит он. – Он сказал, можно, если ты не получаешь от этого удовольствия. До того как мы зашли в Ирак, я ненавидел этих проклятых арабов. Даже не знаю, почему. Но как только мы оказались здесь, это все куда-то исчезло. Мне просто их жаль. Я так скучаю по своей девчушке. Я не хочу убивать ничьих детей”.
После полуночи артиллерия морской пехоты громыхает в городе. Вернувшись в Хамви, Тромбли снова говорит о своих надеждах на то, что у него с молодой женой родится сын, когда он вернется домой.
“Никогда не заводи детей, капрал, - поучает его Колберт. – Один ребенок обойдется тебе в 300 тысяч долларов. Тебе и жениться не стоило. Это всегда ошибка”. Колберт часто заявляет о тщетности брака.
“За женщин всегда приходится платить, но брак – это самый дорогостоящий способ. Если хочешь платить за это, Тромбли, езжай в Австралию. За сто баксов там можно заказать шлюху по телефону. Через полчаса она приедет к тебе прямо по адресу, свежая и горячая, как пицца”.
Несмотря на все его обидные заявления о женщинах, если поймать Колберта в момент, когда он не начеку, он признается, что однажды любил девушку, которая его бросила – это была его возлюбленная еще со школьных времен, с которой он встречался десять лет с периодическими перерывами и даже был обручен до тех пор, пока она не бросила его и не вышла замуж за одного из его ближайших друзей. “И мы до сих пор все вместе дружим, - говорит он каким-то свирепым голосом. – Они из тех пар, которые любят фотографировать себя на досуге и увешивать этими снимками весь свой чертов дом. Иногда я прихожу к ним в гости и разглядываю фотографии, на которых моя бывшая невеста веселится и развлекается так, как когда-то делали мы вместе. Приятно, когдаутебяестьдрузья”.
Сразу после восхода солнца конвой первого разведбатальона из семидесяти машин пересекает мост через Евфрат и заезжает в Насирию. Это один из тех расползающихся городов третьего мира из глины, кирпича и шлакоблоков, которые, наверное, выглядят довольно раскуроченными даже в свой хороший день. В это утро над разрушенными строениями клубится дым. Большинство зданий у дороги выщерблены и изрыты воронками. Над нами пролетают Кобры, выплевывая пулеметный огонь. По развалинам бродят собаки.
Конвой останавливается, чтобы подобрать морпеха из другого подразделения, которого ранило в ногу. Несколько машин обстреливают из пулеметов и РПГ. Морпехи из разведбатальона открывают ответный огонь и заново отделывают жилой дом примерно дюжиной гранат из Mark-19. Через час мы выезжаем за пределы города и направляемся на север. Мертвые тела разбросаны по обочине дороги – в основном, мужчины, вражеские бойцы, некоторые до сих пор с оружием в руках. Морпехи прозвали один труп Помидорщиком, потому что с расстояния он похож на ящик раздавленных помидор на дороге. Также попадаются расстрелянные легковушки и грузовики со свисающими через борта телами. Мы проезжаем мимо разбитого и сгоревшего автобуса, с обугленными останками человеческих тел, как и прежде сидящими у некоторых окон. На дороге – обезглавленный мужчина, а рядом на спине лежит мертвая девочка – лет трех-четырех. Она – в платье и у нее нет ног.
Мы едем дальше, через несколько километров делая остановку, пока батальон вызывает вертолет для удара по иракскому бронетранспортеру впереди. Сидящий рядом со мной Тромбли вскрывает свой сухой паек и украдкой вытаскивает пакетик Чармс. “Только никому ни слова”, - говорит он. Он разворачивает конфеты и набивает ими полный рот.
В десять утра первый разведбатальон получает приказ покинуть шоссе № 7 – основную дорогу, ведущую на север из Насирии, и свернуть на узкую грязную проселочную дорогу, чтобы охранять по флангам основную боевую силу морской пехоты. В месте, где мы сворачиваем с шоссе, в канаве лежит мертвый мужчина. Через двести метров после трупа мы видим фермерский дом с семьей на пороге – люди машут нам, когда мы проезжаем мимо. Перед следующим домом две старушки в черном подпрыгивают, радостно вопят и хлопают в ладоши. Группа бородатых мужчин выкрикивает: “Хорошо! Хорошо! Хорошо!” Морпехи машут им в ответ. За считанные минуты они переключились из режима убивать-всех-кто-выглядит-опасно на улыбки и приветственные взмахи, словно катятся на платформе во время парада Роуз Боул.
