Леча Ильясов. Интервью информационному агентству “Грозный-Информ”
27 Февраль 2012
Великий смысл каменной летописи
Считается, что масштабы проведенных им эмпирических изысканий по силам только научно-исследовательскому институту. И в этой оценке представителей сферы культуры и ученого мира республики нет преувеличения. Легендарный Леча Ильясов, филолог по профессии (кандидат наук), историк по призванию, автор книг о средневековой архитектуре чеченцев и нематериальном культурном наследии («Тени вечности», «Культура чеченского народа», «Чеченский тейп», «Къонахалла», изданные Благотворительным Фондом имени Зии Бажаева) заслужил особый пиетет, с которым к нему относятся просвещенные умы в среде интеллигенции республики. Ильясов – единственный с конца ХХ века исследователь уникальных средневековых памятников архитектуры, участник сотен предвоенных и послевоенных экспедиций, чаще всего одиночных, в чеченское высокогорье.
Каждый из нас знает, что значит подняться в чеченские горы выше ИтумКале. Маршруты Ильясова всегда пролегали намного выше в высокогорье, вплоть до границы с Грузией. Это значит, балансировать приходилось в считанных сантиметрах от края пропасти, преодолевать бурные потоки горных рек, встречать рассвет в окружении устремленных ввысь немых каменных руин, на которых столетия назад мерцали отблески огней домашних очагов, навсегда растоптанных в 1944м органами НКВД.
Исследования Лечи Ильясова отражают не просто его научный интерес. Генная память – это то, что движет им, когда он пробирается по отвесным скалам в исторические области Чечни, изучая башни и святилища, загадки петроглифов и древних надписей на стенах башен, оставаясь на ночь в разрушенных средневековых жилищах, где и днем десятилетиями не ступает нога человека. Мы встретились с ним в г. Грозном во время его очередного приезда из Москвы, где ученый живет в перерывах между экспедициями в чеченские горы.
Как получилось, что вы, специалист по истории и культуре Древней Греции и Рима, резко изменили направление своей научной деятельности? С чего все началось?
Интерес к горам у меня со школьной поры. Жил я в то время в Казахстане, рядом с отрогами ТяньШаня. В школе несколько раз выигрывал соревнования по горному туризму. Так что горы хорошо знаю, всегда там ориентировался, чувствовал себя очень уверенно.
Наше чеченское высокогорье впервые увидел в январе 1999го. Это было время, когда интенсивными темпами прокладывалась трасса в Грузию. Помню, отправился вместе с сотрудниками Минкульта ЧР, Аргунского музеязаповедника и телевидения. Погода была прекрасная солнечно, сухо. Шли пешком, дорог тогда не было. Дальше ИтумКале передвигались по очень узкой и очень опасной тропе. Дошли почти до границы с Грузией и попали в Малхийсту «Город мертвых».
Открытие для меня в те дни башни, святилища, некрополи. Я убедился в том, что речь идет о культурном наследии древнейшей цивилизации, мало исследованной, слабо изученной.
Меня это не могло не заинтересовать ктото из чеченцев должен был заняться исследованием загадок и тайн нашей средневековой архитектуры! Я понял, что это на сегодняшний день – моя миссия. Это ощущение помогало мне все эти годы, когда я ходил по горам, и шансов не вернуться оттуда у меня было очень много. За 12 лет я совершил несколько сот экспедиций, точно даже не знаю, уже давно сбился со счета, но волей Всевышнего всегда возвращался без единой царапины, хотя срывался в пропасть, попадал под обстрелы и бомбежки и так далее.
В тот день в Малхийсте на смену солнечной погоде пришла снежная буря, и нам, чтобы не замерзнуть, пришлось спешно спускаться. Но мы с оператором успели сделать съемки. Позднее на этом видеоматериале был смонтирован мой первый телевизионный фильм о средневековой архитектуре «Город мертвых в стране Солнца», затем были «Дорога, дерево, родник», «Майста» и другие фильмы. К сожалению, в начале второй войны все мои картины кемто на телевидении были уничтожены, то ли случайно, то ли специально. Копии не сохранились, жаль, конечно, это была не только история нашего края, но и часть истории чеченского ТВ.
И каким вы увидели «Город мертвых»? Как выглядели тогда склепы – снаружи и внутри?
В 1999м в некрополе Малхийсты только два склепа были разрушены, да и то с 60х годов прошлого века. Остальные тридцать восемь к тому времени были в сохранности, «пережив» столетия, депортацию чеченцев в 1944м, спустя полвека первую войну.
