В Высшей школе экономики кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Ахмет Ярлыкапов представил доклад о религиозной мозаике ислама на юге России, о корнях исламского экстремизма в регионе, а также об успехах черкесских «родноверов» и дагестанских христиан-пятидесятников. «Лента.ру» записала основные тезисы его выступления и пообщалась с ученым.

Ислам на Северном Кавказе всегда был очень неоднороден. В последние годы различия в его трактовках только усиливались. Эта территория четко делится на две части: северо-восточную (Дагестан, Ингушетия, Чечня) и северо-западную (все остальные республики, кроме Северной Осетии). До распада СССР на Кавказе преобладали сунниты ханафитского толка (мазхаба), которые большей частью проживали в Адыгее, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии, на севере Дагестана и северо-востоке Чечни. На остальной территории Дагестана и Чечни, а также в Ингушетии, доминировали сунниты шафиитского толка. Из них выделялось особое философско-мистическое течение суфиев, которое существовало в этих республиках в рамках учений суфийских орденов накшбандийя, кадирийя и шазилийя. Небольшие шиитские общины жили только на юге Дагестана, в основном это были местные азербайджанцы и жители лезгинского села Мискинджа.

Исламский ренессанс Кавказа

После распада Советского Союза рост интереса к исламу в республиках Северного Кавказа принял различные формы. Местные особенности и тут дали о себе знать. Западная часть региона была более светской, более секуляризированной, ислам имел слабое влияние и рассматривался проживающими здесь народами прежде всего как часть этнической идентичности. Квалифицированных и образованных религиозных кадров (мулл, эфенди, алимов) было мало, среди населения получил широкое распространение «народный ислам» (упрощенное понимание веры, сильно отличающееся от ортодоксального ислама). Поэтому тут в начале 1990-х годов началась реисламизация — мусульманам пришлось фактически заново вспоминать основы веры. Она поначалу осуществлялась силами местного духовенства, которое было малочисленным и слабым. Поэтому решающую роль в этом процессе сыграли миссионеры из Чечни, Дагестана и Турции (потомки адыгов, переселившихся в Османскую империю в середине XIX века), а также местные выпускники ближневосточных исламских учебных заведений.

Совершенно иная ситуация была в восточной части Северного Кавказа. И при советской власти ислам сохранял тут сильные позиции — существовали влиятельные суфийские группы, были авторитетные богословы (алимы). В отличие от запада региона, здесь оставалась полноценная система религиозного образования. В силу этих причин после 1989 года в Чечне, Ингушетии и Дагестане сложились благоприятные условия для исламского возрождения. Оно осуществлялось с двух направлений. С одной стороны, его обеспечивали местные алимы, шейхи и муллы в многочисленных учебных заведениях — мектебах, медресе и «исламских вузах». С другой стороны, с ними стала соперничать местная молодежь, прошедшая обучение в странах Ближнего Востока. Очень быстро она, стремясь насадить на Северном Кавказе свое толкование ислама, вступила с местной религиозной традицией в конфликт, который в различных формах продолжается и сейчас.

Ислам, который является самой политизированной мировой религией, быстро стал проникать во власть. Попытки интеграции в местную политическую систему с помощью партийных структур потерпели неудачу — единственная реальная исламская политическая сила в России, Исламская партия Возрождения, объявила о самороспуске в 1994 году. Более эффективным способом распространения влияния на правительственные структуры стало налаживание неформальных контактов с местной элитой. Наиболее заметно это проявилось в Дагестане, особенно на муниципальном уровне.

От Ичкерии к «Исламскому государству»

Ваххабитские и салафитские версии ислама, в значительной мере привнесенные извне, оказали сильное воздействие на националистические и сепаратистские настроения в регионе. Так называемая «Чеченская республика Ичкерия», несмотря на свою декларируемую светскость, с течением времени трансформировалась в радикальный исламистский проект. Местные «полевые командиры» Хаттаб и Басаев сочли Чечню идеальной территорией для ведения вооруженного джихада. В 2007 году их последователь Доку Умаров окончательно отказался от идей светского чеченского национализма, провозгласив создание исламистского «Имарата Кавказ».

Сейчас «Имарат Кавказ» представляет собой подпольную террористическую сеть, которая наибольшую активность проявляет в интернете. С 2013 года он начал испытывать очень серьезную конкуренцию со стороны более глобального проекта — «Исламского государства», которое активно стало призывать совершить хиджру (переселение мусульман на Ближний Восток для осуществления вооруженного джихада). По разным оценкам, только из Дагестана на этот призыв откликнулось до двух тысяч человек, что сильно обескровило местное бандподполье.