“Оставайтесь хладнокровными, джентльмены, - предупреждает Колберт. – Не важно, что у вас перед глазами, мы сейчас находимся в самой глуши и совсем одни”.
Дорога слилась в один узкий проселок. Мы крадемся со скоростью несколько миль в час. Через каждые пару сотен метров нам попадаются сельские дома. Морпехи останавливаются и швыряют ярко-желтые гуманитарные пакеты с едой в места скопления гражданских. Когда дети вырываются вперед и хватают их, Колберт машет им рукой: “На здоровье! Голосуйте за республиканцев”. Он засматривается на “оборвышей”, бегущих за сухими пайками и говорит: “Вот уж слава Богу, что я родился американцем. Серьезно – иногда даже заснуть из-за этого не могу”.
Внезапно поведение гражданских, мимо которых мы проезжаем, меняется. Они перестают нам махать. Многие вообще отводят от нас взгляд. По радио передают, что боевая группа RCT 1 вошла в контакт с силами врага в городе в нескольких километрах севернее. По мере того как мы продвигаемся вперед по проселку, мы начинаем замечать, что сельчане на другом берегу канала бегут в противоположном направлении. Двое местных приближаются к Хамви, следующему за машиной Колберта, и при помощи жестов предупреждают морпехов, что впереди нас ожидает что-то плохое.
Конвой останавливается. Мы находимся на повороте дороги, а слева от нас – уступ высотой пять футов. Прямо перед нами летят снаряды. “Это стреляет противник”, - объявляет Персон.
“Черт побери, - говорит Колберт. – Придется принять это дерьмо на себя”.
Вместо этого, Колберт берет снаряд 203 – для РПГ, целует его в нос и закладывает в нижнюю камору своего оружия. Он открывает дверь и взбирается на насыпь, чтобы взглянуть на небольшую кучку домов на другой стороне. Он подает сигнал всем морпехам выйти из машины и присоединиться к нему на уступе. Морпехи из другого взвода стреляют по селению из винтовок, пулеметов и гранатометов Mark-19. Но Колберт не разрешает своей группе стрелять. Он не различает никаких целей. Через два километра дальше по дороге, в месте, где остановилась рота Альфа из первого разведбатальона, предполагаемые федаины открывают огонь из пулеметов и минометов. Альфе удается избежать потерь. Батальон вызывает артиллерийский удар по позициям федаинов.
Группа забирается обратно в Хамви. Тромбли усаживается на заднее сиденье и ест спагетти прямо из фольги, выдавливая его в рот из надорванного в уголке пакета. “Я чуть не застрелил человека”, - говорит он возбужденно, имея в виду фермера в хуторе по ту сторону насыпи.
“Рано еще, - говорит Колберт. – Держи свое оружие на предохранителе”.
Минут десять все молчат. Поднимается свирепая песчаная буря. Ветер скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час наносит удары по борту машины. Видимость ухудшается, и воздух наполняется желтой пылью. Батальон окружен на узких проселочных дорогах с вражескими стрелками поблизости.
Группа RCT 1 теперь ожидает на подходах к городу где-то в шести километрах впереди. Ее командующий сообщил, что их обстреливают из города, и первый разведбатальон планирует пойти в обход. Колберт объясняет ситуацию своим людям.
“Почему мы не можем просто пройти через город?” – спрашивает Тромбли.
“Я думаю, тогда нас укокошат”, - говорит Колберт.
Через пятнадцать минут мы начинаем перемещаться на север. Все в машине Колберта полагают, что мы движемся по маршруту, который огибает вражеский город, Аль-Гарраф. Затем по радио передают, что планы меняются. Мы поедем напрямую.