То есть перед началом второй военной кампании «Город мертвых» я видел целым, если не считать могильников, разрушенных в советское время. Правда, внутри склепы были разграблены еще в период депортации чеченцев в 1944м. Дело в том, что в те годы там проходил 2й Всесоюзный туристический маршрут через «Город мертвых», селение Джарие, и далее в Грузию. В тот период туристы уносили из некрополя не только артефакты, но и человеческие черепа! Но и тогда, полвека назад, в склепах находили, например, женские украшения, зеркала, керамическую посуду, кинжалы, стрелы.
Вторая ваша экспедиция – это другой маршрут?
В горы мы засобирались вновь очень скоро – в мае 1999го. Стало чуть теплее, разлились реки. На этот раз конечной целью была другая историческая область древней Чечни – Майста, один из наиболее интересных древнейших уголков Чечни, средоточие уникальных памятников, к сожалению, полуразрушенных.
Надо сказать, наш второй групповой поход в горы оказался экстремальным: мы попали под дождь, потом переходили реку, где вода поднялась на дватри метра. А когда дошли до некрополя Майсты, ударил мороз! Ночь провели, где придется – в некрополе, на улице, под камнями. Я ночевал в склепе. Утром проснулся от ощущения того, что лежу в снегу. Одежда на мне была покрыта льдом, меня сильно знобило. Здесь пригодился мой опыт многочисленных экспедиций по Сибири, когда приходилось ночевать в тайге, на болотах, даже в морозы, так что я знал, что делать. И, конечно, быстро согрелся и высушил на себе одежду.
При всем этом цель экспедиции не была достигнута. У нас там сломалась камера, разрядилась батарейка, мы даже не сделали ни одной съемки. В те дни я понял, что Майста это такое удивительное место, которое не всех принимает. Во всяком случае, мои более поздние по времени одиночные экспедиции оказались более удачными.
Позднее к эстриму высокогорья добавилась военная опасность. Экспедиция под бомбами – как это было?
В августе 1999го я совершил очень длительный переход по нашим горам. Со мной отправился мой двоюродный брат, позже погибший под бомбежкой. Очень смелый был парень.
В августе 1999го горы не просто бомбили, нам приходилось постоянно прятаться от военных самолетов, которые не давали пройти даже несколько шагов. Мы с братом отправились от ИтумКале пешком, дошли до реки МайстонЭрк, впадающей в Аргун. Пришлось нам в те дни очень туго. Особенно, когда проходили плато по дороге в Майсту – очень высокое и ни одного камешка, ни одного кустика, где каждый открытая мишень…
Добрались до Майсты, оттуда через горный хребет в Малхийсту. (Это очень сложный маршрут до этого я ходил по тропам вдоль рек). После ночевки у «Города мертвых» поднялись вверх и пошли по склону горы «Кюри лам», оттуда – на запад, через ущелье Кейское, к Акки Мохк и озеру Галанчож, где некогда жили горные акинцы (ломан акки)…
В те дни я сделал предвоенные фотосъемки, которые потом вошли в мою книгу «Тени вечности». Интересно, что фотоаппарат тогда у меня был примитивный. Главное, после этого я неоднократно бывал в высокогорье с хорошей аппаратурой, и все же сделать удачные снимки оказывалось очень сложно.
Я практически не прекращал экспедиций в горы и в период интенсивных боевых действий. Мне удавалось получать разрешение на проведение исследований в невероятных условиях. И сейчас об этом не жалею.
Если взять послевоенный период, «Город мертвых» в каком он состоянии сегодня?
Я пытался попасть туда в 2000м. Обратился с просьбой к командиру пограничного полка. Отказали мне тогда в категорической форме. Проехать в Малхийсту удалось в сентябре 2001го, то есть два года спустя после предвоенной экспедиции.
На этот раз мои опасения оправдались: часть «Города мертвых» почти целого и невредимого перед второй войной превратилась в груды камней. Кроме двух, упомянутых мной склепов, разрушенных еще в советское время, бомбы стерли с лица земли еще четыре могильника. Из остальных тридцати шести часть уцелела, другие получили повреждения от бомб. Причем, камень обрушившихся склепов, так необходимый для реставрации, похоже, активно использовался военными для постройки всякого рода бойниц, укреплений.
Процесс разрушения могильников продолжается до сих пор. Кроме того, в них рыскают дикие звери – плоских каменных плит, которыми наши предки закрывали вход в наземные могильники, давно там нет. Шакалы и медведи вытаскивают из них кости, разбрасывают вокруг. Единственный в данном случае выход – срочная консервация объектов «Города мертвых»!