Но радоваться этому преждевременно. Те исламисты, которым удастся выжить, рано или поздно вернутся на родину, имея за плечами богатый боевой опыт. Кроме того, есть опасность, что «стажировка» на Ближнем Востоке поможет кавказским экстремистам применять новые методы вооруженной борьбы. Известно, что «Исламское государство» беспощадно ко всем, кто не разделяет его идеи. Но сейчас на Северном Кавказе боевики воюют в основном только с силовыми структурами государства, но никак не с местным населением. Поэтому не исключено, что по возвращении с Ближнего Востока они попытаются развязать террор против мусульман, которые сохраняют лояльность России.

Кавказские салафиты

Единой формы так называемого традиционного ислама на Северном Кавказе нет. Регион издавна отличается большим разнообразием религиозных течений и групп: ханафитов, шафиитов, суфиев. Они все имеют право считаться традиционными и не могут претендовать на приоритет в регионе. И в этом одна из ключевых проблем российской политики на Кавказе, потому что Москва в борьбе с радикалами долгое время пыталась сделать ставку на противопоставление «традиционного» и «нетрадиционного ислама». Сейчас мы можем констатировать, что официальная риторика начинает меняться. В 2010 году в Дагестане были прекращены репрессии против мирных салафитов (сторонников «чистого ислама»), вся вина которых состоялась в том, что они «не так молятся» и носят длинные бороды. Затем между ними и местными суфийскими общинами начался интенсивный диалог. Это серьезным образом оздоровило накаленную религиозную ситуацию в регионе, но, к сожалению, впоследствии такие контакты почти прекратились.
Появление на Северном Кавказе салафитских группировок внесло серьезный вклад в мозаичную картину местного ислама. Строго говоря, большинство кавказских ваххабитов на самом деле таковыми не являются. Настоящие ваххабиты должны исповедовать ислам ханбалитского толка, который распространен в арабских государствах Персидского залива. Но таких мусульман в кавказских республиках пока еще очень мало. Здесь существуют множество иных салафитских течений — молодежные джамааты (общины) «новых мусульман», «безмазхабники» (не следуют ни одному из четырех основных толков ортодоксального ислама), дагестанские салафиты ассоциации «Ахль ас-сунна валь-джамаа», мадхалиты (умеренные салафиты, сторонники сотрудничества с властью) и так называемые «ихванизированные» салафиты (салафиты, которые находятся под влиянием идей известного исламского богослова из Катара Юсуфа аль-Кардави).

Все это создает на Северном Кавказе картину «бурлящего религиозного котла». Надо понимать, что здесь нет какой-либо одной салафитской группы с единым мышлением и целостной идеологией. Поэтому исламская жизнь в регионе пребывает в постоянной динамике — многочисленные религиозные течения то конфликтуют друг с другом, то пытаются наладить между собой контакты.

Конкуренты салафитов

Помимо салафитов, на Кавказе активно действуют и другие исламские сообщества. С начала 1990-х годов здесь появились приверженцы турецкого религиозного сообщества «Нурджулар», проповедующие идеи исламизма и пантюркизма. В мае 2007 года Коптевский районный суд Москвы признал экстремистскими некоторые переводы трудов основателя движения турецкого богослова Саида Нурси. В 2011 году лидер дагестанских нурсистов Зиявдин Дапаев был осужден на два года условно по статье 282.2 (организация деятельности экстремистской организации) УК России. В середине нулевых годов в Россию проникли эмиссары международной исламской группировки «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» (Исламская партия освобождения). В нашей стране она признана террористической организацией, но на Северном Кавказе конкурирует с многочисленными салафитскими сообществами.

Любопытным элементом исламской мозаики Кавказа являются «крачковцы». Это дагестанская община коранитов, последователи которой считают, что читать Коран следует на родном языке (т.е. на русском языке), и используют для этого лишь один перевод Корана — академика Игнатия Крачковского. В 2010 году их лидер Магомед Казахбиев, провозгласивший себя «Махди» (мессией, который явится вместе с Исой, т.е. Иисусом перед Концом Света), был убит у входа в мечеть в дагестанском селении Новые Тарки.

Как уже упоминалось, сейчас религиозная политика государства на Северном Кавказе стала более гибкой. Помимо содействия межобщинному диалогу, оно пытается форсировать процесс исламского образования в регионе. Власти осознали, что тот, кто образовывает мусульман, тот и владеет их умами. Поэтому в некоторых республиках введена система партнерства светских вузов с религиозными, активно работает Фонд поддержки исламского образования и культуры.