Машина Колберта едет вдоль стен города, который походит на уменьшенную копию Насирии. Улица, на которую мы выехали, - теперь мощеная, - уводит налево. Когда Персон поворачивает, стена дома по правую сторону и не более чем в трех метрах от моего окна взрывается дульным пламенем и треском пулеметного огня. В машину попадает двадцать две пули, пять из них – в мою дверь. Легкая броня, которая покрывает Хамви почти полностью (восьмидюймовые стальные пластины приклепаны поверх дверей), отражает большую их часть, но окна открыты и в броне есть щели. Пуля пролетает мимо головы Колберта и вонзается в корпус за Персоном. Другой снаряд частично пробивает мою дверь.
Мы едва заехали в город, и нам предстоит еще два километра пути через него. Впереди нас пуля попадает в руку морпеху из роты Браво, который едет в открытом Хамви.
Перестрелка с двух сторон продолжается. Менее получаса тому назад Колберт рассуждал о реакции на стресс в бою. Кроме конфузной потери телесного контроля, через которую проходит двадцать пять процентов солдат, другие симптомы включают растяжение времени, то есть ход времени замедляется или ускоряется; четкость зрения, чрезвычайно повышенную чувствительность к деталям; хаотичность мышления, фиксацию мысли на несущественной связке событий; потерю памяти; и, несомненно, инстинктивные ощущения безраздельного ужаса.
В моем случае слух практически полностью отделился от зрения. Я продолжаю видеть дульное пламя рядом с машиной, но не слышу его. Рядом со мной Тромбли выпускает триста снарядов из пулемета. Обычно, если кто-то стреляет из пулемета так близко от вас, это оглушает. Мне кажется, что его пулемет шепчет.
У Колберта практически безмятежное выражение лица. Он согнулся над своим оружием, высовываясь из окна, напряженно изучая стены домов, давая очереди из своего М-4 и стреляя гранатами из трубы М-203 под основным стволом. Я вижу, как он заряжает новую гранату и думаю: “Готов поспорить, Колберт счастлив, что наконец-то стреляет снарядами 203 в бою”. Мне вспоминается, как он недавно поцеловал гранату. Хаотичные мысли.
Я изучаю лицо Персона, пытаясь обнаружить признаки паники, страха или смерти. Я опасаюсь, что его застрелят или он съедет с катушек, и мы застрянем прямо на этой улице. Но, кажется, Персон в порядке. Он ссутулился за рулем и смотрит в ветровое стекло с почти безразличным выражением лица. Единственное, что в нем изменилось – это то, что он перестал болтать о Джастине Тимберлейке или каком-нибудь другом фееричном отсталом гомике, который его занимает.
Тромбли отвлекается от своей стрельбы из окна и оборачивается к нам с триумфальной улыбкой. “Я прикончил одного, сержант!” – орет он.
Колберт игнорирует его. Тромбли бодро возвращается к стрельбе по людям из окна. Серый объект “наезжает” на ветровое стекло и вонзается в крышу. Хамви наполняет царапающий звук металла по металлу, который я слышу. Чуть раньше в тот день Колберт обменял Гарсу на стрелка из гранатомета Mark-19 из другого подразделения. Парня зовут Уолт Хессер, капрал, ему двадцать три и он из Тейлорстауна, штат Виргиния. Ноги Хессера поворачиваются боком. На машину упал или бросили стальной кабель. Еще один падает сверху и царапает по крыше.
Колберт кричит: “Уолт, ты в порядке?” В ответ – тишина. Персон оборачивается, снимая ногу с педали газа.
Машина замедляет ход и слегка отклоняется влево. “Уолт?” – зовет Персон.
“Я в порядке!” – говорит он почти бодрым голосом. Персон перестал следить за движением машины вперед. Мы практически ползем. Позже Персон говорит, что волновался, что один из кабелей, которые упали на машину, мог опутать Хессера. Он не хотел, чтобы получилось так, что он разгонится, а Хессер останется висеть с петлей на шее на каком-нибудь фонаре в центральном Гаррафе.
“Жми на газ, Персон!” – орет Колберт.
Персон увеличивает скорость, а снаружи застыла тишина. Мы все еще в городе, но, кажется, по нам никто не стреляет.