Других неприятных открытий в первую послевоенную экспедицию было много. Большие пробоины от обстрелов в башнях Бехкалинского комплекса у селения Кокадой… Каменные руины на месте стен комплекса. В период второй кампании были обстреляны многие башни, и боевые, и жилые, и некрополи. Во время войны, когда обесценивается человеческая жизнь, все остальное обесценивается тем более.
Каков на ваш взгляд процент разрушений средневековой архитектуры в прошедшие войны от бомб «слепых» и прицельных обстрелов?
Конечно, многие памятники с тех пор можно увидеть только на фотографиях, их уже нет. Другие на грани полного разрушения. Например, осталась груда камней от ГучанКалинской башни, большие пробоины от артиллерийских снарядов на Хайбахской и Ушкалойской башнях (правда, последние в настоящее время реставрируются). И в таком состоянии значительная часть исторических памятников. В общей сложности, на мой взгляд, прошедшие войны стерли с лица земли третью часть памятников средневековой архитектуры.
И этот процесс идет (фактор времени!), ведь некоторые из них стоят тысячу лет. Раствор уже не тот, выпадет один камень – теряют устойчивость другие. А если еще стоят, с камней осыпается самое ценное в них – петроглифы: знаки, символы древнейшие, связывающие нас с более древними цивилизациями, с нашим прошлым, с нашими предками, с их различными культами. По сути, петроглифы – единственный источник знаковой информации о нашей древней истории и культуре! Они связывают нас с различными цивилизациями древности, средиземноморскими, переднеазиатскими, европейскими.
К сожалению, камни имеют особенность отслаиваться сходит верхняя часть и древние надписи исчезают, что и происходит сегодня. Даже на относительно уцелевших башнях. Поэтому у меня была задумка сделать копии петроглифов, может быть, даже предложить открытие отдела петроглифов в Национальном музее.
Петроглифы составляют тексты?
Нет, каждый из этих символов несет свою информацию. Самую разнообразную. Например, крест – древний языческий символ оберега, существовавший задолго до появления христианства. Конечно, это и символ Солнца, в то же время и оберег – защита от напастей со всех четырех сторон света.
Или свастика очень древний солярный (то есть солнечный) символ. (Кстати, современное понимание свастики как знака нацизма не имеет ничего общего с ее истинным значением). В чеченской древности свастика отражала культ Солнца, как и во многих религиях и культурах мира. Это и символ Вечности. Словом, значений тут множество. Допустим, на Химойской башне, недавно отреставрированной, очень много свастик. Каждая имеет свой смысл, в том числе календарный четыре времени года, четыре стороны света и т. д.
Или в прошлом году в Макажое я нашел три свастики различного типа. Одна из них напоминает знак рыцарского тевтонского ордена. Как он туда попал? Это вещи, в которых нужно разбираться. Как бы то ни было, речь идет об очень интересной аналогии.
Да, сегодня в чеченском высокогорье петроглифов можно найти больше, чем на всем Северном Кавказе, однако все уходит, исчезает, разрушается… Хотя, на мой взгляд, для понимания нашего прошлого, нашего менталитета, для нашего этноса, для нашей современной культуры ничего более важного, чем эти петроглифы, нет! Но вопрос в том, когда мы осознаем это? И не будет ли слишком поздно?
Архитектурный облик башен наводит на мысль о том, что эти каменные исполины изначально предназначались для отражения иноземных завоевателей. Что скажете по этому поводу?
Когда я вижу эти памятники, я думаю, какими все-таки мощными по своему духу, по своим взглядам на мир, по своему мироощущению были наши предки! Этих людей я бы назвал великанами не в смысле их роста – великими по своему духу! Настолько у людей была жажда свободы, настолько они не хотели быть рабами, что сумели возвести голыми руками огромные каменные сооружения – заметьте, в условиях, очень трудных для выживания, учитывая малоземелье и большую плотность населения в горах, где, кстати, в тот период жили все чеченцы.
Ведь был период, когда на равнине чеченцев не было вообще – после нашествия монголо-татар, особенно – Тимура, на плоскости не осталось ни одного чеченца, все жили в горах, ушли далеко вглубь в высокогорье, и только благодаря этой естественной защите чеченцы сохранились как этнос. Поэтому я не воспринимаю нынешние разговоры о том, что такаято башня принадлежит какому-то роду в ИтумКале, другая – той или иной фамилии в Шатое и так далее. Большинство боевых башен в Чечне были общесельскими сторожевыми сооружениями, элементами Великой сигнальной системы чеченцев. Средневековые башни и другие каменные сооружения вне зависимости от места нахождения являются наследием всего чеченского народа.