Черкесские «родноверы» и дагестанские христиане

Было бы ошибкой считать, что на Кавказе не происходит ничего, кроме тотальной исламизации. Сейчас для региона характерен рост национального самосознания. Но для некоторых кавказских националистических течений ислам не подходит, поскольку он слишком глобален. Поэтому здесь в последние годы стали появляться альтернативные религиозные проекты. Среди черкесской национальной интеллигенции широкое распространение получил «хабзизм» — местное «родноверие», уходящее корнями в языческое прошлое. А в Дагестане неожиданно успешной оказалась деятельность христиан-пятидесятников, община которых сейчас составляет около трех тысяч человек. Следует иметь в виду, что подавляющее большинство ее членов — этнические дагестанцы (почти все русское население за последнюю четверть века покинуло республику). Этот любопытный феномен еще не исследован учеными и требует дополнительного изучения.

Выводы

Современное развитие ислама на Северном Кавказе очень неравномерно. Скорее всего, разделение региона на западную и восточную части будет и дальше углубляться. Здесь ислам, как и во всем мире, становится все более мозаичным. Мы видим, как практически везде суннитский ислам распадается на различные течения. Уже трудно говорить о традиционном исламе и исконных территориях его распространения. В отличие от христианства, у него отсутствует церковная иерархия. Ислам — это религия интерпретаторов, религия ученых, за которыми вольны следовать или не следовать рядовые мусульмане.

В своем докладе вы упомянули, что «Исламское государство» перетягивает к себе боевиков от «Имарата Кавказ». Существует ли вероятность того, что «Имарат» станет его филиалом?

Ярлыкапов: Конечно, это вполне возможно. Более того, уже есть примеры такого рода. Мы знаем случаи, когда к «Исламскому государству» присоединялись отдельные группировки в Ливии, Афганистане, Пакистане и Средней Азии. Присягали «Исламскому государству» и отдельные командиры «Имарата Кавказ». Притягательность «Исламского государства» объясняется тем, что у него есть ресурсы — пусть не тотальная, но поддержка населения, деньги, нефть и контролируемая территория. У маргинальных террористических группировок на Кавказе и в Центральной Азии ничего этого нет.

Вы сказали, что исламисты осуществляют вооруженный джихад. Но разве существуют какие-либо иные формы джихада?

«Джихад» — очень широкое понятие. Почему-то в массовом сознании его понимают как «борьбу с неверными», но это не так. Изначально «джихад» означает усилие истинного мусульманина на пути к постижению веры. А вооруженный джихад — это крайняя форма самосовершенствования, имеющая массу условий. И эта форма джихада сегодня извращена многочисленными воюющими и порой откровенно террористическими группировками.

Вы отметили, что как такового, традиционного ислама на Северном Кавказе сейчас нет. Но на что тогда опираться России в борьбе с радикальным исламом?

Да, есть разные направления, которые можно назвать традиционными, но единой формы традиционного ислама на Кавказе действительно нет. Если среди всего многообразия исламских течений в регионе одно из них власть назначит традиционным, а остальные объявит экстремистскими, это будет тупик. Гранью, отличающей мирный ислам от радикального, по моему мнению, может считаться признание недопустимости религиозного экстремизма и вооруженной борьбы.

То есть лояльность государству?

В том числе да. Но когда мы имеем подпольные мечети, потому что их не регистрируют, разве это лучше? Когда вместо того, чтобы посещать обычные мечети, местная молодежь внимает «электронным муфтиям», которые вещают через YouTube и прочие каналы в Интернете, это нормально?

Среди последователей радикального ислама много русских?

Сейчас действительно ислам стало принимать много русских. Но этот процесс не происходит в таких масштабах, как, например, в Западной Европе. Если бы вы знали, сколько этнических французов, немцев или шведов сейчас воюют на стороне «Исламского государства», вы бы схватились за голову. Да, есть феномен русских, добровольно принимающих ислам, в том числе в его радикальной форме, но в этом они еще очень далеки от европейцев.

Приходилось слышать, что Северный Кавказ сейчас переживает социально-экономические и демографические процессы, схожие с теми, что происходили в центральной России в 1920-1930-е годы. В частности, имеются в виду ускоренная урбанизация и переход от традиционного общества к постмодерну. И нынешний всплеск экстремизма многие считают побочным эффектом именно этих явлений. Насколько такие взгляды обоснованы?

Мне представляется, что это совсем разные процессы и сравнивать русскую деревню 1930-х годов и нынешний северокавказский аул не совсем корректно. Например, большинство новых жителей Махачкалы, переселившихся за последние двадцать лет из горных сел, так и не стали настоящими горожанами. Город для них является местом, где они только живут и работают. Но социальная связь у этих людей пока поддерживается с родным селом — туда они уезжают на выходные, там их хоронят. Возможно, в будущем урбанизация и на Северном Кавказе возьмет свое, но пока об этом говорить рано.

Я полагаю, что не урбанизация послужила причиной роста религиозного экстремизма. Это, в том числе, ответ на застарелые социально-экономические проблемы региона, на бедность, на всеобщую коррупцию.