“Черт возьми! Вы это видели? Вот это мы отожгли!” Колберт вне себя, смеется и качает головой. “Черт возьми!”
Тромбли поворачивается к Колберту, снова ища его одобрения. “Я завалил одного, сержант. Его колено взорвалось, а потом я разрезал его пополам!”
“Ты разрезал его пополам? – спрашивает Колберт. – Молодец, Тромбли!”
“Погодите друг друга поздравлять, - говорит Персон, - мы еще отсюда не выбрались”.
Мы проезжаем мимо покореженной, сгоревшей машины по правую сторону, затем Персон поворачивает налево, и нас снова обстреливают. Чуть подальше от дороги мы видим несколько приземистых шлакоблоковых строений, похожих на промзону. Я вижу, как от них отходят белые клубы дыма: еще больше вражеского огня. Персон вдавливает педаль газа в пол. Колберт и Тромбли снова начинают стрелять.
“Я еще одного подстрелил!” – кричит Тромбли.
Вдали мы видим белую дымку: конец города. Мы вылетаем на песчаное поле, которое выглядит почти как пляж. В воздухе носится столько песка – скорость ветра все еще около шестидесяти миль в час – очень сложно что-либо разглядеть. Со всех сторон раздаются оружейные выстрелы. Хамви проезжает около двадцати метров по песку, а затем вязнет. Персон дает полный газ, и колеса пробуксовывают. Хамви увязает в битуме по самые дверные створки. Это сопочное поле. Сопка – это свойственный Ближнему Востоку геологический феномен. Сверху это поле выглядит как пустыня с твердой коркой из песка толщиной где-то с дюйм, по которой человек может ходить, не проваливаясь, но стоит проломить эту корку и под низом обнаруживаются смоляные ямы Ла Бреа – зыбучие пески из смолы.
Колберт выпрыгивает наружу и бежит к другим машинам разведбатальона, которые сейчас выстроились по прямой и ведут стрельбу по городу. Он бежит вдоль линий оружия с криком: “Прекратить огонь! Оценить ситуацию!”
У Хамви Колберта кто-то из вышестоящих офицеров стучит по крыше и кричит: “Покиньте Хамви!” Ондобавляет: “Термитимрадио!” Имеются в виду термитные гранаты, которые используются для уничтожения важного военного оборудования в случае, если приходится его бросать.
За спиной его вырастает Колберт. “Черта с два! Я не буду ничего термитить. Мы выбираемся отсюда на машине!”
Он ныряет под днище с резаком для болтов, рассекая закрученные вокруг оси стальные кабели – подарок от защитников Гаррафа. Пятитонный вспомогательный грузовик дает задний ход, его водителя обстреливают, а морпехи цепляют буксирные тросы к оси нашей машины. Хамви Колберта вызволяют за полчаса, и мы плетемся в лагерь разведбатальона в нескольких километрах отсюда, чтобы стать на ночь.
Морпехи Браво полчаса подробно обсуждают каждое мгновение засады. Не считая водителя из другого взвода, раненого в руку, никто не пострадал. Они громко гогочут, вспоминая все дома, которые взорвали. В частной беседе Колберт признается мне, что абсолютно ничего не почувствовал, когда мы проезжали через город. Кажется, это его почти что тревожит. “Это было как на тренировке, - говорит он. – Я просто заряжал и разряжал свое оружие по мышечной памяти. Я даже не думал о том, чем заняты мои руки”.
В ту ночь мы вознаграждены наихудшей песчаной бурей за все время в Ираке. Под черным как смола небом песок и галька, подброшенные в воздух ветрами со скоростью шестьдесят миль в час, обрушиваются на спальные мешки словно град. После этого начинается дождь. Молния вспыхивает попеременно с артиллерийскими снарядами морской пехоты, летящими на город. Перед тем как вырубиться, я ощущаю тошнотворно-сладковатый запах. Во время подготовки по химическому оружию перед войной нас учили, что некоторые нервные агенты издают необычные, ароматные запахи. Я надеваю свой противогаз и двадцать минут сижу в темном Хамви, пока Персон не сообщает мне, что то, что я учуял – это дешевая сигара Свишер Свит, которую Эспера курит под своим Хамви.