Любая архитектура является базовым материальным показателем развития цивилизации. В этом смысле нам есть на что ссылаться, есть чем гордиться.
Как сохранить шедевры средневекового зодчества для потомков?
Нужна комплексная программа – системная, глубоко продуманная. В этом деле нельзя торопиться – и при консервации, тем более, при реставрации, подходить к этому надо очень осторожно, продумывать каждый шаг. Восстановление башен – дело штучное. Здесь должная быть строгая последовательность в работе – от проекта до последнего камня в кладке. Камень для реставрации средневековых памятников должен добываться и обрабатываться на месте (а не завозиться из Дагестана, это полный абсурд). Работой этой должны заниматься чеченские каменщики. Нужно создавать школу реставраторов, нужно готовить архитекторов, инженеров, каменщиков, учитывая огромное количество памятников на нашей территории. Каждый камень, который вкладывается в старую постройку, каждая деталь башни должны прорабатываться индивидуально и по старым технологиям. Грань между реставрацией памятника и его уничтожением – очень тонкая. Все это говорит о необходимости создания реставрационного Центра. Я неоднократно поднимал эту тему и в эфире республиканского ТВ, и в Минкульте. Кстати, реставрировано несколько уникальных памятников. Если бы при проведении этих работ проконсультировались со мной, я уверен, что эта задача была бы выполнена более успешно.
И, конечно, надо создавать каталог того, что есть – с описаниями, планами. В прошлом году я сделал определенную работу в этом направлении, начиная с фотофиксации исторических объектов, составления карты и заканчивая описаниями башен, некрополей, святилищ. В принципе, это уже основа для каталога. Чтобы его составить, надо с каждым памятником тщательно поработать…
Значит, актуализируется цена вопроса.
Это не потребует огромных вложений. Достаточно нескольких миллионов (а это копейки для бюджета республики), но насколько это нужно, насколько важно! Ведь то, что разрушится, что не сумеем спасти, останется для истории, для потомков в виде фотографий, планов, описаний. Может быть, они уже по другим технологиям восстановят исторический облик памятников архитектуры чеченского народа. Тут Министерство культуры республики при его бюджете, ресурсах вряд ли сможет решить данную проблему. Здесь все-таки нужен правительственный уровень финансирования и контроля. Более того, работу нельзя откладывать, памятники не станут ждать, пока у нас все наладится, пока мы решим приступить к этой работе.
Я убежден: сохранение объектов средневекового зодчества, как можно скорейшее исследование их основы нашей материальной культуры есть очень важная стратегическая задача для нас как этноса. Наверное, не надо доказывать, что башни, святилища, некрополи это единственное материальное свидетельство чеченской истории, то есть этнической преемственности на нашей территории. Ибо речь о развитии архитектуры с древнейших времен до позднего средневековья, а это показатель того, что на этом месте жил один народ, вместе с развитием его цивилизации развивалась его архитектура тоже, и это очень важный момент.
Главным итогом всей работы в этой сфере должно быть включение памятников чеченской средневековой архитектуры в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Это очень сложная задача. Она требует огромных интеллектуальных усилий и финансовых вложений, но все это имеет великий смысл для нашего народа, для чеченской культуры, для российской культуры вообще.
Если подвести некоторый итог нашей беседе, какие наиболее значимые научные результаты вами получены за двенадцать лет исследований в горах?
О значимости моих научных трудов пусть судят другие, история. Но я могу сказать одно: я заново открыл для чеченцев их башенную культуру.
Каковы объекты ваших научных исследований сегодня? И планы на будущее как ученого и практического исследователя архитектурных памятников средневековья?
Планов очень много в самых разных направлениях. Есть определенный интеллектуальный и образовательный потенциал, наработан опыт. Пока большую часть своего времени приходится тратить на элементарное выживание. К сожалению, у нас пока нет культуры грантовой поддержки ученых, работающих в стратегических для нашего народа направлениях науки, меценатство находится в зачаточном состоянии.
Но все в руках Всевышнего: мы планируем, а сбудутся ли наши планы – известно лишь Ему.
Зарихан Зубайраева
wwwgrozny-inform.ru
http://lechailyasov.com/lecha-ilyasov-intervyu-1/