На рассвете следующего утра лейтенант Фик говорит своим морпехам: “Хорошая новость заключается в том, что сегодня мы перемещаемся с большими силами поддержки. Группа RCT 1 будет перед нами почти весь день. Плохая новость – то, что нам предстоит проехать через четыре таких города, как тот, который мы атаковали вчера”.
Вдоль шоссе повсюду бродят дикие собаки. “Нам нужно их слегка отстрелять”, - говорит Тромбли.
“Мы не стреляем по собакам”, - говорит Колберт.
“Я боюсь собак”, - бормочет Тромбли.
Я спрашиваю его, не нападала ли на него собака в детстве.
“Нет, - отвечает он. – На отца как-то раз напала собака. Она его укусила, а отец схватил ее за горло и вспорол ей брюхо. На меня один раз бросилась собака, когда я шел по тротуару. Я просто отшвырнул ее набок, вышиб из нее дух”.
“Где мы взяли этого парня?” – спрашивает Персон.
Мыедемдальше.
“Я люблю котов, - вворачивает Тромбли. – У меня был кот, который дожил до шестнадцати лет. Однажды он когтем выцарапал глаз у пса”.
Мы снова проезжаем мимо трупов на дороге – мужчин бок о бок с оружием, затем мимо дюжины сгоревших грузовиков и легковых автомобилей, дымящихся на обочине. У многих из них – сгоревшие тела одного-двух иракских солдат, которые умерли после того, как отползли на пять или десять метров от машины и там испустили дух – их руки по-прежнему тянутся вперед по асфальту. Немного севернее, во время другой остановки, морпехи из машины Фика расстреливают из пулемета четырех мужчин в поле, которые якобы к нам подкрадывались. Это ничего особенного. После начала перестрелки в Насирии сорок восемь часов назад, стрельба из оружия и вид мертвых людей стали для нас практически рутинным явлением.
Мы останавливаемся у зеленого поля с маленьким домом в стороне от дороги. Морпехи из другого подразделения подозревают, что стреляли из этого дома. Морпех-снайпер из роты Браво сорок пять минут наблюдает за домом. Внутри он видит женщин и детей, и ни у кого из них нет оружия. По какой-то причине кучка морпехов из другого подразделения открывает по дому огонь. Почти сразу морпехи по соседству подключаются к ним с тяжелым оружием.
Один из офицеров разведбатальона, которого морпехи прозвали Человек-дуб, потому что телосложением он похож на обезьяну, выходит из командной машины. Кажется, он так рвется в бой, что даже забыл снять наушники радиосвязи, и голова его дергается назад, когда натягивается провод, все еще подключенный к устройству на панели. Колберт, который считает, что в доме находятся только мирные жители, начинает кричать: “Господи Иисусе! В этом доме одни чертовы гражданские! Прекратить огонь!” Человек-дуб выпускает гранату 203, которая падает, не долетая до дома. Колберт, как и другие морпехи из роты Браво, невероятно зол. Мало того, что, по их мнению, этот офицер из разведбатальона стреляет по гражданским, так он еще и не знает дальнобойности своего М-203.
Колберт сидит в Хамви, пытаясь дать рациональное объяснение событиям снаружи, которые явно вышли из-под его контроля: “Просто все находятся в напряжении. Какой-то морпех выстрелил, а все остальные последовали его примеру”.
До того как этому событию будет дано полное объяснение – некоторые морпехи настаивают на том, что из дома стреляли, - первый разведбатальон отправляют на несколько километров дальше по дороге, к черте другого города – Ар-Рифы. Группа Колберта останавливается в тридцати метрах от внешней стены города. Ветра замерли, но пыль в воздухе настолько густая, что это напоминает сумерки в полдень. Рядом с машиной Колберта горит электрическая подстанция, добавляя в воздух собственный едкий дым. Из города стреляют, и группа Колберта отстреливается.
Но через несколько машин от нас назревает другой кризис. Человек-дуб, который час назад попытался выстрелить по дому, в котором, по убеждению Колберта, находились одни гражданские, совершает то, что, по мнению его людей, является еще более опасным промахом. Действуя в убеждении, что рядом – группа федаинов, Человек-дуб пытается вызвать артиллерийский удар по месту, практически вплотную примыкающему к позиции Браво. Несколько морпехов-срочников из роты Браво противостоят офицеру. Один называет Человека-дуба “тупым ублюдком” прямо в лицо.
Фик пытается вмешаться на стороне рядовых морпехов, и офицер угрожает ему дисциплинарными мерами. Артиллерийский удар так и не состоялся. Но инцидент усугубляет растущее напряжение между офицерами первого разведбатальона и рядовыми бойцами, которые начинают опасаться, что некоторые из их лидеров угрожающе некомпетентны.
После того как у стен Рифы спускается ночь, еще один плохой день в Ираке заканчивается новым неожиданным поворотом: инцидентом в виде обстрела со стороны своих. Военный конвой США, продвигающийся по дороге в кромешной темноте, по ошибке открывает огонь по машинам первого разведбатальона. Из своего Хамви сержант Колберт видит “дружественные” красные трассирующие снаряды, летящие со стороны подъезжающего конвоя, и приказывает всем броситься на пол. Один снаряд прорезает заднюю часть Хамви – засиденьем, где сидим мы с Тромбли.
Позже мы узнаем от Фика, что по нам стреляли хирурги-резервисты ВМС, которые собирались установить мобильный пункт для оказания помощи при ударных травмах дальше по дороге. “Это были чертовы доктора-извращенцы, которые втыкают куда попало”, - говорит Фик своим людям.
Через полчаса после инцидента с огнем по своим позициям первому разведбатальону приказывают немедленно проехать сорок километров по проселочным дорогам до аэродрома Калат Саккар, глубоко в тылу врага. “Сдается, сегодня нам поспать не придется”, - говорит Колберт.
На переезд уходит около трех часов. По пути бойцов информируют, что им нужно будет установить в поле наблюдательный пункт, чтобы подготовиться к парашютному десанту, который британские войска собираются осуществить на рассвете. Но с восходом солнца планы снова меняются. В 6:20, после того как морпехи проспали где-то полтора часа, Колберта будят с сообщением, что у его людей есть десять минут, чтобы перебазироваться на аэродром, в шести километрах отсюда, и начать его штурм.
В 6:28 группа Колберта в Хамви едет в колонне из тридцати других машин разведбатальона по дороге, которую они даже ни разу не видели на карте. По радио им передают, что впереди – танки врага.
“Всё и все на аэродроме нам враждебны”, - говорит Колберт, передавая прямой приказ от своего командира.
Рядом со мной на заднем сиденье Тромбли говорит: “Я вижу бегущих людей”.
“Они вооружены?” – спрашивает Колберт.
“Что-то есть”, - говорит Тромбли.
Я выглядываю в окно Тромбли и вижу стадо верблюдов.
“Здесь все объявлено враждебным, - говорит Колберт. – Подрежь их”.
Тромбли дает один или два залпа из своего пулемета SAW. “Круто – так стрелять по ублюдкам”, - говорит он, позабавив сам себя.
Хамви залетает на аэродром и обнаруживает, что он заброшен – одни только взлетные полосы, изрытые воронками от снарядов. Тем не менее, морпехи опередили в этом деле британцев. Посадка отменяется.
“Джентльмены, мы только что захватили аэродром, - говорит Колберт. – Прямо таки в стиле ниндзя”.
Через час морпехи разбили лагерь на краю аэродрома. Им говорят, что они останутся здесь как минимум на день. Этим утром сияет солнце, и в воздухе нет пыли. Впервые за неделю многие морпехи снимают ботинки и носки. Они развертывают камуфляжные сетки, чтобы создать тень для отдыха рядом с Хамви. Несколько морпехов-разведчиков подходят к Тромбли и подкалывают его насчет стрельбы по верблюдам.
“Кажется, я подстрелил одного из тех иракцев. Я видел, как он упал”.
“Да, но, кроме того, ты убил верблюда и еще одного – ранил”.
Очевидно, морпехи его задели.
“Я не хотел, - говорит Тромбли, защищаясь. – Они ни в чем не виноваты”.
Через несколько часов у периметра роты Браво появляются две бедуинские женщины. Бедуины – это кочевое племя, которое скитается по пустыне, живет в палатках, пасет овец и верблюдов. Одна из женщин одета в алое платье, и на вид ей – лет тридцать. Она тащит какой-то тяжелый предмет, обернутый одеялом, в сопровождении пожилой женщины с синими племенными татуировками на морщинистом лице. Они останавливаются сверху насыпи где-то в двадцати метрах от нас и машут руками. Роберт Тимоти Брайан, санитар ВМС, который выполняет функции взводного медика, подходит к ним. Позже он скажет, что не уверен, почему вообще подошел к женщинам. В последние дни морпехов стали утомлять иракские мирные жители, которые стали приставать к ним, выпрашивать еду, сигареты, иногда даже напевая одно-единственное английское слово, которое все они выучили: “Деньги, деньги, деньги”. Когда он приближается к ним, то замечает, что молодая женщина находится в крайнем смятении, жестикулирует и двигает губами, не произнося ни звука. Ее грудь неприкрыта – покрывало сползло вниз и распахнулось, когда она тащила свой тюк по полю. Когда подходит Брайан, она неистово разворачивает его, чтобы показать содержимое, которое оказывается окровавленным телом мальчика, по виду лет четырнадцати. Затем мальчик открывает глаза. Брайан опускается на колени и видит четыре маленьких отверстия – по два с обеих сторон его живота.
Брайан начинает немедленно оказывать ему помощь. На поле появляется еще несколько мужчин – они ведут семнадцатилетнего парня, у которого по правой ноге струится кровь. В двух бедуинских мальчиков попали снарядами из пулемета SAW морской пехоты. Тромбли – единственный морпех, который стрелял в это утро из SAW. На расстоянии двадцати километров вокруг других морпехов не было. Брайан оценивает состояние мальчика, громко ругаясь, когда приближаются другие морпехи. “Эти чертовы болваны, - говорит он. – Ублюдки, которым бы только с оружием поиграться”.
Женщина в алом – мать – становится на колени, вздымает вверх руки, продолжая говорить, не издавая ни звука. Пожилая женщина, которая оказывается бабушкой, как и прежде стоит - с губ ее свисает сигарета, - и только прикрывает грудь своей дочери, когда подходит все больше морпехов. Никто из бедуинов – человек восемь, сидящих поблизости и наблюдающих за тем, как Брайан осматривает мальчика, - не проявляет ни малейших признаков злости. Когдаяподхожу, бабушка предлагает мне сигарету.
Младшего мальчика зовут Наиф. Его брата с простреленной окровавленной ногой, который хромает рядом – Латиф. Мальчики вышли присмотреть за семейным стадом верблюдов, которые бросились наутек, испугавшись машин Хамви морской пехоты. Мальчики побежали вслед, когда по ним стали стрелять. У одного из них в руках была палка.
Каждое из четырех отверстий на теле Наифа – это место, где вошла пуля, а это значит, что четыре пули прошили его худой живот и грудную полость, разрывая внутренние органы.
Брайан продолжает проклинать своих собратьев-морпехов. “Мы – морпехи-разведчики, - говорит он. – Нам платят за то, чтобы мы наблюдали. Мы не стреляем в безоружных детей”. Морпехи из роты Браво сейчас кружат вокруг, пытаясь чем-нибудь помочь. Они держат над двумя ранеными мальчиками плащи-палатки, укрывая их от солнца. Пожалуй, это – единственное, чем они могут помочь. Брайан определяет, что если младшего мальчика сейчас же не эвакуировать на медицинском вертолете, жить ему осталось несколько часов. Но лейтенант-полковник Стив Феррандо, командующий батальоном, присылает морпеха с новостью, что в просьбе отказано. Как раз в этот момент над нашими головами пролетает беспилотный самолет-разведчик. “Мы можем позволить себе чертовы Predators, - говорит Брайан, - но не в состоянии позаботиться об этом мальчике?”